Кого оберегает Берегиня, или Матриархат как мужское изобретение

Кому это вдруг захотелось снова вытащить на свет дискуссию о матриархальности украинской культуры (общества, семьи, ментальности и всего образа жизни)?! В деле об украинском матриархате приговор вынесен давно, он окончательный и обжалованию не подлежит, поскольку общеизвестно: украинцами всегда верховодили женщины! Так кто это здесь осмелился сомневаться в нашей чуть ли не единственной национальной гордости и неоспоримом доказательстве извечной демократичности украинского народа?!

Не то чтобы мы сомневались в правильности последнего тезиса, отнюдь нет. Но такова уж природа научного познания. В науке не существует абсолютных и вечных истин — каждый раз приходится проверять их на прочность, когда обнаруживаются новые факты, появляются новые методы, приемы, технологии или теории. Таким новым орудием является для нас феминистская критика.

Итак, матриархат — это такая форма общественного строя, при котором власть принадлежит женщинам, наследование и учет родства осуществляются по женской линии. В более узком понимании — тип семейных отношений, где главой семьи является мать. Основы теории матриархата, лежащие в русле концепции социального эволюционизма, впервые сформулировал немецкий историк Й.-Я.Бахофен в своей работе «Материнское право. Исследование гинекократии древнего мира на основе ее религиозной и правовой природы» (1861). По его мнению, в далеком прошлом человечества существовал исторический период, для которого было характерно доминирование женщин во всех сферах жизнедеятельности. Итогом исследований Бахофена стал труд «Матриархат». Со временем Ф.Энгельс в статье «Происхождение семьи, частной собственности и государства» доказывал, что матриархат — это универсальная историческая стадия эволюции человечества, то есть неминуемая ступень развития любого общества.

Среди украинских народоведов первым апологетом матриархата стал Владимир Охримович. В работе «Значення малоруських весільних обрядів в історії еволюції сім’ї» (1891) он делает вывод о существовании в далеком прошлом украинцев эпохи господства женщин. Его аргументация казалась «железной», а сама работа и идеи приобрели исключительную популярность в среде украинских историков, фольклористов и этнографов.

Грех было бы жаловаться на невнимание тогдашних исследователей к «женской» тематике. Как раз наоборот. Доказательства в пользу матриархальности украинской культуры они искали (и находили) прежде всего в супружеских отношениях. Исследователи украинской семьи, как правило, указывали на ее демократизм и эгалитарность отношений, обычно сравнивая положение женщины в украинской и русской семьях. Подытожил их работу Иван Франко в статье «Жіноча неволя в руських піснях народних»: «Від давніх давен усі учені люди, котрі пильно придивлялися до життя руського (українського) народу, визнавали, що русини (українці) обходяться з своїми жінками далеко лагідніше, далеко гуманніше й вільніше, аніж їхні сусіди. В родині ж жінка займає дуже поважне й почесне становище». Фактически с того времени каждый украинист в той или иной форме повторил это утверждение, однако никто из них его не проверил.

Впрочем, уже в начале ХХ ст. эволюционизм подвергся сокрушительной критике и утратил свою научную актуальность. Вместе с ним не выдержала испытания практикой и теория матриархата: антропологам и этнографам так и не удалось найти ни одного общества, где бы женский пол был престижнее мужского, а сами женщины занимали верхние ступени социальной иерархической лестницы, имели легитимные властные полномочия или решающий голос в принятии общественно важных решений. О матриархате почти забыли, и он тихо томился на задворках науки.

Своим вторым шансом в общественных науках эта идея полностью обязана второй волне феминизма и женским исследованиям с их жесткой критикой патриархата. Патриархат — универсальная система власти и доминирования мужчин, являющаяся — благодаря действию общественных, политических, экономических институтов — источником угнетения женщин. Именно принцип гендерной иерархии — краеугольный камень патриархата. Мэри Дэйли даже назвала патриархат единственной всемирной религией! Так что реабилитация матриархата в новом идеологическом и теоретическом формате казалась единственно возможным способом противостоять тотальному мужскому засилью.

Благодаря критическому осмыслению самого концепта довольно быстро стало понятно, что идея матриархата — это только плод, зеркальное отображение, второе Я патриархата. Прежде всего обратили внимание на то, что данное понятие определяет не столько власть женщин, сколько власть матерей. Таким образом программируется основополагающее неравенство между самими женщинами за счет возвышения определенной части из них на основании сугубо биологической способности к репродукции.

Апологеты матриархата в его классическом понимании чаще всего полагались на археологические находки и мифологические сюжеты, усматривая в фигурках «палеолитических венер» и культах Великих Богинь прямые доказательства доминирования женщин в доисторические времена. Нужно сказать, что украинцы имеют в этом смысле свое отдельное наследие: трипольская культура (IV — первая половина ІІІ тыс. до н.э.) оставила нам немало глиняных женских статуэток; украинские степи изобилуют «каменными бабами» — идолами скифо-сарматской эпохи (VI—XII ст. н.э.), а в языческом пантеоне древних славян было как минимум две мощные богини — Лада и Мокош, изображение которых есть на четырехликом Збручском идоле (ХІІІ ст. н.э.).

Учитывая эти и прочие факты, отрицать доминирование женского начала в мировоззрении и верованиях наших предков было бы неблагодарным делом. По-видимому, архаические религиозные культы были гиноцентричными: Женщина как символ самой Жизни была объектом поклонения, а роль женщин в сакральной сфере (ритуалах) — исключительной. Но означало ли все это в то же время и реальную власть земной женщины в социальной плоскости? Никаких доказательств тому нет.

Еще одним аргументом в пользу существования эпохи матриархата в свое время были так называемые «матриархатные мифы» — легенды, сюжет которых повествует о том, что когда-то женщины властвовали над мужчинами, но за деспотизм и злоупотребление властью были лишены привилегий и подчинены более мудрым и справедливым мужчинам. Такие мифы спорадически возникают в разных культурах. Украинцы тоже имеют эдакую апокрифическую легенду о святом апостоле Петре. Однако «матриархатные мифы», как справедливо отмечает Джоан Бамбергер, не столько свидетельствуют о существовании матриархата, сколько оправдывают мужское доминирование и целесообразность патриархата.

Наконец, в последние годы исследователи все больше склоняются к мнению, что поре патриархата (ее начало соотносят с возникновением пахотного земледелия в эпоху бронзы, в середине І тыс. до н.э., когда на территории славянского мира появились первые изображения божеств в мужском подобии) предшествовала эпоха относительного гендерного равноправия, то есть общественные отношения мужчин и женщин строились на принципах партнерства и солидарности (Риан Айслер «Чаша и меч» (1987), Розалинд Майлз «Женская история мира» (1989).

Сама по себе идея матриархата, как и любая другая научная гипотеза, имеет определенную эвристическую ценность в общественно-гуманитарных науках и не может быть определена как полезная или вредная для общества. Однако способы ее использования в рамках определенной идеологии или в политической плоскости могут иметь разные общественные последствия, так что стоит внимательнее относиться к тому, кто и ради чего это делает. В пределах феминистской идеологии этот миф может послужить развитию женского самосознания как идеал гендерно справедливого мира, вдохновляя женщин на борьбу с реальной дискриминацией. Однако при определенных обстоятельствах идея матриархата оборачивается против самих женщин, когда вера в собственное исконное равноправие ослепляет их и парализует волю к переменам.

Попробуем проанализировать, каким образом современное украинское общество использует матриархатный миф. Необходимо отметить: для украинцев матриархат — не абстрактное понятие, его национальным воплощением является образ Берегини, олицетворяющей все достоинства настоящего Матриарха. Чтобы быть последовательными, прежде всего выясним, откуда пришла в наш сегодняшний день Берегиня.

Одноименного персонажа можно найти в древней украинской мифологии: так наши предки называли опасных (похожих на русалок) духов воды, которые, согласно верованиям, имели женское обличье и населяли берега рек. Их, как и других демонов (упырей), пытались умилостивить жертвоприношениями. Впрочем, исторические источники упоминают о них редко, так что вряд ли берегини принадлежали к языческому пантеону. До конца ХХ века о них уже практически забыли.

Возрождение Берегини в абсолютно новой ипостаси состоялось на волне национального подъема в конце 1980-х. Фактически современный ее образ, несмотря на его претенциозную традиционность и аутентичность — изобретение нашего времени. Потенциальная возможность и потребность в этом возникла во времена перестройки, когда коммунистическая идеология утратила свою монополию, а затем был окончательно дискредитирован и сформированный ею канон женственности — «советская суперженщина». Новая национально-государственническая идеология быстро разработала свой идеал женщины с национальным колоритом. Ею стала Берегиня.

Примечательно, что ее родителями стали писатели-мужчины. Сначала Василий Рубан (и по сей день шеф-редактор фольклорно-этнографического журнала «Берегиня») публикует свою новеллу «Берегиня», в которой развивает идею извечности украинского матриархата. Далее, в 1987 году появляется одноименная книга Василия Скуративского с рассказами о древних украинских традициях. В то время эти публикации приобрели большую популярность, что позволило посеять и прорастить зерна домашнего матриархата в массовом сознании украинцев.

Значительные инвестиции в проект «Берегиня» сделали и украинские ученые. На фоне практически полного отсутствия серьезных историко-этнографических исследований положения украинских женщин в прошлом появилось множество научно-популярных публикаций, легитимизировавших в академическом дискурсе украинский матриархатный миф. В любой книге по женской проблематике обнаружим раздел или статью, посвященные его историко-этнографическому «обоснованию». Апеллируя к извечному полноправию и даже доминантности женщин в Украине, авторы никогда не обращаются к анализу первоисточников, а только слепо повторяют (никем не проверенные) чужие утверждения и «общеизвестные истины» (а именно: в украинских семьях всегда руководили женщины — хранительницы семейного очага, национальных традиций и духовности, а мать пользовалась исключительными правами и привилегиями, девушки имели свободу выбора жениха и т.д.). Манипулируя отдельными фактами, такие псевдоученые экстраполируют их на всю украинскую культуру, называя ее матриархальной!

Подобные убеждения закрепились в массовом сознании украинца не без помощи классиков украинской литературы, создавших немало ярких и убедительных женских образов. Эти героини часто — сильные, властные, самостоятельные и самодостаточные женщины. Их необычайная реалистичность позволяет адептам идеи домашнего матриархата полагаться на литературные сюжеты как на реальные исторические факты. Однако не следует забывать, что некоторые из этих писателей принадлежали к кругу народников, идеализировавших украинскую крестьянскую культуру, другие же были знакомы с идеями феминизма и активно присоединились к женскому движению. Поэтому подобная литература — не только творческий, но и идеологический продукт, и отнюдь не зеркальное отображение реальной жизни.

Между тем надо подчеркнуть, что ни тогдашние исследователи народной культуры, ни писатели не употребляли слово «берегиня» в рамках женской тематики. Похоже на то, что ни один оригинальный этнографический, фольклорный или исторический текст не содержит упоминаний о берегине в связи с женской повседневной жизнью.

В современной украинистике наблюдаем парадоксальное явление. С одной стороны — формальное признание и повсеместный упор на особой роли и месте женщины в культуре, обществе и истории Украины, воспевание Матери и Материнства. С другой — полнейшее отсутствие обстоятельных исследований гендерных аспектов традиционной украинской культуры. Нам придется признать, что мы практически ничего не знаем о повседневной жизни простых украинских женщин в нашем историческом прошлом, кроме того, что «общеизвестно». Миф об Особенной Украинской Женщине-Берегине подменил глубокие научные исследования.

На протяжении нескольких первых лет независимости (а иногда и до сих пор) лидеры и активистки отдельных всеукраинских женских организаций национально-патриотического направления твердо верили в основополагающую гендерную эгалитарность или матриархальность украинской крестьянской семьи. С помощью Берегини они наивно мечтали «районировать» (как говорят селекционеры) извечные гендерные стереотипы доиндустриального украинского села в условиях современного урбанизированного украинского общества. Между тем они таким образом бессознательно пропагандировали консервативное эссенциалистское видение женской общественной роли (основанной на функциях биологического и культурного воспроизведения) и поддерживали идею гендерной сегрегации частно-женской и публично-мужской сфер активности, самореализации и ответственности. Сердцевиной образа Берегини является идея универсального материнства.

В 1990-х образ Берегини и соответствующая риторика использовались практически в каждой публичной дискуссии, касавшейся женской проблематики, чтобы аргументировать уникальный украинский путь женской эмансипации и оспорить целесообразность в Украине любого феминизма.

Специфика украинского женского движения в первые годы независимости состояла в следующем: собственно женские интересы в нем были подчинены интересам национально-государственным, то есть проблемы борьбы с дискриминацией женщин, отстаивание их прав и законодательное обеспечение гендерного равенства рассматривались как второстепенные по сравнению с задачами создания государства и национально-культурного возрождения. Примечательно, что их решение женщины рассматривали как особую, сугубо женскую миссию. Сторонники женского права быть Берегиней требуют от каждой украинской женщины посвятить себя собственной семье и своей большой семье — нации. Проектируя функции Женщины-Берегини из сферы семьи на сферу общественно-политическую, общественные организации призывали женщин проявить заботу об украинцах и Украине с позиции матери-хозяйки. Свою общественную миссию Берегиня может и должна выполнять дома!

Процесс экстраполяции образа и функций Берегини с микроуровня (семьи) на макроуровень (общественно-политическую сферу) стал особенно интенсивным, когда высшие украинские государственные деятели и должностные лица — мужчины — начали активно эксплуатировать этот образ, всячески подчеркивая общественное значение универсального материнства для семьи и государства. Материнство становится политическим призванием женщин.

Это совершенно очевидно, если рядом с вербальным текстом проанализировать также и визуальный ряд. Показательна в этом плане предвыборная кампания 2002 года Украинского политического объединения «Жінки за майбутнє». С одной стороны, это единственная партия, прямо заявлявшая о необходимости обеспечения гендерного равенства в политической сфере. С другой — логотип партии (голубка с птенчиком), ключевые лозунги («За счастье семьи! За судьбу ребенка!») и визуальные образы политической рекламы (мать с ребенком) резко диссонировали с призывом к расширению участия женщин в управлении государством. Разве что трактовать последнее как большую семью, порядок в которой должны навести заботливые матери-хозяйки...

Процесс превращения образа Берегини из интегральной составляющей украинской национальной мифологемы в один из центральных элементов официальной государственной идеологии достиг своего апогея в момент установления на главной площади страны монумента Независимости. Молодая украинская нация (как, впрочем, большинство европейских наций во время их рождения) визуализирует себя в образе молодой женщины в национальном костюме. Вознесенная чуть ли не до небес (фаллическая символика самого монумента — отдельная тема), она не только воплощает Независимую Украинскую Нацию, но и недвусмысленно воспроизводит, по словам бывшего президента Кучмы, «образ Оранты — берегини нашего украинского рода», составляющий «сущность национальной идеи».

Трудно не заметить, что иконографически эта фигура очень похожа на изображение Богородицы-Оранты из Софийского собора в Киеве. Такой же образ Богородицы воспроизведен в монументе под названием «Волна национального возрождения» рядом с памятником Тарасу Шевченко во Львове. Вместе с тем образ Оранты является логотипом одной из самых мощных всеукраинских женских организаций — «Жіночої громади». Таким образом, в политическом и публичном дискурсах состоялось абсолютное слияние и отождествление образов Богородицы, Нации и Женщины, как и понятий христианства, патриотизма и материнства, а сама Берегиня получила статус официальной, протежированной государством модели для женской идентификации.

Интересно, жизнеспособен ли этот образ? Здесь имеем замечательный пример конкретной успешной женщины — нынешней главы нашего правительства Юлии Тимошенко. В своей политической карьере эта женщина перепробовала огромное количество имиджей в поисках такого, который бы давал наивысший КПД на практике. Эти трансформации легко проследить по фотоальбому на ее персональной веб-странице. Сначала, чтобы закрепиться в большой политике, Тимошенко с помощью деловых костюмов доказывала: она — серьезный игрок на этом политическом поле. Далее, когда она стала хорошо заметной политической фигурой, в ее образе проступили черты Мавки — довольно открытая одежда светлых цветов, неизменная улыбка, естественные длинные распущенные волосы. И во время предвыборной кампании-2002 она неузнаваемо меняется с помощью накладной косы. Эта традиционная прическа замужней женщины вместе со строгими суровыми темными закрытыми костюмами мгновенно превращает ее в Берегиню — решительного и сурового, но вместе с тем мудрого, компетентного, заботливого и справедливого Матриарха. Материнские импликации сохранились в риторике Тимошенко даже тогда, когда временно исчезла ее коса: в дни оранжевой революции с трибуны она обращалась к общине Майдана как к семье — «рідні мої».

Нужно признать, Юлия Тимошенко не избегала и других стереотипных женских образов, эффективно используя их в соответствии с ситуацией. Например, во время ее ареста в 2002-м немедленно появились открытки и буклеты, представлявшие ее в образе женщины-жертвы-мученицы (один из них даже назывался «Терновый венец»!). Политическая реклама сравнивала ее также с Жанной д’Арк или французской Марианной. Уже в ходе последних президентских выборов Юлия Тимошенко приобретает имидж революционерки (соответственно — черная кожаная одежда), затем ее сравнивают уже со «Свободой, ведущей народ» с картины Делакруа. Однако от своего национального колорита она не отказывается. И вот уже этого пламенного лидера начинают называть... Богиней-Берегиней революции (Марьяна Рубчак)! Гиперженственный стиль одежды, упорно демонстрируемый Юлией Тимошенко в последнее время, — это, кажется, не что иное, как замечательный политический камуфляж. Все эти женские штучки, внешние атрибуты феминности (шпильки, кружева, рукава-фонарики и тому подобное) призваны компенсировать ее крайне маскулинный, жесткий и бескомпромиссный стиль управления. Очарованный этой привлекательной и красивой женщиной мужской политикум легче поддается манипуляциям.

Женские стратегии в политике — дело не новое, но Юлия Тимошенко демонстрирует их в классическом исполнении. Однако сама она отнюдь не считает себя представительницей женских интересов в политике. Как раз наоборот: при каждом удобном случае она отрицает любую связь с женским движением или, упаси Боже, с феминизмом. В политике, этой жестокой мужской игре, она только играет под женщину. Кое-кто даже называет ее единственным настоящим мужчиной в этой сфере! Вот именно, что мужчиной. Хотя по образу своей жизни Юлия Тимошенко — самая настоящая феминистка.

Стереотипное представление о феминистке как мужеподобной, сексуально неудовлетворенной и агрессивной извращенке все еще доминирует в публичном дискурсе и женском сознании Украины. Благодаря дискредитации понятия феминизма в рамках коммунистической идеологии и советской практики женщины в своей массе предвзято воспринимают этот термин, усматривая в нем лишь очередную угрозу какой-то абстрактной «вечной женственности». Классический пример — искаженное понимание смысла праздника 8 Марта, который из Дня международной солидарности женщин (признан ООН еще в 1977 году!) превратился в чествование женственности, красоты, весны и любви. Непонимание сущности феминизма (как движения женщин против дискриминации, за обеспечение равных с мужчинами прав и возможностей) характерно не только для массового обыденного сознания украинцев, оно присуще даже интеллектуальным и политическим элитам.

Единичные попытки синтеза традиционализма и феминизма оказались, как и следовало ожидать, неудачными и на теоретическом, и на практическом уровне. Это, в свою очередь, неминуемо повлекло за собой ускорение процесса уточнения идеологических преференций отдельных женских групп, придания им большей выразительности, а затем дало толчок к определенной специализации украинского женского движения. Тем не менее даже те женские организации, чьи цели и деятельность на самом деле отвечают феминистским стратегиям общественных изменений, и по сей день не готовы признать себя феминистическими. Это можно объяснить незнанием женщин-активисток основ феминистской теории и практики, что не позволяет им убедительно опровергать ошибочные представления и стереотипы. Поэтому и феминистский дискурс остается маргинальным и в обществе, и в политике.

Украинской женщине навязана «особая миссия» в судьбе украинского государства, нации и семьи. Миссия, означающая ответственность за эту судьбу. И за несудьбу. Завышенные общественные ожидания по поводу женщин и фатальные неудачи украинской нации в течение столетий неминуемо порождают «комплекс вины» и фрустрацию у этой самой «слабой и прекрасной» части украинского народа, на которую была возложена «миссия» Берегини. Одна из наиболее губительных, деструктивных идей, в течение веков навязываемая украинцам, — это идея жертвенности, принципиально несовместимая с феминистическим (и даже просто демократическим) дискурсом, поскольку лишает женщину права на себя, на свое собственное тело, личность, интеллект, способности.

Опасность, подстерегающая сторонниц Берегини, заключается в создании и поддержке иллюзии об особенном и высоком положении украинской женщины. Матриархальный миф для женщин— идейный наркотик, самообман, способ бегства от жестокой реальности (где женщина — унижена, эксплуатируема, бесправна, безмолвна) в мир мечты (где весь украинский космос вращается вокруг Берегини, гордо стоящей на постаменте). Он ощутимо мешает украинским женщинам осознать собственные проблемы и перспективы в общественно-политической сфере.

Вся предыдущая история Украины — это мужская история. Матриархатный миф и Берегиня — яркое свидетельство этого. Избавление от «розовых очков» при взгляде на прошлое представительниц прекрасного пола поможет отчетливее увидеть современные проблемы женщин в Украине. Признание этих проблем — практически самый важный шаг на пути к их решению.