Ноябрь. Чаушеску

...События в Румынии я встретил, находясь на одном из депутатских съездов, — несмотря на то, что падение «гения Карпат» сопровождалось очевидной поддержкой Москвы, оно ошеломляюще подействовало на коммунистическую часть депутатского корпуса. Возможно, именно то, что произошло с Чаушеску, было одним из моментов перевоспитания аппарата, который осознал: спасение утопающих — дело их самих. И быстренько за несколько лет проголосовал за украинскую, казахстанскую, белорусскую, туркменскую и прочие независимости, создавая себе чудесные фазенды со своей родной прислугой и впечатляющим отсутствием чужого начальства. Но даже тогда, в начале моей журналистской карьеры, что-то неестественное представлялось мне в румынских событиях. Как и в других странах Центральной Европы, желание перемен привело к быстрому краху режима. Но, в отличие от соседних стран, румынское избавление было кровавым — с быстрой ликвидацией диктатора «революционным трибуналом», таинственными людьми, стрелявшими по людям, ликвидацией всех государственных институтов. Президент Вацлав Гавел — с юридической точки зрения — был преемником Густава Гусака, который приветствовал советские войска в Праге. Тадеуш Мазовецкий, первый некоммунистический премьер Польши, работал вместе с президентом Войцехом Ярузельским, объявлявшим военное положение в ПНР и интернировавшим лидеров «Солидарности». Нам все это кажется диким? Но уважающие себя общества уважают и свои государственные институты. Они их не уничтожают, а изменяют.

У Николае Чаушеску не было преемников. Новую революционную власть возглавил замечательный человек — бывший партийный функционер Ион Илиеску, который и теперь является президентом Румынии. Когда транслировалось открытие Олимпиады, я случайно увидел, как президент соседнего государства приветствует румынских олимпийцев — о, этот великий стиль, стиль первомайских трибун... Конечно, этот стиль не мог остановить демократизацию страны, но немного затормозить ее, установить на определенное время царствование «хорошей» номенклатуры — мог... Ведь хорошая номенклатура всегда лучше, чем плохая.

...А в Польше генерал Ярузельский не оставлял окруженный демонстрантами дворец, чтобы погибнуть от пули революционного палача где-то по дороге. В Польше был круглый стол, поиск консенсуса между теми, кто еще за несколько месяцев до него не представлял себе, как будут жить рядом, в одном государстве. А потом были реформы Бальцеровича... А потом посткоммунисты вернулись к власти, и поляки с готовностью голосовали на президентских выборах за их лидера Олека Квасьневского, а не за легендарного ватажка «Солидарности» Леха Валенсу... Возможно, многие не были рады этой победе, но осознавали, что главное уже сделано, что теперь кто угодно может побеждать и терпеть поражение — в Польше уже другой воздух...

Валенсу и его товарищей много критиковали за тот круглый стол. Могли взять власть сразу и полностью, могли не церемониться с врагами собственного народа, нужно было ликвидировать эту проклятую ПНР сразу и навсегда — как позднее будет ликвидирована Социалистическая Республика Румыния... Но люди, учившиеся политике в профсоюзах и тюрьмах, а не в чиновничьих кабинетах, научились уважать свою страну и свой народ — даже ту его часть, которая ошибается, даже ту его часть, которая отдавала преступные приказы, даже тех, кто всю жизнь лгал. Такое уважение понятно, когда сам ты за всю жизнь не лгал ни разу, по крайней мере в политике, когда сам не соблазнялся неправедной карьерой и чужими деньгами. То есть был чистоплюем — должность в постсоветской политике неперспективная. Именно поэтому у нас не было, нет и не будет люстрационного законодательства — не могут его принимать те, кто сам под него подпадает. Именно поэтому мы всегда будем выбирать между теми, кто уже раскаялся, поскольку честные, и теми, кто раскаиваться не собирается, поскольку откровенные.

Но даже этот выбор не исключает для нас возможность изменения — изменения, а не разрушения — государственных институтов недавно созданной страны — и поиска путей для взаимопонимания даже между теми, кто не желает жить в одном государстве. Я со многими не хотел бы здесь жить. Я многим не хотел бы здесь быть соотечественником. Я многим не желал бы здесь пожимать руку — в Украине, к моему несчастью, еще и обнимаются, когда уж очень не любят. Мне так обидно, что я ребенком мечтал о паспорте с трезубом, а вот теперь у меня такой же паспорт, как у огромного количества людей, перечень фамилий которых займет не один номер газеты и не один справочник депутатов Верховной Рады. Но если эти люди найдут в себе силы строить наш общий дом не только для себя, но и для нас, — я приму любой результат их договоренности. Не ради себя, а ради той Украины, которую я чаще встречаю в человеческих глазах от Донецка до Львова...