НЕ ПОТЕРЯТЬ СЕБЯ ПЕРЕД КОНЦОМ СЛОВО О НЕЗАБВЕННОМ СТАРШЕМ ДРУГЕ

Умер академик Николай Михайлович Амосов — сердце, спасшее столько сердец, остановилось. Именно так он покинул этот мир.

Вспоминая его голос, улыбку, пожатие небольшой руки, твердость характера и воли, заключенные в хрупкой, на первый взгляд, амосовской ипостаси, вдруг осознаешь, что, казалось бы, долгая жизнь, отведенная Николаю Михайловичу, пролетела словно одно мгновение. Амосов не устал от бытия, хотя в новом веке не раз говорил, что старение, увы, грустная участь. И все же до последних минут его страстно интересовали мир прошлого и настоящего, медицина, политика, философия, литература. И ум его был ясен и абсолютно продуктивен, как и раньше. Николая Михайловича сразила не блокада духа, а сбой сердца. Той машины, которую он изобрел для других. В сфере его размышлений была и проблема веры. К ней как личной убежденности он относился отстраненно, подчеркивал огромное моральное, целительное значение веры для общества. Один из нас беседовал с Николаем Михайловичем о Сурожском Антонии, хирурге по первоначальной профессии, ставшем выдающимся поборником Слова, спасителем душ. И Амосов намеревался прочесть Сурожского — «О Встрече…».

Единственный беспартийный директор института в советские времена. Он всегда был народным Доктором — с большой буквы. И по делу, которое поднял для Украины. И благодаря особому кристаллу нравственности, полному неприятию меркантильности в медицине. Собственно, он являлся ее идеалом, и, быть может, врачебным магнитом общества должны остаться заповедь и пример лечить по Амосову.

Не обделенный славой, он был к ней равнодушен, вечный книгочей, умная натура от природы, Николай Михайлович был прост особой простотой настоящего интеллигента. Было ему дано, кроме хирургической страсти, большое, неподдельное литературное дарование. После легендарной книги «Мысли и сердце», переведенной на множество языков, обретавший год от года неповторимую точность и лаконичность, он написал о себе и о своей эпохе, о сложном жизненном пути и своем кредо, идущем от матери — сельской акушерки, не потерявшей ни одной роженицы. Написал как писатель и человек высшей пробы. Сегодня нам остается вновь вчитаться в его исповедальные книги.

Прошлое, которое с нами

Более восьми десятилетий в ХХ веке и первые годы в новом тысячелетии — такова ставшая уже историей хронология жизни Николая Амосова, нашего неповторимого мудрого современника. Он был выдающимся хирургом с мировым именем, биокибернетиком, основавшим в стране новую отрасль знаний, оригинальным мыслителем, талантливым писателем. Причем именно эта последняя его ипостась, как ни парадоксально, в феномене Амосова столь же важна, как дар и страсть хирурга. Благодаря исключительно оригинальному, чисто амосовскому владению словом, хирургической четкости мысли он оставил нам (как не хочется писать — оставил, но это, увы, так…) панораму эпохи в зеркале своих исканий и свершений, раздумий и переживаний. Строки его обращены прежде всего к современникам, спутникам по жизни. Однако теперь с пронзительной ясностью осознаешь, что это и свод чести и совестливости для потомков.

В книгах, которые оставил нам Николай Амосов, повествование о своей профессиональной деятельности, науке и творчестве, о бесконечных, порой мучительных переоценках и сомнениях органично связано с той жесткой и зачастую трагичной канвой прошлого времени, о котором при всех успехах и достижениях можно сказать — неоднозначный двадцатый век. Но в этом веке были свои подвижники, и один из них, прежде всего в сфере хирургии ранее неизлечимых болезней — Николай Амосов.

И еще одно. Примечательно, что одну из своих последних книг, о которой хочется сказать отдельно, Николай Михайлович начинает с обращения к читателю, желая предвосхитить вопрос: «Для чего пишу?». На него он дает ответ прямой и лаконичный: «Пишу для самовыражения. Пишу потому, что мне 87 лет и боюсь оторваться от памяти, чтобы не потерять себя перед концом. Пожалуюсь: плохо остаться без дела, даже в старости. Вроде бы есть еще силы, но уже знаешь: конец близок, будущего нет. Значительного дела не сделаешь. Остаются размышления и прошлое».

Именно так — прошлое не только как былое, а и как предмет размышлений. Отличие последних от иных многочисленных мемуаров и псевдомемуаров в том, что к амосовскому кредо целиком подходит единственно приемлемая максима: «Правда, ничего, кроме правды».

В свое время Александр Твардовский ратовал, чтобы в воспоминаниях современников фиксировалось то, что было и есть на самом деле, а не в наших представлениях, декретированных «свыше». Этому в полной мере отвечают амосовские книги — честная летопись своего времени. И да будет позволено сравнить его в этом отношении с Николаем Карамзиным. Сам он, конечно, так себя не квалифицировал, но так получилось.

Дни и ночи за компьютером

Одна из последних амосовских книг с воистину драматической судьбой — «Голоса времен». Название вроде бы красивое и броское, но придуманное, когда почти четыреста страниц на компьютере были уже набраны. Тут есть свой сюжет. Николай Михайлович собирался к своему 85-летию подготовить воспоминания, включив в них и фронтовые записки, и главы из «Книги о счастье и несчастьях». И тут один из нас сказал Амосову, что есть издатель и издательство, готовые достаточно быстро опубликовать такое сочинение, причем безвозмездно. Наступало уже время спонсоров. Николай Михайлович загорелся этой идеей и сутки напролет писал, поставив одно условие: книга должна выйти к 6 декабря 1998 года — дню его восьмидесятипятилетия. В совместном разговоре (поскольку одному из нас им было предложено написать предисловие) и родилось название книги.

Наблюдая, как работал над воспоминаниями Николай Михайлович, нельзя было не прийти к выводу — вот оно, творчество до горячего пота. Амосов и тут оставался Амосовым, подсознательно воссоздавая сублимацию утраченной хирургии. «Операции снятся мне ночами», — признался как-то он. Долго ли, коротко, автор практически уложился в сроки. И вдруг начало, как бы фатально, подводить сердце. Однажды вечером он позвонил по телефону и сказал, что уезжает в Германию для операции на сердце, поскольку со стенокардией справляться далее не может… Будущее книги, если все сложится неудачно, препоручает «инициаторам затеи»…

Операция, как известно, прошла благополучно. Николай Михайлович написал еще одну, заключительную, главу, в которой рассказал об операции и пребывании в немецкой клинике. Затем «Голоса времен» были переизданы в Москве, а вскоре Амосов создал и интернет-версию. Позже возникла идея выпустить ее отдельной книгой, что и было сделано при спонсорской поддержке родственника автора Александра Бритеко и издательства «Вища школа». Все издания очень быстро стали библиографической редкостью. Впрочем, как и другие литературные труды, вышедшие из-под пера Амосова и опубликованные за последние пять десятков лет более чем на тридцати языках.

«Голоса времен» в ряду амосовских публикаций особая книга — исповедальная и доверительная по своей тональности, как всегда честная и прямая по содержанию, что органично присуще автору. Книга эмоциональная в части раздумий о скоротечности жизни, возрасте, эволюции взглядов на прошлое, нынешнее, будущее. А еще в части эксперимента, предпринятого на себе автором, о содержании которого были наслышаны многие и который вот уже сколько лет вызывает повышенный интерес научной и широкой общественности. Идея его постановки, конкретная реализация ее в последующем, результаты, полученные на разных этапах проведения эксперимента,— предмет подробного рассмотрения, физиологической трактовки и клинических раздумий не только в издании, о котором идет речь, но и в предыдущих его книгах — «Преодоление старости», вышедшей в Москве, и «Здоров’я», изданной в Киеве. А еще ранее появился ряд публикаций Н.Амосова, в которых аргументировались концепции и представления, выдвинутые им в последние годы как итог научных наблюдений, поисков и раздумий, и как результат разностороннего и многолетнего врачебного опыта. Это небольшие по объему, но весьма емкие по содержанию «Кредо» и «Мое мировоззрение», а также изданная благодаря усилиям киевского издателя В.Красникова книга «Разум, человек, общество, будущее». О последней уже писалось в печати, в том числе и одним из авторов этого очерка.

Тот, кто прочитал или еще прочтет мемуары Амосова, составит о них свое суждение. Но при этом можно не сомневаться: читатели будут единодушны в том, что хотя все изложенное автором носит личностный характер, они, несомненно, примета своего времени. И не только. Ведь есть еще общее стремление у людей прошлого и нынешнего столетий обратиться и ко временам грядущим. Один из общих наших с Николаем Михайловичем друзей, столь внезапно ушедший из жизни, блистательный ученый-физиолог и геронтолог с мировым именем Владимир Фролькис, сформулировал поразительно точно и образно следующую мысль: «Время бесконечно, безвозвратно, непрерывно, и только человек делает отметины — часы, дни, годы, века, тысячелетия. Когда 31 декабря будет сорван последний листок календаря и наступит новый век, новое тысячелетие, ничто не изменится в бесконечном течении времени. Однако для сознания человека это новая эпоха, и дальше будет вестись отсчет событий «до того» и «после того». Отсюда правомерен интерес к проблемам ближайшего и отдаленного будущего». Что можно здесь добавить? Разве только то, что все мы уповаем в недалеком будущем «...жить в хорошем обществе, чтобы получить отдачу, если делаешь добро... Что касается счастья, то это зависит от того, сумеют ли люди найти компромиссы разума и биологии». Это суждение из небольшого, ранее уже упоминавшегося амосовского очерка «Кредо».

Возможно, такое стремление во многом побуждало Николая Михайловича в последние годы поделиться своими воспоминаниями.

Количество здоровья

В книге «Запоздалые заметки», принадлежащей перу одного из авторов этого очерка, есть раздел «Афоризмы Амосова». Вот два из них: «Разумное сочетание, необходимое для сохранения и укрепления здоровья, таково: правильный гигиенический режим, физические нагрузки, ограничения в еде». И совсем иное: «Только через грустный опыт отстаивается золотой фонд медицины».

Грустный опыт кардиохирурга… Именно он побудил Амосова написать легендарные «Мысли и сердце», названные газетой «Нью-Йорк таймс» исповедью правдоискателя, от которой волосы встают дыбом. Наверное, неприятие болезней, и прежде всего складывающихся по человеческой, во многом всем нам присущей небрежности к здоровью, и побудили Амосова превратиться в пропагандиста «измеряемого здоровья». Его многочисленные публичные выступления и книги на эти темы вышли миллионными тиражами, и если кто и смог на континенте лености и господства вредных привычек побудить людей к соблюдению хотя бы некоторых постулатов профилактики, то это как раз Амосов.

Здесь самое место сказать об амосовской концепции здоровья как «резервных мощностях» клеток, органов, целого организма. Николай Михайлович обращает внимание на то, что в научной медицине до сих пор, в сущности, отсутствует четкое определение здоровья. В нынешнем понимании здоровье — это чисто качественное понятие «нормы», которая определяется на основе статистики, что, в принципе, правомерно. Но ведь следует оценивать и то, что происходит, если нормальные условия изменяются и тем самым возникает реальная угроза болезни. Поэтому очень важно знать именно о количестве здоровья. Измеряя, его можно оценивать: много здоровья — меньшая вероятность развития болезни, мало здоровья — налицо преддверие болезни. К сожалению, подобные оценки практически не проводятся. В сознании общественности и врачей по-прежнему внедряется взгляд о том, что «...человеческая природа крайне несовершенна, что человек хрупок и немощен», а потому нуждается в постоянной врачебной помощи. Н. Амосов настойчиво обращал внимание на то, что у нас под медициной понимают преимущественно лечение болезней. Между тем, если не только риторически провозглашать главенство профилактического направления медицины, а заняться здоровьем здоровых, то это и будет самым эффективным предупреждением болезней.

И первым подопытным, чье здоровье начало измеряться, был сам Николай Михайлович. Конечно же, его беспримерный эксперимент, — насколько удается отодвинуть старение как тормоз активной жизни, — великий психологический вызов скептицизму человечества. Но, привыкнув работать с цифрами и числами как с объективом жизни, Николай Михайлович вопреки хаотичности нашего бытия призывал не относиться к здоровью свысока. Наверное, и эта часть его наследия бесценна. Она, кстати, составляет весомую часть последнего большого его издания — «Энциклопедии Амосова». Об этой книге он писал, что смущен ее названием, взятым издательством. Но теперь эта формула звучит пророчески — «Энциклопедии Амосова», не в пример всяческим околомедицинским толкам, суждено учить людей здоровью. И не только. Ведь здесь, как и в предыдущих своих книгах, о которых шла речь, Николай Михайлович приобщает нас к раздумью и над вечными истинами, а также нынешними проблемами, которые носят глобальный характер. Это размышления о Боге, о сложности мира, о процессе созревания цивилизаций, о глобализации международных связей, об однополюсном мире, о других проблемах человечества, в том числе не только о здоровье и науке, но и о войнах.

Всегда у Амосова органично сочеталось рассмотрение универсальных и принципиальных положений лечебной и профилактической медицины с современными аспектами социологии, философии, этики.

«Удивительный был человек...»

Так сказал Николай Михайлович, не склонный к похвалам, о Владимире Фролькисе. В своем гериатрическом дрейфе, в достаточно плодотворном стремлении доказать (и это при трех заменах кардиостимулятора), что мышечная сверхнагрузка, очевидно, обновляет и нервные клетки, Николай Амосов всегда явственно ассоциировал «Эксперимент» с работами Владимира Фролькиса, с его идеей витаукта, «внутреннего эликсира» жизни... Им было поразительно интересно друг с другом. Фролькис ушел три года назад, сейчас на Байковом они совсем недалеко. Владимир Фролькис не прочтет амосовских строк о себе, а Амосов — нашей эпитафии. Но все же, все же... Приведем тут амосовские строки из упомянутого выше очерка: «Не могу сказать, что он был мне близким другом. Я даже ни разу не был у него дома. Даже обращение на «ты» между нами не дошло до полного автоматизма. Посмотрите, ведь как ужасно устроен мир. Живет человек-интеллектуал. В коре его мозга непрерывно идет работа, строятся модели в сознании и подсознании. Идет творчество одновременно по многим каналам. Лишь малая часть из них успевает укрепиться вне мозга, выплеснуться наружу. И вот — смерть. Как будто пожар в библиотеке. Нет, даже хуже — в научном институте — не только книги, но и лаборатории сгорели, и даже сотрудники! Вмиг все пропало! Информации, идеи, мысли превратились в горстки пепла. В безликую материю...»

Обычно в книгах воспоминаний об их герое пишут утешительно — «остался в наших сердцах, будет жить в делах учеников...» Возможно. Но только Амосов написал обо всем этом иначе, как на самом деле думал.

«Мировоззрение» в слабеющих руках

В последний месяц Николай Михайлович признавался, что плохо себя чувствует, придя, к грустному выводу: возраст — это порою и болезнь. Нет, возраст не коснулся его ума, он оставался, как и прежде, удивительно ясным и реалистичным. Но подавало какие-то признаки капитуляции сердце. Кто-то, возможно, скажет: зачем, мол, оперировался? Затем, чтобы жить и бороться. Операция, проведенная профессором Керфером, оправдала себя, как бы явившись дополнительным «вечным двигателем» для продолжения беспрецедентного эксперимента, где исследуемый и исследователь — одно лицо.

И все же количество нездоровья переходило в качество… Оставался лишь не изменяющий целитель — клавиатура компьютера! Преодолевая атаки слабости, Николай Михайлович перерабатывал для Интернета один из разделов своей «Энциклопедии» — «Мировоззрение». Он страстно мечтал увидеть эту небольшую книгу не только в Интернете, но и опубликованной, еще пахнущей свежей типографской краской. И это сбылось. Нам он надписал: «Еще одно «Мировоззрение». Он и госпитализацию в кардиологическое отделение откладывал до последнего дня, потому что домой должны были принести новинку. Так дорог был ему этот последний замысел…

Мировоззрение Амосова осталось миру. В этом последнем его заголовке — целая планета мудрости, любви, действенного сострадания, сражений со смертью. Как врач, академик Амосов был, пожалуй, абсолютом, и если представить себе профессиональный и нравственный идеал медицины, он должен прозвучать так — «Лечить по Амосову».

Но есть и другой, еще более обязывающий, теперь вечный его призыв — «Жить по Амосову». Сумеем ли?