Михаил Грушевский и большевистская власть: цена политического компромисса

29 сентября исполнилось 140 лет со дня рождения выдающегося украинского ученого, государственного и политического деятеля Михаила Сергеевича Грушевского. Во времена независимой Украины эта фигура прошла сложный путь возвращения к своему народу. Переиздано творческое наследие — прежде всего основные исторические, публицистические труды, дневники, воспоминания; вышла первая научная биография ученого. Осуществляется масштабный проект по изданию его произведений в 50 томах.

Однако и сейчас остается немало страниц, требующих углубленного рассмотрения, а потому и новой интерпретации. Это касается и такого неординарного поступка Михаила Грушевского, как возвращение в 1924 году в СССР.

М.Грушевский — единственный из выдающихся лидеров украинской революции 1917—1921 гг., кто вернулся в УССР. Как известно, еще раньше такую попытку предпринял В.Винниченко, но, к его счастью, она оказалась неудачной. С.Петлюра и П.Скоропадский возвращаться даже не предполагали.

Компромисс М.Грушевского с большевиками и его возвращение вызвали бурную, в большинстве своем отрицательную, реакцию в среде украинских эмигрантов. Бывшие коллеги по УПСР Н.Шаповал и Н.Григорьев гневно заклеймили М.Грушевского и других «ренегатов», которые «абсолютно спокойно пошли на службу злейшему врагу, пошли позорно, без каких-либо уступок с его стороны». Неоднозначной была реакция на приезд М.Грушевского и в среде интеллигенции УССР. Так, вице-президент ВУАН С.Ефремов записал в дневнике: «Теперь они чуть ли не все здесь, по крайней мере самые «видные», поклонились Золотой Орде и пьют кумыс».

В украинской исторической литературе в течение более восьми десятилетий высказывались противоречивые оценки факта возвращения М.Грушевского в УССР, его сотрудничества с советской властью. Н.Полонская-Василенко, М.Стахив, А.Жуковский и другие исследователи негативно квалифицировали этот шаг, подчеркивая, что сделал его не просто профессор, а глава УНР. Эту проблему в свое время не обошел вниманием и самый уважаемый биограф М.Грушевского Л.Винар, выделив среди побудительных мотивов возвращения прежде всего потребность ученого в научной работе. Но 20 лет назад он сделал довольно важное предостережение относительно того, какие ответы на некоторые вопросы «можно будет дать в будущем, когда архивные материалы Грушевского его киевской поры будут доступны исследователям».

Наконец-то такие времена настали. Украинская историография квалифицирует возвращение М.Грушевского в советскую Украину как политический компромисс с большевистской властью. Анализ аутентичных исторических источников, тогдашней партийной публицистики, мемуарной литературы убедительно доказывает, что его реэмиграция не была ни случайностью, ни политической наивностью. Это был длительный и сложный процесс, глубоко детерминированный прежде всего мировоззрением М.Грушевского, эволюцией определенных составляющих его политической идеологии под влиянием динамических процессов революционной поры.

М.Грушевскому были присущи народнические взгляды, непреодолимый федерализм, социалистический догматизм, вера в мировую революцию, нелюбовь к буржуазии. Это заставляло его искать корреляции собственных взглядов с социалистическими, антибуржуазными, советскими, народофильскими лозунгами большевиков и верить в утопические модели грядущего общественного порядка.

Важным основанием для этого компромисса стали политические, экономические, общественные процессы в УССР и СССР. Большевики вышли победителями в революции и Гражданский войне; произошла определенная коррекция национальной политики, началась украинизация; в КП(б)У была сосредоточена значительная часть бывших членов украинских политических партий; большевики отказались от жесткого централизаторского курса «военного коммунизма» и прибегли к резкой либерализации экономики; советские республики объединились в федеративный союз на внешне равноправных началах. Эти реалии мнимой советской действительности, ситуативно наложенные на внутреннее убеждение и установки М.Грушевского, и создали подоплеку компромисса с властью.

Существовали и иные побудительные мотивы возвращения — научно-организационного, нравственно-психологического, материально-бытового характера. Среди них — имманентная потребность научного творчества, завершение фундаментального труда «История Украины—Руси», реализация исследовательских и издательских проектов. Вне Украины это было невыполнимо. Нельзя отбрасывать и проблемы материального характера.

Большевистское руководство, вступив в продолжительный переговорный процесс с М.Грушевским, ставило на первый план задачи политического характера — добиться его возвращения в Украину. Это означало бы признание им советской власти и согласие на сотрудничество. Вместе с тем наносило бы ощутимый удар по конфронтационной среде украинской эмиграции, усиливало «сменовеховские» настроения, способствовало бы активизации возвращения в УССР бывших оппонентов. ЦК КП(б)У планировало использовать М.Грушевского в качестве своего союзника и во внутриполитической борьбе. В частности, в столь сложном деле, как идейное завоевание Всеукраинской академии наук.

Убедительным свидетельством того, сколь исключительное значение придавалось возвращению М.Грушевского, является факт принятия Политбюро ЦК РКП(б) окончательного решения относительно него. Вопрос рассматривался 10 ноября 1924 г. и стоял первым в повестке дня заседания; в Москву специально был вызван председатель РНК УССР В.Чубарь. Красноречивой была и сама формулировка вопроса: «О допуске проф. Грушевского в Россию». Впрочем, в тексте постановления записали: «1. Не возражать против допуска проф. Грушевского в СССР. 2. Претворение в жизнь данного постановления поручить ЦК КПУ». На заседании Политбюро присутствовали Г.Зиновьев, Л.Каменев, Л.Троцкий, И.Сталин, Н.Бухарин, В.Молотов, Ф.Дзержинский и другие.

Определяющие (или роковые) для судьбы М.Грушевского постановления высшего руководства остались неизвестны даже самому реэмигранту. Формально разрешение на возвращение дал Малый президиум ВУЦИК 28 ноября 1923 г.: «Ходатайство проф. Грушевского о разрешении ему въезда на Украину удовлетворить, выдав ему соответствующий охранный лист». Это не помешало потом руководству УССР трактовать возвращение ученого как акт помилования. Ведь действовало постановление ВУЦИК о политической амнистии. В нем подчеркивалось, что С.Петлюра, П.Скоропадский и Н.Махно под этот акт не подпадают.

Достижение соглашения М.Грушевского с большевистской властью продолжалось почти четыре года: от его первого официального обращения в ЦК КП(б)У в июле 1920 г. до получения охранных грамот в начале 1924 г. Это был сложный и противоречивый переговорный процесс, в котором были задействованы сам М.Грушевский, его эмиссары, большевистское руководство, советские дипломаты, зарубежные посредники.

На этом пути М.Грушевский пошел на немалые политические уступки. Не все они были обусловлены только требованиями большевиков. Еще раньше он встал на несколько модифицированную советскую платформу, затем задекларировал признание принципов III Интернационала, согласился с отказом большевиков сотрудничать с УПСР, а потом и порвал с ней, осудил альянс С.Петлюры с Ю.Пилсудским, обязался не принимать участия в политической работе. Из-под его пера появилось и немало сервильных оценок роли российских большевиков в мировой революции.

Очевидно, что М.Грушевский явно преувеличивал роль феномена российского большевизма в цивилизационной поступи человечества. А.Шульгин оставил уникальные воспоминания о встречах с ученым летом 1920 г. М.Грушевский сказал: «А не думаете ли Вы, Александр Яковлевич, что мы переживаем ту же эпоху, как во время конца Римской империи? Все уничтожается, уходит старый мир и на смену ему приходит новый. Этот «новый мир» — это должен был быть большевизм. Не надо добавлять, что я возражал Михаилу Сергеевичу, потому что не видел упадка Запада, хоть и он был искалечен войной. Но я почувствовал, что он был глубоко увлечен идеей конца старого и появлением нового мира. Из этих мыслей логично вытекали и его постепенные уступки».

Для М.Грушевского большевики со всеми их ошибками в проведении украинской политики оставались единственным оплотом социалистической революции. Он призывал «обходить всяческие конфликты с большевизмом, учитывая общее человеческое значение социалистической революции, которую он ведет». В политической платформе УПСР М.Грушевский еще более рельефно излагает свое видение мессианской роли российских большевиков в мировой революции, которые за три года «из неуверенных авантюристов, охваченных всеми грехами московского шовинизма и империализма, каковыми могли казаться сначала, выросли в предводителей мирового социалистического движения, на которых с верой и любовью смотрит весь трудовой мир...».

В тогдашних публицистических трудах М.Грушевского можно отыскать еще немало гиперболизированных оценок российских большевиков. Как правило, он делает это в контексте мировой социалистической революции. Нужно заметить, что в те годы вера в этот идеал не только кремлевского мечтателя, но и М.Грушевского не представлялась эфемерной. Мало того, она детерминировала его политические взгляды, определяла их левизну, порождала надежды на возможность построения, как оказалось, утопических моделей будущего общественного порядка.

Если априори исходить из того, что этот шаг сделал лидер украинского национального возрождения ХХ в., бывший фактический глава УНР, то можно склониться к тогдашней оценке его возвращения в УССР как «похода в Каноссу». Если глубоко проанализировать его идейно-политические взгляды, проследить их трансформацию в ходе украинской революции, то компромисс с советской властью не кажется уж столь поразительным и неприемлемым для его мировоззрения.

До сих пор в исторической литературе не сделан специальный анализ соглашения М.Грушевского с большевистской властью. Вероятно, целостного письменного документа не существовало. Условия вырабатывались постепенно, во время переговоров. Они касались избрания М.Грушевского действительным членом ВУАН, создания для него специальной кафедры, руководства исторической секцией, учреждения печатных изданий и т.д. Отдельно речь шла о гарантиях безопасности ученого и его семьи. Сначала он получил охранный лист за подписью председателя ВУЦИК Г.Петровского и секретаря П.Буценко, по которому предоставлялось право «свободного проживания в пределах УССР, со стороны Советской власти ему никаких обвинений за его предыдущую политическую деятельность не предъявляется». М.Грушевский этим не довольствовался и истребовал еще одно письмо за подписями председателя правительства В.Чубаря и главы ГПУ В.Балицкого, дополненное конкретными гарантиями, что академик Грушевский на территории УССР «обыскам, арестам и преследованию не подлежит».

Есть документальные подтверждения того, что существовали «закрытые» или тайные положения соглашения. Прежде всего, это касалось претензий М.Грушевского на должность президента ВУАН. В ноябре 1923 г. полпред УССР в Австрии Левицкий получил от наркома образования В.Затонского следующую шифрограмму: «Можно намекнуть Грушевскому, что если бы его кандидатура была выставлена на президента, то Наркомобраз такую кандидатуру будет поддерживать». Хотя дальше делалось замечание, что многие академики настроены против, а должность президента выборная. Это было неким авансом со стороны наркома, вне всякого сомнения, согласованным с Политбюро ЦК КП(б)У.

Еще менее выясненными остаются вопросы о материально-финансовых обязательствах властей. Бесспорно, речь идет не о предоставлении жилья или официальной зарплате академика. Он получал дополнительное, то есть вне бюджета академии, финансирование. Оно шло через Наркомобраз, Главнауку и вызывало немалые раздражения руководителей ВУАН С.Ефремова и А.Крымского. И только когда состав президиума академии наук был изменен и потребность в кандидатуре М.Грушевского отпала, Политбюро ЦК КП(б)У 9 января 1929 г. принимает красноречиво-категоричное постановление: «Счесть необходимым изменение нашей линии в отношении материальной поддержки Грушевского».

Жизнь и деятельность М.Грушевского в СССР исследованы достаточно полно. Опираясь на историческую реконструкцию этого периода его биографии, попытаемся ответить на вопрос: чем был компромисс М.Грушевского с большевиками — политической ошибкой, предательством национальных идеалов или продолжением жизненного и научного подвига?

Большевистская власть рассматривала приезд М.Грушевского и его сторонников в СССР как неопровержимый успех своей контрпропагандистской деятельности на «сменовеховской» ниве, банкротство «националистической»,
УНРовской идеологии и надеялись использовать реэмигрантов для внутриполитической деятельности среди интеллигенции.

Значительную роль в смене руководства ВУАН, не воспринимавшего требований властей по «коммунизации» этого учреждения, ЦК КП(б)У, Наркомобраз отводили М.Грушевскому. На этом вектор интересов «верхов» и академика временно совпал. Первые хотели обновления президиума для усиления своего идейного влияния, второй — стремился к воплощению собственного видения модели украинской академии, места в ней гуманитарных исследований, развития исторической науки и т.п.

Весной 1925 г. генеральным секретарем ЦК КП(б)У был назначен Л.Каганович. Видимо, настроениям в среде украинской интеллигенции он придавал особое значение, поскольку вскоре посетил Киев и встречался с М.Грушевским, хотя ни президент ВУАН В.Липский, ни вице-президент С.Ефремов такой чести не удостоились. Содержание их разговора неизвестно, но С.Ефремов тогда записал в дневнике, что якобы Каганович задал Грушевскому прямой вопрос: считает ли тот советскую власть лучшей для Украины? Академик уклонился от ответа.

Однако М.Грушевский по-прежнему рассматривался в качестве возможной кандидатуры на должность президента ВУАН. Поскольку у партийно-политического руководства УССР не было полной уверенности в лояльности ученого к властям, то ему предложили подготовить к публикации специальное письмо с изложением собственного видения общественно-политических и академических проблем. Текста этого заявления в архивах обнаружить не удалось. Но очевидно, что в нем не было надлежащего проявления верноподданических чувств или заверения в принятии политической линии власти.

8 января 1926 г. Политбюро ЦК КП(б)У приняло решение выборы в академию перенести, а определение кандидатуры президента отложить. Кроме того, председателю правительства В.Чубарю поручалось лично заниматься вопросами, связанными с письмом М.Грушевского, добиться четкого изложения его линии. Миссия В.Чубаря не увенчалась успехом — заявление М.Грушевского так и не было обнародовано.

Сомнения по поводу благосклонности ученого к власти усилило и празднование его 60-летия в октябре 1926 г. Несмотря на превентивные меры ЦК КП(б)У и местных властей, воздание почестей М.Грушевскому превратилось в яркую манифестацию национальных сил. Политбюро ЦК КП(б)У приняло специальное постановление «О юбилее Грушевского», главный пафос которого сводился к необходимости пересмотреть вопрос о нем как президенте ВУАН в свете последних фактов. Однако новый нарком образования Н.Скрипник все-таки убедил Политбюро в возможности рекомендовать кандидатуру М.Грушевского на должность президента ВУАН. Тогдашнее отношение к М.Грушевскому откровенно изложил Л.Каганович на февральско-мартовском (1927 г.) пленуме ЦК КП(б)У. Анализируя политические настроения в республике, он одну из группировок назвал полусменовеховской и на данный момент наименее опасной. «Я думаю, — подчеркивалось в докладе, — что к этой группировке можно было бы отнести без риска ошибиться Грушевского и других».

Можно с уверенностью утверждать, что М.Грушевский так и не проявил достаточной лояльности к властям. На должность президента ВУАН был приглашен «идейно нейтральный» академик Д.Заболотный. Это означало провал попыток идеологов КП(б)У использовать М.Грушевского в своих политических целях. Ученый не переступил черты, за которой бы начиналось предательство его идейных принципов.

Оценка последствий компромисса М.Грушевского с властями требует ответа на вопрос: насколько он помог официальным властям «овладеть» ВУАН? Анализ документов доказывает, что преувеличивать его роль в этом деле нет оснований. Бесспорно, его приход в академию обострил внутреннее противоборство, довольно часто приобретавшее некорректные формы. При этом, несмотря на определенные различия в политических взглядах, эта борьба не была идейной. М.Грушевский стоял ближе к власти, нежели С.Ефремов, но оба воспринимали ее как вынужденную данность. Первый пытался приспособиться, жить и творить, используя ситуативную благосклонность власть имущих для отвоевания жизненного пространства, другой — терпел, ненавидя советскую власть, коммунистическую идеологию всем своим естеством. Противостояние групп объективно ослабляло академическое сообщество, создавало впечатление застаревшей распри, давало основания к вмешательству.

Объективные условия развития советской политической системы, утверждение командной роли большевистской партии, формирование марксистских кадров рано или поздно привели бы к падению академического бастиона. Внутриакадемическое противоборство 1920-х гг. служит еще одной иллюстрацией конфронтационности национальной элиты, ее неспособности консолидироваться даже в моменты смертельной опасности.

Избрание М.Грушевского в Академию наук СССР в 1929 г. было следствием его компромисса с большевистской властью. В то время неоспоримые научные заслуги уже не служили гарантией избрания в академию. Весь процесс выборов жестко контролировался спецкомиссией Политбюро ЦК ВКП(б). При выдвижении в союзную академию М.Грушевский имел абсолютную поддержку «верхов» УССР. Официальный отклик о его научной деятельности подготовил руководитель Укрнауки М.Яворский. Это очень примечательный документ. В нем подчеркивалось, что только одна разработка М.Грушевским независимой схемы украинского исторического процесса создала эпоху в украинской историографии, стала попыткой идеологической революции и в российской историографии. И что самое главное, отклик содержал признание того, что огромное значение этой схемы «не отрицает и современная марксистская историческая школа». Столь блестящая характеристика научных заслуг М.Грушевского, данная М.Яворским, также была неким компромиссом или авансом за избрание последнего в июне этого же года академиком ВУАН. Видимо, он учел и благосклонное отношение к М.Грушевскому лидера большевистской историографии М.Покровского. Но пройдет два года, и «фронт» историков-марксистов развернет тотальное наступление на М.Грушевского.

Агитпроп ЦК ВКП(б) разослал тайную директиву, содержавшую два списка претендентов на академические вакансии: №1 — для активной поддержки и №2 — против кого необходимо «основательно выступать». В списке №1 фамилия М.Грушевского стояла рядом с М.Покровским, Н.Бухариным, Д.Рязановым и другими. На каком-то этапе в этом списке был Д.Багалий, но со временем он оказался вне его. По политическим соображениям была отведена кандидатура А.Крымского. Среди немногочисленной группы союзных академиков от УССР М.Грушевский был единственным гуманитарием.

Как следствие компромисса можно рассматривать и довольно загадочное освобождение М.Грушевского вскоре после его ареста в Москве в марте 1931 г. по делу о контрреволюционной, антисоветской организации «Украинский национальный центр». По замыслу сценаристов ГПУ, после удачного процесса «Спілки визволення України» это должен был быть еще более масштабный проект изобличения попыток украинских буржуазных националистов, руководимых бывшим председателем Центральной Рады М.Грушевским, свергнуть власть.

Нет сомнения, что, идя на компромисс, М.Грушевский верил в возможность положительной трансформации большевистской власти, советской системы, прогресса в национально-государственном развитии УССР. Уже по возвращении в Украину он писал одному из американских украинцев: «Я здесь, несмотря на все дефекты, чувствую себя здесь в Украинской Республике, которую мы начали строить в 1917 г., и надеюсь, что дефекты выравнятся со временем...»

События показали, что надежды М.Грушевского на перерождение большевизма оказались бесплодными. Но все-таки не нужно поспешно соглашаться со старыми и современными обвинениями М.Грушевского в политической близорукости и наивности. Кажутся логичными и обоснованными рассуждения по этому поводу известного грушевсковеда И.Гирича: «Из перспективы времени могут показаться наивными взгляды Грушевского на генезис коммунистического господства в Украине. Однако нельзя с уверенностью утверждать, что уже в начале 1920-х гг. удалось бы предвидеть грядущий политический террор и, в конце концов, уничтожение всех элементов «самостийности», которыми обладала тогда УССР... «Народник» Грушевский был вовсе не одинок в своей вере в возможность украинизации Советской Украины. Так, например, автор «Україна ірредента» галичанин Ю.Бачинский, СВУшник В.Козловский и тысячи воинов УГА переехали в Красную Украину с такими же надеждами».

Если взвешивать на чашах весов истории цену компромисса М.Грушевского с большевиками, то, бесспорно, самым весомым окажется его научный, организационный, издательский труд на ниве украиноведческих исследований. Он максимально использовал свой авторитет, текущую политическую конъюнктуру для развития научных исследований, отстаивания собственной схемы украинского исторического процесса. В значительной мере это удалось, поскольку он твердо и последовательно проводил линию неприятия коммунистической идеологии, марксистских методологических подходов.

Ему удалось за короткий период создать сеть отделов исторической секции ВУАН, наладить работу кафедры истории украинского народа, подготовку аспирантов, которые составили ядро киевской научной школы М.Грушевского. Увидели свет очередные тома его главного детища «Історія України — Руси» и «Історії української літератури», вышло более 40 номеров возрожденного журнала «Україна»... Анализ творческого наследия М.Грушевского, его учеников, тематики отделов исторической секции ВУАН доказывает, что в научной методологии ученый на принципиальные уступки коммунистической доктрине не пошел.

Однозначной оценки возвращения М.Грушевского на родину, его компромисса с большевистскими властями не существует. И по монистическому взгляду едва ли она возможна. Даже неблагосклонные к нему современники были вынуждены со временем откорректировать свои негативные оценки этого неординарного шага ученого и политика с учетом сведений о его жизни и личной драме.

В частности, В.Винниченко изначально считал, что «старый интриган» продался нэпочекистам (НЭП и ЧК. — Р.П.). Но в 1949 г. в «Заповіті борцям за визволення» признал, что «Михаил Грушевский и его близкие товарищи (которые из эмиграции возвратились на Украину) ехали на большой самокритичный подвиг, на тяжелейшую борьбу за завоевание нашей революции...». Еще четче высказался А.Оглоблин, считая, что ученый возвратился для «продолжения борьбы за национальную самостийность и соборность Украины — тем оружием, которое в его руках было самым сильным — оружием науки».

Вместе с тем следует отметить, что М.Грушевский заплатил непомерно высокую, жертвенную цену за свой компромисс с большевиками. Это — жизнь его и большинства членов семьи. В лагерях ГУЛАГа погибли дочь Екатерина, брат Александр, племянник Сергей. И с этой точки зрения его приезд в СССР едва ли может быть оправдан. История, как известно, не имеет сослагательного наклонения. М.Грушевский жил, работал, боролся и страдал. И это — в конечном итоге трагическое — десятилетие вполне вписывается в общий контекст его служения украинскому народу.