Какое государство строил Павел Скоропадский?

29 апреля 1918 года сложная и противоречивая поступь Украинской революции была приостановлена государственным переворотом. Вместо национально-демократической по сути, социалистической по идейной направленности, парламентской Украинской Народной Республики возникло новое государственное образование в форме гетманата, традиционного для Украины ХVII—ХVIII вв., но, как выяснилось, архаичного и нежизнеспособного в тогдашних условиях.

Смена власти в Украине была инспирирована Берлином – ввиду неспособности правительства УНР обеспечить выполнение договорных условий по поставкам хлеба и сырья. Немцы определяли модель будущего государства, рамки его суверенитета, кандидатуру гетмана и круг его обязательств перед союзниками. На должность главы Украинской Державы (такое официальное название получил гетманат. — Р.П.) был избран генерал Павел Скоропадский. Решающими стали не только авторитет военного деятеля, принадлежность к царской аристократии, но и признак этнической автохтонности — происхождение из древнего украинского гетманского рода. Важным для немцев было и наличие у П.Скоропадского собственной политической силы — Украинской народной громады, организации с довольно отчетливой консервативно-либеральной платформой, а также определенных военных структур, необходимых для придания государственному перевороту признаков внутриукраинской акции.

Функционирование новой государственной конструкции, в первую очередь ее властных институтов, национальный характер, социально-политическая база, внешняя ориентация были детерминированы двумя мощными факторами — германско-австрийской оккупацией и российским имперским наследием. Эти обстоятельства, а также непродолжительность существования, осознанный отказ гетмана от независимости ради федерации с «Великой Россией», уже девять десятилетий порождают противоречивые оценки сущности и формы государственности, которую строил П.Скоропадский.

Некоторые современные исследователи пытаются доказать, что образование гетманата ознаменовало восстановление собственной украинской государственной традиции. В частности, В.Потульницкий доказывает, что гетманат в 1918 году был не переворотом, а реставрацией, был не германской интригой, а результатом развития всей современной истории традиционной украинской элиты-шляхты — как правобережной, так и левобережной; не был наполнен российской сущностью, а «был закономерным результатом сохранения именно собственной украинской национальной ориентации со стороны украинской элиты и ее стремлений, продолжавшихся около полутора веков до реставрации традиционного государства — гетманата».

С таким определением можно было бы согласиться при условии отдельного рассмотрения факта возникновения новейшего гетманата. Но ведь вся его эволюция и крушение, конкретные действия ведущих лидеров, которые и должны были бы олицетворять стремление «традиционной украинской шляхты» к созданию собственного национального государства, доказывают недостаточную мотивированность данной интерпретации появления гетманата.

На самом же деле такой традиции в тогдашнем украинском обществе уже не существовало. Попытки выводить основы государственного строя из традиций казатчины изначально вылились в искусственные попытки придать властной конструкции определенную архаическую атрибутику: председатель совета министров именовался атаманом, военную старшину представляли генеральные, бунчуковые, значковые... Но вскоре от этого пришлось отказаться. Традиции казацкой эпохи остались только в гетманской администрации. П.Скоропадский обладал официальным титулом «ясновельможний пан гетьман усієї України», документы с его подписью издавались в форме «грамот», «маніфестів», «листів».

Наиболее аргументировано сущность гетманата П.Скоропадского как государст­венного образования, достаточно искусст­венного и случайного, изложил В.Ку­чаб­ский. Он считал, что в Украине в 1918 г. политиков с консервативными взглядами, стоявших на принципах украинской национальной «свідомості» и сепаратизма в отношении России, было чрезвычайно мало. А те силы, которые в гетманской реставрации усматривали пользу, были полностью русскими или русифицированными. К ним относились крупные землевладельцы, промышленники, представители торгово-финансового капитала, старая бюрократия, офицерский корпус бывшей царской армии. Все они ненавидели идею независимой Украины и мечтали о возрождении Российской империи. В.Кучабский назвал это самым большим противоречием, лежавшим в основе гетманата как государственного строя.

Регенерация украинского консерватизма в 1918 году стала политической реакцией представителей собственнических слоев на радикализм социалистических лидеров УНР. Однако, по мнению И.Лы­сяка-Рудницкого, возникновение гетманата не было победой консервативного течения, а скорее компромиссом между украинской государственной идеей и фактом чужой оккупации, ведь «государст­венный строй Гетманщины 1918 г. не обладал всеми признаками настоящего, органичного правопорядка и опирался не столько на силы местного консерватизма, сколько на штыки 300-тысячных немецких оккупационных властей».

Известный современный исследователь М.Попович также квалифицирует гетманат П.Скоропадского как «вымученную псевдомонархическую авторитарную конструкцию», оказавшуюся нежизнеспособной, поскольку не было в украинской традиции тех стабильных формообразова­ний, которые пыталось нащупать во тьме консервативное общественное мнение.

О слабости традиций и потенций украинского консерватизма свидетельствует тот факт, что самый выразительный его представитель — Украинская демократическо-хлеборобская партия не стала массо­вой, а лишь региональной организацией, имевшей сторонников преимущественно на Полтавщине. Самостийническо-консервативный характер придавали ей фигуры М.Михновского и В.Липинского.

Красноречивым фактом неопределенной формы украинского консерватизма яв­ляется недолговечность созданной П.Скоропадским Украинской народной громады — организации откровенно консервативного толка. Несмотря на то что ее фундаментальные основы в области национально-государственного строительства, земельной и социальной политики были положены в основу деятельности гетманского правительства, она не стала базовой политической партией режима. Исполнив роль инструмента государст­венного переворота, она прекратила свое существование. По замыслу П.Скоропад­ского, должно было быть как раз наоборот: «... попередньо буде створена партія, яка бачить у врятуванні Батьківщини необхідність створення сильної влади в особі диктатора – гетьмана, і що цей диктатор проводив би ті принципи, які лягли наріжними каменями в основу партії; потім ця партія все розширюючись і збільшуючись чисельно, створила свої відділи по всій Україні, які в в свою чергу підтримували ідею Гетьманства і його починань». В.Масненко не согласен с тем, что гетманат 1918 г. был лишь декоративным обрамлением государства, и попытался «отыскать возможные связи между разно­временными проявлениями украинской государственности в форме гетманата». Но, даже взяв в помощники Д.Дорошенко и В.Липинского, он все-таки не смог обосновать преемственность исторической традиции.

Исчерпывающий ответ на этот вопрос дал сам П.Скоропадский. В своеобразном политическом завещании сыну Даниилу по случаю его совершеннолетия в 1925 г. он писал: «Стара українська верства була слаба й числом і внутрішньою своєю дезорганізованістю і слабкістю. Вона не мала ні спільної національної культури, ні спільного державного ідеалу, ні спільної організації. Лівобережні плекали московську, правобережні польську і тільки невеличка частина, розкидана по різних кутках України, плекала Українську національну культуру».

Недостаточная «украинскость» гетманского правления очевидна. И попытки П.Скоропадского сделать его в большей мере национальным не удались. Сенат большинством голосов предоставил русскому языку статус государственного. Местное демократическое самоуправление фактически было уничтожено вследствие возврата к власти царской, антиукраинской бюрократии. Судебная администрация постоянно пополнялась юристами из России. Грамота П.Скоропад­ского от 14 ноября о федерации с небольшевистской Россией, даже ввиду всей сложности международной конъюнктуры, стала актом фактической ликвидации суверенной государственности.

Часть ученых для национальной идентификации гетманата пользуется формулой «ни украинский, ни русский». Так, Я.Грицак пишет: «В более узком значении Скоропадский строил ни украинское, ни российское государство. Гетманский режим стремился внедрить новую концепцию украинской нации, которая основывалась не на знании украинского языка, а на лояльности к Украин­ской державе. Это государство понималось в более широком территориальном значении, а не в узком этническом».

Того же мнения придерживается и В.Верстюк, считая, что «это было ни украинское, ни российское государство, услов­но его можно было бы назвать малороссийским». «Малороссийство» — довольно условное определение, толкуемое как комплекс провинциализма, присущий части граждан Украины вследствие их длительного пребывания в составе Российской империи. В любом случае примененное сегодня к характеристике Ук­раинской Державы в 1918 г. оно имеет определенный оттенок унизительности.

Бесспорно, ни П.Скоропадский, ни ведущие деятели гетманата не осознавали себя малороссами именно в таком смысле. Показателен пример председателя совета министров Ф.Лизогуба. Когда гетман говорил ему о необходимости контактировать с лидерами украинских партий, премьер отвечал: «Да я сам украинец почище их, к чему мне с ними говорить? Мой предок — полковник Лизогуб, а это что за господа?».

Видимо, абсолютно точную формулу национально-государственного характера гетманата вывести не удастся. На мой взгляд, это был тип некой смешанной государственности. Украинской по названию и форме в отдельных аспектах внутренней политики — прежде всего в культурно-образовательной сфере. И российской — по широким проявлениям имперского наследия, динамично возрождавшегося в правовой практике, средствах массовой информации, религиозной жизни, использовании кадрового потенциала, терпимом отношении к политически разноцветной, но антиукраински настроенной русской эмиграции.

По-прежнему дискуссионной остается оценка формы гетманского правления, степени его зависимости от оккупационной власти. Часть отечественных исследователей — следом за В.Винниченко, М.Грушевским — считает гетманат марионеточным образованием. В частности, О.Миро­ненко определяет гетманский режим как «украинскую разновидность давно известной в истории человечества классической меритократии». Как марионеточный квалифицирует характер гетманата и анг­лийский исследователь О.Файджес.

Зависимость П.Скоропадского от Германии очевидна. Именно по воле ее выс­шего государственного руководства он пришел к власти, а поддержка со стороны оккупационного командования была определяющим фактором защиты как от внутренних, так и внешних противников режима. И все-таки классическим марионеточным режимом гетманат не был, поскольку имел формальные признаки независимого государства: действовали условия Брестского мирного договора, было признание не только стран Четвертного союза, но и многих других государств, создавались собственные дипломатические представительства, заключались международные соглашения и т.п..

О.Федышин считал, что «лучшим определением Украины в условиях немецкой оккупации в 1918 г. является «сателлит». Она была в положении государства, которое добровольно, хоть и неохотно, принимало покровительство большого государства с неизбежными ограничениями своего суверенитета». Автор также указывает на довольно важные моменты: обе стороны подобное положение считали временным; покровитель не был соседним государством; сателлит был слишком большим и своеобразным, чтобы быть ассимилированным или поглощенным. Несмотря на то что современный «Тлумачний словник української мови» термины «марионетка» и «сателлит» представляет как почти тождественные, соответственно — «человек, правительство и др., слепо выполняющий чью-то волю» и «сторонник, исполнитель чужой воли», все-таки более адекватным является второе определение.

Вместе с тем отнюдь нельзя признать обоснованным утверждение Ю.Терещенко, что «на созванном в Киеве Хлеборобском конгрессе, представлявшем подавляющее большинство украинского населения, была утверждена полная и окончательная суверенность Украинской Гетманской Державы». Такие сентенции являются большим преувеличением. О каком полном и тем более окончательном суверенитете может идти речь в условиях военной оккупации и законодательно оформленного временного правления? Ведь гетман без разрешения немцев не мог проводить выборы в сейм, создавать вооруженные силы и даже назначать министров.

Другие адепты Украинской Гетманской Державы не настолько категоричны в своих утверждениях и признают намерения П.Скоропадского «на определенное время, до успокоения страны и проведения парламентских выборов, превратить Украину в авторитарное при верховенстве законов, государство с либеральным социально-экономическим строем». Практическое воплощение этих устремлений гетмана дало вполне авторитарный режим, верховенство права вылилось в восстановление юрисдикции законов Российской империи, а возвращение частной собственности, вместо успокоения, инспирировало жесткое противоборство на селе, сделало невозможным проведение земельной реформы.

Правление П.Скоропадского как диктаторское рассматривали и немцы. В частности, вице-канцлер Ф.Пайер, выступая в начале мая в рейхстаге, квалифицировал гетмана как диктатора, не признающего коммунистических теорий. В немецкой прессе встречаем и другую, но близкую к предшествующей оценку: «П.Скоропадский ввел систему строгого абсолютистского централизма». Хватало и сравнений гетмана с выдающимися европейскими деятелями. Так, лозаннская L’Ukraine писала: «Когда генерал Скоропад­ский сумеет, как некогда Людовик XIV, подобрать и сгруппировать вокруг себя самые интеллигентные и талантливые силы края, сумеет поставить республику на ноги — народ будет наверняка признателен ему». Показательно, что отдельные представители современной немецкой историографии, в частности
Р.Марк, оценивают характер гетманского государства как реакционный. Видимо, полностью с такой трактовкой согласиться нельзя. Хотя в целом это и была реакция консервативных собственнических слоев на социалистический «революционаризм» Центральной Рады.

Один из ведущих зарубежных исследователей истории гетманата Я.Пеленский утверждает, что с точки зрения концепции государственного строительства это была «бюрократически-военная диктатура». Безусловно, гетман при отсутствии собственной армии опирался на оккупационные силы, бывшую царскую гражданскую и военную бюрократию. П.Скоропадский в воспоминаниях пишет, что уже при подготовке переворота он видел себя именно в роли диктатора-гетмана как олицетворения сильной власти, способной спасти Родину.

Довольно близко к точному определению сущности гетманата П.Скоропад­ского подошел М.Стахив: «Это типичная единоличная самозванная диктатура, возникшая путем государственного переворота, причем победу ему во время переворота гарантировала исключительно чужая военная сила. Переворот Павла Скоропадского с точки зрения конституционного права Украинской Державы совершенно бесправен».

Вопрос о легитимности гетманской власти в контексте изменения государственных образований эпохи Украинской революции представляется довольно риторическим. Как сторонники гетманата считали свержение Центральной Рады путем государственного переворота вполне оправданным, так и лидеры Директории свержение гетманата посредством вооруженного восстания обосновали революционной целесообразностью.

И.Лысяк-Рудницкий утверждал, что «в Украине не существовало местной монархической традиции; в конце концов, гетманат XVII—XVIII вв. был выборным, полуреспубликанским. Следовательно, квазидинастических претензий гетмана Павла Скоропадского было недостаточно, чтобы его правлению придать ауру легитимности». И все же — несмотря на отсутствие отчетливой харизмы — уважаемое родовое происхождение, блестящая военная карьера и отстаивание определенной частью населения необходимости иметь «сильную руку», делали П.Скоропад­ского если и не органической, то достаточно приемлемой фигурой во главе модерного гетманата. Кроме того, были еще две обстоятельства, смягчавшие неодобрительное восприятие его обществом. Во-первых, это официально задекларированная временность гетманского правления и намерение созвать украинский сейм. Во-вторых, отказ от попыток сделать гетманскую власть наследственной. Был введен институт верховных правителей — властный триумвират в случае необходимости замены П.Скоропадского.

Итак, обобщение разных квалификаций сущности последнего гетманата дает основания утверждать – это был авторитарно-бюрократический режим с близкими к диктаторским полномочиям главы государства, отсутствием представительской ветви власти, объединением в правительстве законодательной и исполнительной функций, деформированностью политической системы, существенным ограничением прав и свобод, узкой социальной базой и временным характером правления. Появление и фиаско этой формы государственности были обусловлены как внутренними сложностями хода Украинской революции, так и международной конъюнктурой завершающего этапа мировой войны, победители в которой не видели перспектив суверенного бытия Украинской Державы.

Убежден, что эта страница нашего исторического прошлого не нуждается в глорификации, как не заслуживает и забвения. И в этом смысле едва ли оправдано то, что в указе президента Украины о мероприятиях по чествованию 90-летия начала Украинской революции 1917—1921 годов эпоха гетманата Павла Скоропадского обойдена вниманием. История не имеет сослагательного наклонения. Как писал Михаил Грушевский, «те, що сталося, відстатися не може».