НОЯБРЬ. МАННЕРГЕЙМ

Посетил музей маршала Карла Густава Маннергейма в Хельсинки. Конечно, сам музей — только иллюстрация к жизни знаменитого государственника и военного, иллюстрация, лишь напоминающая об исторической атмосфере, намекающая на личность... Но вот что интересно — мемориальный дом никогда не был собственностью Маннергейма. Как, впрочем, и здание, в котором находится музей другого знаменитого финского президента Урхо Кекконена, всегда было государственной собственностью, официальной резиденцией главы государства. Кекконену его оставили только в ознаменование выдающихся заслуг, к тому же и прожил он в резиденции почти четыре десятилетия. А после смерти старика-президента дом превратился в музей, и это не вызвало недоумения... Пустячки? Конечно, но свидетельствующие о состоянии общества и объясняющие, почему Финляндия состоялась как государство, а финны стали одной из самых богатых европейских наций. Сто лет назад все было иначе. И неудивительно, что талантливые представители этого края связывали свое будущее не с Хельсинками, а с Санкт-Петербургом. Так и Карл Маннергейм — шведский аристократ, ставший знаменитым российским генералом. Очевидно, ему было трудно представить, что Петроград — это столица чужого государства, что он теперь финский главнокомандующий, что его будущее связано сейчас с новой страной — для него, человека, разговаривающего на русском языке лучше, нежели на финском... Но Маннергейм никогда не воспринимал свою родину как инструмент, обычный такой прибор для того, чтобы делать карьеру, зарабатывать деньги, обеспечивать спокойную жизнь себе и близким... Нет, к Финляндии Маннергейм относился серьезно. Возможно, именно потому, что не родился деятелем национального движения, понимающим — его жизнь могла бы состояться, даже если бы независимая Финляндия возникла позднее... Финскому фельдмаршалу не надо было играть в патриота — он просто умел с уважением относиться к себя и к стране, которой он служит. Ибо это и есть важный элемент самоуважения. И именно потому, что такое ощущение было органическим для финской политической элиты периода установления независимости, государство не только состоялось, но и устояло перед очередным нашествием с Востока.

Фельдмаршал Маннергейм никогда бы не назвал свои мемуары «Финляндия не Россия», хотя от Хельсинки до Петербурга ближе, нежели от Москвы до Киева. Не назвал бы потому, что именно его жизнь доказала это простое отличие в отношении к государственному строительству — в Финляндии строили иначе, нежели в бывшей империи. Строили с уважением и любовью. Наша же элита еще долго будет доказывать, что она иная, поскольку строит, как научили, — уважая только собственные интересы, считая государство инструментом для удовлетворения своих аппетитов и не обращая внимания на народонаселение. Конечно, при таком отношении к реальности нет смысла искать какое-то там старомодное чувство собственного достоинства, конечно, само государство в руках таких прорабов проваливается в никуда, конечно, соседи с удивлением следят за нашим сплошным равнодушием — процесс, который можно было бы назвать антилинией Маннергейма... И что удивительно — население, сначала вообще не понимающее, откуда эта Украина взялась, становится народом даже скорее, нежели его элита учится мыслить государственными интересами, и своей реакцией на окружающий мир понемногу приучает элиту хотя бы разыгрывать небезразличие к этим интересам... Что же, население — оно же не может все податься в гастарбайтеры... Оно уже здесь есть, оно просто вынуждено быть Украиной. Это только элита до сих пор считает, что у нее есть какой-то иной выбор...