НОЯБРЬ. КРАКОВ

Я давно хотел посетить редакцию краковского «Тыгодника повшехнего». Возможно, это странное желание, поскольку нужно читать газеты, а не ходить на экскурсию туда, где их делают. Однако мне было неимоверно любопытно. Я рассматривал эту редакцию, скорее, как музей краковской интеллигенции, свидетельство того, что она не вывешивала белый флаг даже при коммунистах. Определенно, у нас никогда не было такой газеты — и сейчас уже, конечно, не будет, ибо «Тыгодник» — далеко не главная газета современной Польши. Его уважают, почитают, цитируют, о его многолетнем главном редакторе Ежи Туровиче пишут книги... Вот только газету почти не читают: потребность поиска оплота в собственной душе уступила потребности читать сухие анализы экономических изданий или захватывающие рассказы бульварной прессы. Это означает, что «Тыгодник» выиграл — его проповедь духовной свободы дала себя знать настолько, что появились целые поколения людей, уверенных: не бывает другой Польши, кроме свободной, и за эту Польшу стоит бороться. Однако вдохновенные проповедники, как правило, становятся первыми жертвами выпестованной ими свободы, ибо забывают сказать, что сами для себя они объединяют свободу и нравственность в единое целое. И вот «Тыгодник» — старая редакция в старом здании, повсюду подшивки за предыдущие годы. Все очень скромно. Главный редактор отец Адам Бонецкий — седой, немного уставший, непоказушно добрый. Дело даже и не в редакции, главное —возможность увидеть личность, способную думать намного шире и глубже, чем ты. Если бы я был польским журналистом, я бы здесь работал уже ради этого климата, этих спокойных недемонстративных серьезных разговоров... У меня была бы совсем маленькая читательская аудитория, однако я спокойно писал бы о самом необходимом, выходил бы попить чаю в одной из кофеен старого города и жил бы в мире с самим собой, без этого постоянного ощущения, что мы чего-то не доработали, себя построили, а страну — не смогли... Под страной имею в виду даже не показатели экономического роста. Поскольку для того чтобы они появились, нужно возвести страну в душе каждого, как «Тыгодник» когда-то возводил Польшу.

Я пришел сюда не так, как думал, а с группой российских журналистов, приглашенных Восточным институтом. Здесь были и коллеги из «Московских новостей» и «Общей газеты», которые, наверное, не сомневались, что их издания выполняют примерно такую же миссию в обществе и именно потому не пребывают сегодня в центре внимания. И мне было бы очень неудобно сказать, что на самом деле это не так, ибо я вспомнил вдруг, как мы собирались возле редакции «Московских новостей» в начале перестройки, чтобы почитать свежий номер, который нельзя было приобрести в киосках. Я промолчал, так как подумал, что правда на определенном этапе также может заменить и духовность, и мораль — это и была миссия перестроечной, уже разрешенной прессы. А вот что духовность всегда является и правдой, и моралью — этого, к нашему счастью, коммунисты не осознали, поэтому и состоялся «Тыгодник» именно тогда, когда ничего не позволяли...

Но здесь были и совсем «экономические» журналисты, никак не способные уразуметь, ради чего нужна газета, не пишущая о биржах и банках. И я подумал, что следовало бы объяснить им: в России экономическая пресса симулирует экономику, скорее, для себя, а в Польше она анализирует то, что есть. И что без газеты, которая не пишет о биржах, и без людей, верящих, что свобода не измеряется акциями, ничего бы не было — ни банков, ни бирж, ни Бальцеровича... А была бы симуляция экономики, тихое топтание на неприятном месте... Однако вдруг я увидел, что они смотрят на отца Адама с каким-то даже удивлением, что они его слушают — без бирж, без ценных бумаг, а просто захвачены этой симфонией человеческой личности, которую им, судя по всему, не так часто удается услышать в своих модерных офисах, переполненных поп-музыкой ежедневного общения. И я изумился своей гордыне — наверняка, не нужно здесь никого защищать. Уже в гостинице я развернул последний номер «Тыгодника» с «Теологическим трактатом» замечательного польского поэта Чеслава Милоша. И прочитал первую строку — «Такого трактата молодой человек не напишет»... И подумал, что я слишком молодой человек, дабы начать кого-то поучать, объяснять различие между вечным и ежедневным, между произведением и текстом, между словом и цифрой. Слово — оно само себя защитит, даже когда его услышишь только ты...