Мысли под стражей

Голубая мечта любого тоталитарного государства — иметь граждан, в головах которых не родится ни одной крамольной, точнее, критической мысли. Конечно, еще лучше, чтобы мыслей не было вообще, ведь от них все начинается — и слово, и действие. Но достичь такого не удавалось ни одной деспотии, к каким бы жестоким методам подавления и запугивания она не прибегала. Вообще, даже от констатации факта такого стремления уже веет фантасмагорией — с точки зрения реалий настоящего. А еще несколько десятилетий тому наше общество жило в реальности, когда мысль считалась преступлением.

Жизненные истории этих двух людей, моих земляков, совершенно не похожи. Но оба они стали жертвой стремления тоталитарного государства как можно всеобъемлюще контролировать своих граждан, ограничить пространство их внутренней свободы.

Александр Горошко. Человек, который раздавал листовки

В бытовом помещении завода «Красная звезда», одного из крупнейших предприятий города Кировограда, высокий мужчина в серой шапке раздавал листовки. Рабочие препроводили его в партком, а уже оттуда вызвали представителей госбезопасности. Для «конторы» это не было неожиданностью. У КГБ уже было 19 таких листовок — принесли граждане, которым неизвестный вручил их у центрального универмага, около кинотеатра «Мир», в студенческих общежитиях на проспекте Коммунистическом. На узенькой полоске бумаги было четко написано: «Товарищи! Нужно немедленно вешать садиста Брежнева и его банду!» Внизу подпись: «А.Горошко». Подпись, кстати, подлинная. Большинство несли эти листовки сразу же в КГБ, кое-кто — сначала в райком партии.

Что же писал скромный инженер Кировоградского телецентра Александр Дмитриевич Горошко в своих обращениях к общественности?

«Бериевские рыцари замочных скважин уже не могут довольствоваться обычными методами контроля над честными людьми. Они, используя новейшие достижения науки и техники (обнаружены свойства тактильного канала человека, дающие возможность в какой-то степени заменить зрение и слух; ферменттроны, при помощи которых можно передавать на определенное расстояние сигналы нервных каналов; амплитудно-модулируемые шумы, при помощи которых можно передавать информацию и т.п.), самым наглым образом рвутся к подслушиванию человеческих мыслей. Ради этой преступной цели они основали службу семи бериевских садистов, которые при помощи радиосредств, на расстоянии, непрерывно раздражают человека окриками, угрозами, оскорблениями, принуждая его постоянно вести с ними диалог. Конечно, непрерывное запрещение естественного мышления влечет взрыв возмущения человека. Но сколько человек может непрерывно, денно и нощно, ссориться с негодяями? В обычных условиях на помощь приходит общество — можно вызвать милицию или обратиться в суд. В конечном итоге, если другой возможности нет, можно защититься, попав в негодяя кирпичом.

А в данном случае, когда их, кроме тебя, никто не слышит, когда ты на виду у людей мирно работаешь, учишься, ежеминутно невероятными усилиями отвоевывая право на мышление? В таких условиях из-за полного отсутствия отдыха, естественно, получив ряд тяжелых заболеваний, человек существует уже ровно четыре года.

Озверевшие бериевские крысы уже 1460 суток топчут не только человека, они топчут Конституцию СССР и социалистическую законность, оплевывают марксизм-ленинизм и рано или поздно предстанут перед судом общественности».

Эта листовка датирована июлем 1968 года.

Владимир Панасюк. Письмо военному министру

Он был, как на первый взгляд, типичным советским человеком. Родился Владимир Панасюк в 1930 году в селе Богдановка Ульяновского района Кировоградской области, откуда родом и его родители — Степан Дмитриевич и Степанида Сильвестровна. Семья какое-то время жила в Пятигорске по месту службы главы семьи, старшего лейтенанта. В мае 1941 отца направили в Кишинев на учебу, мать поехала с ним. Дети, Володя и его младший брат Олег, остались у бабушки в деревне. Когда стало известно о начале войны, вернулись в Богдановку, отец срочно убыл в свою часть. Семья эвакуироваться не успела. До освобождения — марта 1944 года — прожили в оккупации. Летом получили извещение: Степан Дмитриевич Панасюк погиб еще в 1942-м.

Володя стал комсомольцем в пятнадцать лет. В 1946—1947 гг. возглавлял комсомольскую организацию богдановской семилетки. Потом учился в Балтской республиканской школе коневодства. По завершении направили в Черновицкую область. Немного поработал зоотехником в Путильском райсельхозуправлении, успел стать секретарем тамошней комсомольской организации.

Но (то ли специальность избрал не по душе, то ли просто хотел учиться дальше) поступил в Черновицкий культобразовательный техникум. И тут возникла проблема: Владимира должны были призвать в армию. Желания служить у него не было, да и здоровье подкачало: в дет­стве Володя упал с крыши и три дня пролежал без сознания, с тех пор страдал головными болями, постоянно падало зрение.

В конце первого курса Володя Панасюк написал письмо военному министру СССР (так он называл ту должность) с просьбой не призывать его в армию хотя бы до окончания учебы. Также сообщил, у него плохое зрение, и вряд ли он принесет пользу армии. Если же его все-таки призовут, просил направить в какую-то горячую точку (для чего этот последний пассаж — и сам не знал). Выходка с письмом, как ни странно, сошла ему с рук: в Советском Союзе письмо в высшие инстанции само по себе могло быть расценено как клевета на советскую действительность, а следовательно как преступление. В армию Панасюка все-таки призвали без всяческих послаблений: медкомиссия признала «…годным к нестроевой службе».

Горошко. Эксперимент

А началось все, по мнению Александра Дмитриевича, летом 1964-го, когда он пребывал в Ворзельском доме отдыха. Там ему, по его словам, якобы под видом лекарств ввели биологический приемник-передатчик, после чего Александр начал слышать голоса людей, которые непрерывно с ним разговаривали, причем не очень вежливо. «Они» якобы работали посменно, по двое-трое в смену, вынуждая подопытного почти круглосуточно вести с ними диалог. В какой-то период начали передавать и изображения, преимущественно разноцветные геометрические фигуры.

Самым непостижимым было то, что невидимые собеседники знали некоторые вещи заранее. Например, что скажет через несколько минут диктор телевидения или какая фотография будет помещена на первой странице завтрашней газеты и даже какой преподаватель будет принимать очередной экзамен (Горошко в то время заочно учился в Одесском институте связи).

Александр Дмитриевич писал длиннющие жалобы на имя председателя президиума Верховной Рады СССР Подгорного, председателя КГБ СССР Семичастного. Требовал: «Прекратите эксперимент, иначе оставляю за собой право на публичное раскрытие его сути и инициаторов». Все эти бумаги возвращались в Кировоградское КГБ, а там на них ставили короткую резолюцию о психической болезни Горошко.

Имея солидный интеллектуальный потенциал (два выс­ших образования, глубокая осведомленность в радиоэлектронике, немало рационализаторских предложений), Александр Дмитриевич пытался самостоятельно разобраться в этом странном явлении. Он интересовался соответствующей литературой (в его архивном деле — целая тетрадь только названий научных работ по бионике и моделированию психических функций человека, электромагнитной психической связи), писал в отдел биокибернетики соответствующего института Академии наук Украины, пытался раскрыть механизм странной связи. Очевидно, с этой целью записал и размышления под общим названием «Мысли под стражей», где приводит детали необычной телепатической связи и излагает свои рассуждения о бесчеловечности эксперимента и угрозе бионического насилия.

Коллеги Александра Горошко вспоминают, что впервые услышали о странном эксперименте над ним приблизительно в 1965 году. В 1967-м он собрал нескольких своих коллег и рассказал о моральных страданиях, которые ему приходится выдерживать. Понятно, все это не могло не вызывать обеспокоенности начальства. Александра Дмитриевича ценили как специалиста, он пользовался уважением в коллективе, охотно вел общественную работу. Тогдашнее руководство телецентра пыталось повлиять на Горошко через доверительный разговор, вызывали его жену, чтобы та со своей стороны убедила мужа прекратить распространять непонятные крамольные листовки. Но Александра Дмитриевича ничего не останавливало. Понятно, что постоянное нервное напряжение не могло не дать о себе знать: обострились хронические болезни, и в декабре 1968-го Горошко, уже инвалида ІІ группы, уволили с работы в телецентре.

Панасюк. «Вы приехали не на курорт…»

Уже в армии Панасюк написал письмо начальнику главного военно-медицинского управления. Рассказывал о характере отношений в Советской армии, которые дают основания считать, что у Владимира имелись причины быть недовольным службой:

«…Во время призыва в армию зрение у меня было 0,1. Спустя полтора месяца начали болеть глаза и голова в висках. Врачи нашей части мне приписали капли и очки. Они не помогли. После очков увеличивались резь в глазах и головокружение. Я обратился к начальнику санчасти полковнику Елатинцеву. «Вы приехали не на курорт лечиться, а работать, и больше ко мне не обращайтесь», — последовал ответ. Все же в июле меня направили в гарнизонную клинику. Врач установила, что зрение у меня 0,07 и катаральный конъюнктивит. Но ничего больше и слушать не захотела. …Я чувствую, что скоро мне придется обращаться в санчасть без глаз. А сейчас обращаться туда нет смысла. Надеюсь, что вам очки не вставят».

Горошко. «Говорить нельзя. А думать?..»

Трудно представить, что эксперимент, о котором пишет Александр Горошко, осуществлялся в действительности. Материалов его архивного дела слишком мало, чтобы подтвердить такой факт. Можно только констатировать, что ни на работе, ни дома не замечали каких-то отклонений в поведении Александра. Уже после возбуждения уголовного дела была проведена судебно-психиатрическая экспертиза, которая определила: сознание присутствует, легко ориентируется на местности, в пространстве и времени, контактен. Более того, после принудительного лечения Александр Дмитриевич длительное время преподавал, был мастером в Кировоградском техническом училище №1, имел поощрения и награды, работал и на пенсии. Умер в 1999-м от болезни, не связанной с нервной системой.

Откуда у него такое глубокое понимание советской репрессивной машины? Откуда в конце 60-х
человек так хорошо ориентировался в событиях 1937-го (о чем неоднократно идет речь в листовках)? Ведь тогда завеса таинственности над преступлениями сталинского режима для широкой общественности только едва-едва поднялась и довольно быстро опустилась опять. Об этом, и не только, рассказала вдова Горошко Александра Сергеевна, которая и сейчас проживает в Кировограде.

…Александр Дмитриевич — родом из села Коробчиного Новомиргородского района. Первое высшее (педагогическое) образование получил в Сухуми, откуда во время войны вернулся в родные края. Но по специальности не работал — его привлекало новое в то время радиодело. В городке Златополь (в данное время часть Новомиргорода) в здании старой почты было организовано что-то вроде местного центра радиофикации, где и начал работать Александр Горошко. Тогда же, радиофицируя село Ивановку, познакомился с будущей женой. Молодые супруги какое-то время жили в Златополе, а где-то в 1947—1948-м Александра Дмитриевича как перспективного специалиста пригласили на работу в Кировоград.

Каким образом им заинтересовалось КГБ, неизвестно. Но его квалификация оказалась нужной, и более десяти лет Александр Горошко проработал в этом учреждении. Там он пережил смерть Сталина, развенчивание культа личности (очевидно, именно отсюда знание о прошлых репрессиях). Александра Сергеевна вспоминает, что порой муж приходил с работы очень взволнованный, делился с ней тягостными впечатлениями («Там человек может просто исчезнуть — был человек и нет»), выражал сомнения по поводу целесообразности методов решения государственных проблем.

Александра Сергеевна, как могла, успокаивала мужа. В какой-то момент он перестал делиться с ней своими сомнениями — а рассказать о них кому-то чужому тогда было невозможно. Видимо, именно отсюда и нервное напряжение, копившееся годами: «Я знал, что об этом говорить нельзя, но думать…»

Панасюк. Дневник солдата

Прослужил Владимир Панасюк в армии менее года — в феврале 1952-го солдата взвода обеспечения Второго Московского артподготовительного училища арестовали. Во время строевого смотра старший офицер заметил у него в кармане записную книжку. Приказал выложить все из карманов на стол. Взял записную книжку и начал читать вслух. Панасюк запротестовал, потому что это был его личный дневник. Именно он и оказался «антисоветским».

В конечном итоге в этом сознался и сам Владимир. Правда, после многих допросов, продолжавшихся по шесть-семь часов (все это зафиксировано в протоколах): «Антисоветчиком себя не считаю, хотя записи вел несоветского характера, потому что тяготился службой».

Удивляет, с какой скрупулезностью чекисты расследовали это дело: нашли не только сослуживцев Владимира, но и однокурсников, знакомых девушек, родственников. Всех допросили, проверили все найденые письма от Владимира. Будто речь шла о страшном преступлении государственной важности. В селе Богдановке у Ивана Чуприны, мужа двоюродной сестры Владимира, изъяли письма от молодого солдата, где он, видимо, писал о своих попытках вырваться из армии. В протоколе цитируется, наверное, самая «страшная» фраза из письма:
«…попробую предпринять еще одну попытку, если не она разобъется о стену русского деспотизма...».

Горошко. Приговор

Суд назначили на 17 марта 1969-го. Горошко пребывал в больнице, и на судебное заседание его не доставляли. Жена тоже не пришла. Заключение врачей о том, что Александр Дмитриевич страдает параноидальным синдромом, стало достаточным основанием для вынесения приговора о принудительном лечении в психиатрической больнице общего типа. Видимо, это судебное заседание можно назвать самым закрытым — на нем не присутствовал даже обвиняемый.

Если агрессия против него и была мнимой, Александр Горошко так или иначе пытался с ней бороться. Характерно, что каждая из записей заканчивается твердой уверенностью автора в том, что организаторы нечеловеческого эксперимента будут развенчаны, что их ожидает крах. Внутрення борьба Александра Горошко с тоталитарной системой продолжалась многие годы, до самой смерти.

Панасюк. Цитаты

О чем же писал Владимир Панасюк в своих записных книжках, что так испугало органы? К сожалению, самих записных книжек в деле нет — или они где-то потерялись во время передачи дел из архивов КГБ, или Кировоградский областной архив до сих пор считает их секретными документами. Но в деле имеется немало цитат, по которым можно судить о характере записей. Начал их вести молодой солдат еще по дороге на службу: «Когда ехали в Москву, к поезду подходило много нищих — старух, детей и мужчин преклонного возраста. Все они просят хлеба. Это есть комедия милитаризма, это — бюрократизм местных властей. И все это потому, что у нас огромная армия… На солдат смотрят, как на пушечное мясо».

Есть и цитаты из классиков — Гюго, Драйзера. О свободе вообще и о свободе народа. О командирах: «Если бы некоторые из них знали, как их не любят, то они не рисковали бы попасть на фронт», «Сержанты больше воображают, чем соображают».

Чего только ни пытались найти в этих записях доблестные чекисты — и намерение терроризма, и желание бежать за рубеж, и планы написать в будущем антисоветскую книгу, издать ее и тем самым опорочить жизнь в Советском Союзе. Спустя три месяца обсуждения этих фантазий (вряд ли можно иначе назвать следствие по этому делу) военный трибунал Московского гарнизона приговорил Владимира Панасюка к десяти годам исправительно-трудовых лагерей с поражением в правах на пять лет. В кассационной жалобе Панасюк пытается доказать тогдашнему правосудию, что записи — это его мысли, мысли же, хотя и порочные, нельзя расценивать как антисоветские дейст­вия. Тщетно. Кассационная жалоба была отклонена.

Из Печерлага, где он отбывал наказание, Панасюка освободила смерть Сталина. В марте 1954-го
Верховный суд СССР отменил приговор и «слишком грамотного» солдата освободили из-под стражи.

P.S. Станут ли эти (и многие другие) истории для нас уроком, призванным не допустить, чтобы когда-нибудь еще власть попыталсь взять под стражу человеческие мысли?