КАМУФЛЯЖНОЕ ДЕТСТВО С КРИМИНАЛЬНЫМ ПРОШЛЫМ

Очень хотелось дать этому материалу броский заголовок, типа «Детки в клетке». Но я сдержалась. На подобной теме не стоит спекулировать.

… Здесь нет конвоиров и проволочных ограждений под током. Но и свобода тут понятие условное. Киевская специализированная школа социальной реабилитации, а попросту специнтернат «для трудных» — один из девяти в Украине. В нем становятся на путь исправления мальчишки в возрасте от 10 до 14 лет. Для многих из них это третий этап воспитания и образования под опекой государства (первые два – дом ребенка и детский дом).

На плацу перед главным корпусом школы одиноко скучает бюст Антона Макаренко, наблюдая за своими последователями. Мало что изменилось за 80 лет. Пожалуй, лишь поменялась социальная терминология: беспризорников нынче называют маленькими бомжами, и при живых родителях многие из них стали социальными сиротами, выброшенными на улицу.

Директор киевской спецшколы Игорь Левчук убежден, что государство такие учреждения должно боготворить. Ибо куда прикажете расквартировывать сегодня огромную армию сирот, бродяжек, бомженят? В приюты? Там их, конечно, отмоют, переоденут, накормят. А дальше?

— Общество должно сказать нам спасибо за то, что мы этих детей кормим и учим и они не лазят по квартирам и не воруют, — говорит Игорь Борисович.

… Десятилетнему Артему прописана реабилитация в киевской спецшколе на два года. За воровство. «С ребятами залезли в подвал к богатому дядьке за шампанским. Сами пить не хотели. Собирались продать бутылки – деньги нужны были. Нас поймали. Судили. Вот я здесь», – так рассказал о себе маленький, худой, белобрысый парнишка. И философски, совсем по-взрослому стал рассуждать о том, как все-таки хорошо, что его сюда направили – хоть выучится.

Большинство воспитанников спецшколы отбывают наказание, или, как тут говорят, «исправляются», именно за воровство. Мотив преступления у всех практически один и тот же – нужны были деньги. В основном на удовлетворение собственных желаний. Одиннадцатилетнего Гену родители кормили. Однако доход семьи, состоящий из папиной пенсии и маминой зарплаты консьержки, очевидно, не позволял покупать сыну сладкое. Вот он и позарился на апельсиновые запасы школьной столовой.

По словам Игоря Левчука, есть в школе и случайные правонарушители. Миша — из многодетной семьи. Отца нет. Как-то пошел в село взять (на языке судопроизводства это, без сомнения, звучит как «украсть») сена. Было темно. Мальчик подсвечивал спичкой. Случайно копна загорелась, и за порчу государственного имущества Мишу осудили.

Вообще детские дела следовало бы рассматривать на заседаниях «детских» судов в составе специально подготовленных служителей Фемиды, знакомых со спецификой не только малолетней преступности, но и с особенностями психики, социальной адаптации, развития ребенка. Но, увы, такое случается нечасто.

Как-то в спецшколе заседал выездной суд по делу одного из воспитанников, убежавшего от «исправления» и уличенного на воле в воровстве. Судья — женщина впечатлительная и сердобольная, глядя в ясные глаза двенадцатилетнего беглеца-воришки, признала его невиновным в содеянном, а к ответственности привлекла напарника, старшего по возрасту. «Оправданный» вышел из зала заседаний и вынес тетеньке приговор: «Ну и дура!»

Впрочем, выйти из спецшколы не так-то просто. Не в правовом, а в социальном плане. Отбывший указанный судом срок наказания выходит на волю согласно приказу директора спецшколы. Но очень часто на воле его никто не ждет. «Исправленных» не спешат забирать не только родные (у кого они есть), но и государственные учреждения, которые отвечают за дальнейшую реабилитацию подростка. Директор вынужден сам развозить подопечных по домам.

Обычно за несколько месяцев до истечения срока дирекция посылает по месту жительства запрос, чтобы узнать, в каких условиях будет жить и учиться ребенок после отбытия наказания. Были случаи, когда дети еще долго оставались в спецучреждении, потому что им некуда было возвращаться.

На свободе экс-спецконтингент может продолжить учебу. Но если парню уже исполнилось пятнадцать лет, заставить учиться его никто не может. Он «отсидел» неполную среднюю школу и попрощался с партой навсегда. Устроить же такого юношу на работу даже в Киеве – непросто. Как правило, ему необходимо не только рабочее место с сокращенным рабочим днем, но и жилье. Последнее хоть и гарантировано де-юре, но де-факто сирота остается без крыши над головой. В лучшем случае ему дают угол в общежитии.

Дальнейшая судьба спецшкольников во многом предопределена их криминальным детством. Если дирекция столичного дома «Малятко» всячески пытается устроить жизнь своим маленьким подопечным, оставшимся без родительской опеки, и процент усыновления там довольно высокий, то Игорь Левчук только руками разводит, мол, кому мои орлы нужны. Действительно, навряд ли бездетная семья, решившаяся усыновить ребенка, рискнет назвать сыном десятилетнего мальчика с воровскими наклонностями. Вот и получается замкнутый круг социальной реабилитации: эти дети, по сути, никому не нужны – ни государству, ни обществу… И поэтому подобные интернаты остаются для них единственным убежищем. Потом следует аналогичное спецПТУ и взрослая жизнь со своими жесткими правилами и законами.

Сегодня в нашем обществе обсуждается вопрос о целесообразности системы коллективного воспитания, в частности интернатских учреждений. Противники этой системы утверждают, что интернаты калечат здоровье и психику детей, делают их своими заложниками.

— Мы не учим их жизни, — соглашается Игорь Левчук. – Отсутствует адаптация к нормальным социальным условиям. Многие подростки не знают размеров своей одежды, обуви. Зачастую даже не умеют правильно надеть майку…

Директор киевской спецшколы считает, что правильнее было бы назвать возглавляемое им учреждение школой социальной и психологической коррекции или школой адаптации к нормальным условиям жизни. Мол, школа социальной реабилитации не отвечает поставленным перед ней задачам – куда реабилитировать подростка, к прошлой воровской жизни?

…Прозвенел звонок на перемену, и школьный коридор наполнился детьми в камуфляже. У них нет традиционной школьной формы. Но есть своя спецодежда – камуфляжные робы маленького размера. В них мальчишки похожи не то на солдатиков, не то на арестантов. И почему-то у всех воспитанников спецшколы ясные невинные глаза и одна мечта на всех – поскорее выйти на свободу.