НАШЕ ИСТОРИЧЕСКОЕ ЧИСТОПИСАНИЕ

Мы привыкли к истории. Мы ее обжили, признали, что это наша среда обитания. Мы даже сумели убедить себя в том, что это «проживание в истории» может быть пассивным, а активность может проявляться тогда и там, где нам это наиболее удобно. Мы уютно чувствуем себя в «центре Европы» и нам кажется, что само это положение уже делает нас исключительными и определяет нашу необыкновенную роль в истории. Наше дело просто быть, а все остальное сделается само собой. И мы тем временем обустраиваем свой исторический театр: возводим монументальные декорации, ждем готового сценария, с равнодушием наблюдаем за кастингом и дальнейшим исполнением актерами ролей. Нам не нравится их игра, нам не нравятся эти сценарии, мы не согласны с этими декорациями. Но в то же время мы хорошо знаем, что это только репетиция некоей настоящей истории, в которой мы должны сыграть решающую роль. Просто потому, что мы достойны этой роли. А достойны мы ее потому, что мы народ с великой историей.

Наше «пребывание в истории» и работа на свою историю — именно историю, а не нормальную жизнь здесь и сейчас — зачастую имеет откровенно гротескный характер. Мы, например, пребываем в полной уверенности, что у истории есть «ошибочные сценарии», которые можно переписать и подправить. И вот мы строим на старинном фундаменте храм-новостройку и объявляем его «древней православной святыней». Просто в нашей истории произошла ошибка, когда в 1936-м эту святыню приговорили к уничтожению. Это была «неправильная история». А значит, она была не наша. Поэтому мы должны вернуть все на свои места и не усомниться в том, что все на эти самые места вернулось. И вот вам золотые купола Михайловского монастыря, вот вам «святые стены», еще пахнущие свежей краской. Вот вам исправленная «историческая ошибка», «чистовик», так сказать. А что же «черновик»? Остался на задворках «неправильной истории» и о нем можно забыть? Наверное, если бы все было именно так, жить стало бы скучнее, жить стало бы неинтереснее. А самое главное — мы бы действительно потеряли истинный кусочек истории. Но он остался нам в виде осколков. На которые, конечно, можно было бы не обращать внимания, «переписывая историю набело». Но это было бы просто нечестно и глупо.

О судьбах «перемещенных культурных ценностей» теперь говорят много. Особенно у нас — в связи с постоянными открытиями и переоткрытиями в наших плохо исследованных фондах, да и на Западе, в связи с изменениями в международной политике и стиранием мифов о «виновности» и «покаянии» на уровне целых государств и народов. Термин же «военные трофеи» в отношении культурных ценностей признан некорректным. Трудно оценить масштабы культурных потерь Украины во время Второй мировой: по официальным данным из 21 наиболее значительного музея Украины было утрачено около 300 тыс. экспонатов. Вообще в Украине пережил войну 151 музей. По мнению же экспертов, статистика была сознательно занижена: на самом деле на территории Украины до войны функционировало не менее 170 музеев. «Лепта культурных потерь» Украины в «общесоюзном» списке составила приблизительно 53%. Можно также напомнить читателю, что Украине не только не компенсировали в полной мере военные потери в рамках так называемой «компенсаторной реституции», но до сих пор не вернули даже все то, что было эвакуировано из украинских музеев в другие союзные республики (главным образом в Россию), не говоря уже о том, что было вывезено в Германию и после войны возвращалось на территорию СССР через пропускники под Москвой и Ленинградом, к которым украинские эксперты допущены не были. О том, как это все происходило, «ЗН» писало в 1998 г., вскоре после принятия закона Российской Федерации «О культурных ценностях, перемещенных в Союз ССР в результате Второй мировой войны и находящихся на территории Российской Федерации». Напомню, этот закон касается только тех ценностей, которые были перемещены в результате Второй мировой войны, и был построен так, что ни Украина, ни любая другая союзная республика фактически не могла ожидать возвращения своих культурных ценностей, осевших после войны в российских музеях.

Эта проблема имеет еще одно измерение, актуальное только для бывших республик СССР, в границах которого культурные ценности свободно кочевали и «привыкали» к чужим музеям. Музеи эти находятся теперь «на чужой земле». Причем этот аспект проблемы для нас более болезненный, хотя бы потому, что все произошедшее выглядит довольно цинично: в мирное время, не особо утруждая себя объяснениями и просьбами, в нескольких «элитных» музеях необъятной страны методично собирали сливки, столь же методично оттесняя прочие музеи (города, республики) на культурную периферию. Причем в отношении этих ценностей позиция России непримирима: когда Б.Ельцин в феврале 1992 г. подписал в Минске «Соглашение о возвращении культурных и исторических ценностей странам их происхождения» с главами одиннадцати государств — членов СНГ, Госдума денонсировала подпись президента и выступила в том смысле, что «мы не должны позволить разграбить Россию». С тех пор вопрос о судьбе ценностей бывших союзных республик, перемещенных в мирное время в границах СССР, закрыт.

Таким образом, нам осталась только одна возможность: на правах отдельного и независимого государства включиться в процесс поиска и переговоров о возвращении хотя бы того, что «ушло» из наших музеев во время войны. Уже довольно длительное время этим занимается группа украинских ученых при поддержке Комитета по возвращению культурных ценностей при Кабинете министров Украины. Об их поисках и находках, открытых ими документах, связанных с перемещениями памятников Михайловского Златоверхого собора, «ЗН» писало неоднократно. Не так давно эта группа собрала очередной «круглый стол», на котором предала гласности новые факты и достижения. Экспертная группа под руководством кандидата исторических наук Сергея Кота провела колоссальную работу не только по розыску памятников, но и по сбору документов, доказывающих их «военную судьбу». Фактически эти документы дают возможность восстановить большую часть пути, пройденного этими памятниками с момента снятия их со стен Михайловского Златоверхого. Такая скрупулезность — необходимое условие, поскольку эти документы дают возможность Украине претендовать на возвращение этих ценностей, учитывая благоприятные для нас перемены в российском законодательстве о реституции. А именно, в мае этого года Госдума России внесла изменения в закон о перемещенных культурных ценностях, в которых уточнила процедуру передачи и облегчила некоторые формулировки. В частности, была подредактирована статья о «драконовском» 18-месячном сроке после вступления в силу закона, в течение которого заинтересованные государства должны были представить заявки и доказательства своих прав на определенные культурные ценности. Разумеется, это условие было почти невыполнимо, т.к. зачастую «заинтересованные стороны» просто не знали и знать не могли, где именно находятся их ценности, есть ли они вообще в природе или были потеряны окончательно и бесповоротно во время войны, — ведь содержимое запасников нередко охранялось подпиской о неразглашении, а иногда и того надежнее — элементарным незнанием самих хранителей. Кроме того, в июле этого года Конституционный суд РФ признал конституционными в отношении Украины статьи Федерального закона о культурных ценностях, перемещенных в результате Второй мировой войны.

И вот на Днях российской культуры в Киеве министр культуры РФ В.Егоров официально заявил украинскому Президенту о том, что Россия намерена вернуть Украине фрагменты фресок Михайловского Златоверхого. Разумеется, только те, происхождение которых доказано и в отношении которых нет сомнений в том, что они попали на территорию России именно во время войны. А это часто проблема. Поскольку документация, которая подтвердила бы передвижение ценностей по Европе во время войны, частично утеряна, частично сберегается в архивах России, а к ним наши эксперты не всегда имеют неограниченный доступ. Вопрос о «военной судьбе», как вы понимаете, принципиален, поскольку немалая часть образцов древнерусского искусства попала на территорию России из Киева еще до войны — нашему читателю известна история «Дмитрия Солунского», уехавшего в Москву на выставку, посвященную юбилею «Слова о полку Игореве» и «прижившегося» в Третьяковской галерее. Такие же проблемы могут возникнуть с фресковыми фрагментами, «прописанными» в Новгороде, поскольку по словам генерального директора Новгородского музея-заповедника Н.Гринева, фрески из Киева стали поступать в Новгород еще в 30-е годы, то есть под действие упомянутого закона не подпадает. Кроме всего прочего, данные наших экспертов и работников музея о количестве памятников Михайловского монастыря, находящихся на территории Новгородского заповедника, не совпадают. Часть из них сложно даже просто идентифицировать. Кроме того, довольно темной остается формулировка, касающаяся собственно передачи: механизмы разные в зависимости от «уникальности» или «неуникальности» памятника культуры. Непонятным остается критерий «уникальности», и кто, собственно, будет устанавливать эту уникальность.

Но главное достигнуто: слово сказано, кое-что вернуть готовы. Пусть далеко не все, пусть даже не самое интересное. За чем же дело стало? На этот вопрос ответили представители посольства Российской федерации в Украине, присутствовавшие на указанном собрании: по их версии, дело стало за отсутствием механизма передачи. Мол, под мышкой, завернув во вчерашнюю газетку, не привезешь уникальных памятников культуры. Ответ был достаточно лукавый. Да и не ответ вовсе, а так, пожимание плечами. Было заметно, что российские гости не разделяют энтузиазма собравшихся.

Вообще, «политический» аспект ситуации так и остался неясным. Не было сделано ни одного официального заявления. Не пестрят заголовками о реституции ни отечественные издания, ни речи власть имущих. Создается впечатление, что вся работа по поиску, идентификации, возвращении памятников нашей культуры в нашу же страну — дело группы энтузиастов и отдельных проявлений нашего болезненного самолюбия. Хотя в этом вопросе Украина могла бы представляться полноправным участником межгосударственного диалога, который ведется сейчас в мире очень активно. Хотя бы потому, что наши культурные потери за последние 80 лет неисчислимы и в то же время на нашей территории также находятся «чужие» культурные ценности, подпадающие под понятие реституции. Достаточно вспомнить свеженькую историю с так называемым «архивом Баха», который вполне мог стать предметом торга и рычагом давления на мировое общественное мнение.

Но наши взгляды по-прежнему с упреком и возмущением обращены в сторону России. И призывы участников собрания к тому, чтобы вопрос реституции «не политизировался», как минимум странен. Во-первых, потому, что речь идет о сфере права. Во-вторых, потому, что вопрос реституции в данном случае — это так же вопрос, насколько нас готовы признать независимой страной, имеющей право претендовать на нормальные отношения со своими соседями. И насколько мы себя таковой державой осознаем.

И вот здесь начинается заповедная зона нашего собственного сознания. Мы ревниво фиксируем, что докладчик переспрашивает российских гостей, понятно ли им все сказанное выше по-украински (хай розуміють! — возмущенный выкрик из зала), нас коробит, когда докладчик высказывает благодарность российским коллегам за сохранение, а зачастую и спасение уникальных произведений украинского искусства, а снисходительно-безразличные «российские коллеги» даже особо не скрывают нежелания сообщить что-нибудь «уважаемому собранию».

И вот тут хочется встать и выйти, несмотря на привычку и профессиональный иммунитет. Потому что за всем этим мерещится тупик, гораздо более страшный, чем тупик в переговорах о возвращении наших ценностей на высшем политическом уровне. Несмотря на оптимистичный тон предыдущего оратора-историка-энтузиаста. Несмотря на то, что президенты все-таки договорились, что работа идет, и идет неплохо. Несмотря на официальные заявления российских чиновников о принципиальном согласии. Все равно тупик.

Это тупик не в исследованиях, не в дипломатических и юридических аспектах вопроса, не в том, что «северо-восточный сосед» не вернет наши ценности. Скорее всего вернет. В конце концов вернет, может быть, все и даже чуть-чуть больше. Просто не оставляет ощущение, что не о фресках здесь речь. Что собственно о фресках и необходимости заполучить их обратно на историческую родину снова говорят только историки, искусствоведы, музейщики и прочие «профессионально заинтересованные лица». А «уважаемое собрание» имеет в виду совсем другое. Фрески не представляют для этого сегмента «общественного сознания» конечной и абсолютной самоценности. Культурные ценности и вопрос их возвращения выступают здесь только символом чего-то иного, коренящегося глубоко в темном углу нашего постсоветского бессознательного. Причем как у нас, так и у россиян. Мы ждем, что нам не просто вернут, но что это станет актом покаяния и признания своей исторической вины перед нами. А они в свою очередь не возвращают не потому, что им сильно нужно, а потому, что не считают себя виноватыми, а вещи, соответственно, чужими. Что характерно, ни то ни другое никак не влияет на судьбы утраченных культурных ценностей. Наши вожделенные культурные ценности остаются заложниками уже даже не отсутствующей законодательной базы, а наших псевдонациональных амбиций. Ведь нам не фреска нужна, а чтобы «они» поняли, кто они такие, а мы в свою очередь могли дать им понять, кто такие мы. А фрески — это так, еще один повод. Еще один повод почувствовать себя на фоне истории. Вписаться в нее красной строкой, а может и золотой. Как иначе прокомментировать то, что на территории Михайловского Златоверхого Киевской горадминистрацией организован «Музей восстановления Михайловского Златоверхого собора в Киеве»? Я буду очень удивлена, если наряду с находками, сделанными в ходе поспешных (к дате) раскопок культурного слоя Киевской Руси — действительно настоящих святынь нашего народа, — залитого теперь бетоном и аккуратно выложенного желтым кирпичом, будет увековечено участие Президента Украины и киевского мэра в восстановлении киеворусской святыни. Вот так мы переписываем историю, параллельно вписывая в нее себя. И что самое обидное, это не похоже даже на «работу над ошибками», потому что, судя по стилистике «чистовика», мы так и не поняли, в чем ошибались.