Как это делалось в Третьем рейхе

Сущностная черта демократических политических систем — принцип обратной связи. Правящие элиты отслеживают настроения в обществе и учитывают их при выработке (корректировке) политических решений. Индикаторами общественных настроений служат результаты выборов, опросов общественного мнения и т.д. А возможность открытого проявления настроений обеспечивается свободой слова, печати, союзов, собраний и демонстраций, реальной многопартийностью, проведением альтернативных выборов...

В тоталитарных системах, где свободы доступа к информации и свободы выражения мнений не существует, не может сформироваться и плюралистичное общественное мнение. Но правители и там хотят знать, что думают о них и об их политике.

Потребность в такого рода информации ощущали и руководители нацистской Германии. Несмотря на массированную пропаганду, изощренную систему контроля, репрессий, им не удалось добиться полной унификации общества. Потому задача выявления общественных настроений, реакций населения на проводимую политику оставалась весьма актуальной.

Кто и как отслеживал настроения в обществе

С этой целью была задействована разветвленная сеть государственных, партийных и полицейских органов, поставлявших руководству рейха «отчеты о настроениях».

Сразу же после прихода нацистов к власти в феврале 1933 г. прусское министерство внутренних дел обязало политическую полицию (вскоре переименованную в гестапо) ежемесячно представлять «все наблюдения и констатации политического характера, выходящие за сугубо местные рамки». Первый шеф гестапо Рудольф Дильс указывал, что сообщаемая информация должна быть «непричесанной». После того как гестапо в апреле 1934 г. возглавил Гиммлер, его заместитель Гейдрих потребовал от местных отделений, наряду с «ежедневными сообщениями» и «сообщениями о происшествиях», к первому числу каждого месяца представлять обзоры настроений населения, политической ситуации и ситуации в сфере безопасности. Однако через два года, в апреле 1936 года, составление таких обзоров по указанию Геринга было прекращено (о причинах см. далее).

Руководители местных администраций в Пруссии с мая 1933 г. посылали в земельное министерство внутренних дел собственные отчеты. С июля 1934 г. имперский министр внутренних дел Вильгельм Фрик потребовал, чтобы их, наряду с аналогичными донесениями министров внутренних дел прочих земель, направляли и ему. Он тоже призывал подчиненных давать «исчерпывающую и достоверную картину». Однако представление таких отчетов, как и отчетов гестапо, в 1936 г. на основании упомянутого распоряжения было прекращено (исключением стала Бавария — там традиционно существовали свои порядки).

В 1937 г. служба безопасности СС (СД) начала систематически составлять собственные отчеты о внутриполитическом положении, в 1939 г. получившие название «сообщений из рейха». С этой целью помимо трех тысяч штатных сотрудников было задействовано около 30 тысяч информаторов, ранжированных по категориям (поставщики сведений, агенты, доверенные лица, помощники, ненадежные). Как указывалось в одной из инструкций, они должны были «повсюду — в своей семье, в кругу друзей и знакомых и прежде всего на рабочем месте — в незаметной форме выяснять действительное, определяющее характер настроений влияние всех важных внутри- и внешнеполитических событий и мероприятий». Информация с мест, стекавшаяся в Управление внутренней безопасности, классифицировалась, обрабатывалась и анализировалась сотрудниками (в числе таковых были юристы, врачи, педагоги, экономисты, журналисты). Их общими усилиями и создавался затем сводный отчет.

В ряду начальников управления наиболее заметной фигурой был штандартенфюрер (полковник) Отто Олендорф. Он занял этот пост в 1939 г. в возрасте 32 лет. Олендорф учился в трех европейских университетах (Лейпцига, Гёттингена и Павии), защитил диссертацию по юриспруденции. Затем возглавил Институт мирового хозяйства в Киле, а с 1938 г. управлял также делами Имперского объединения немецкой торговли. 18-летним Олендорф вступил в НСДАП, а с 1936 г. стал сотрудником СД.

Свои взгляды на задачи внутреннего наблюдения Олендорф изложил в доверительной беседе с личным врачом Гиммлера Керстеном. «Сообщения из рейха», по его мнению, должны показывать реакцию населения на правительственную политику... Подобно тому, как генеральный штаб армии нуждается в постоянном притоке информации, которая позволяет правильно оценивать положение на фронте, руководство партии должно знать о реакциях народа на его решения — даже если эти реакции ему не по вкусу».

С 1934 г. по указанию заместителя фюрера Рудольфа Гесса местные партийные органы представляли ему ежемесячные «отчеты о деятельности и настроениях» (с 1938 г. — «отчеты о ситуации»), составляемые в соответствии со спущенной сверху подробной схемой. Процесс этот начинался с первичек, информация их стекалась к крайсляйтерам, а от тех — к гауляйтерам (партийным вожакам районов и округов). В отчеты включались и донесения местных подразделений различных ведомств, а также ассоциированных с партией союзов (женских, молодежных и пр.). Гесс требовал, чтобы отчеты давали точные сведения о «жалобах и недовольствах населения; всех происшествиях, имеющих политическое значение; отношении населения к внешнеполитическим событиям; слухах; месте партии в жизни нации; доверии к ней».

В деятельности информационных аппаратов подчас проявлялось ведомственное соперничество. Свидетельство тому — распоряжение Гесса от декабря 1934 г. направлять отчеты с мест исключительно ему. Так, в циркулярном письме гауляйтера Гессена-Нассау функционерам партии запрещались информационные контакты со службой безопасности (СД). Министерство пропаганды, руководимое Геббельсом, имело собственную систему информации — она поступала от четырех с лишним десятков окружных управлений пропаганды. Свою систему имел и «Немецкий трудовой фронт» (эрзац распущенных профсоюзов), но, в отличие от партийной, она действовала в тесном контакте с гестапо и СД и в конечном счете была поглощена последней.

Партийная канцелярия на основе всех перечисленных материалов составляла «Выдержки из сообщений окружных руководств и прочих ведомств». Основной функцией их было утверждение властных притязаний партии по отношению ко всем иным аппаратам управления.

Как следует оценивать отчеты о настроениях

Вопрос в историографии дискуссионен. Ряд авторов (Х.Боберах, Д.Банкир, О.Дов Кулка и Э.Екель) склоняются к тому, что целью их на самом деле было представить объективную картину общественного мнения, которую руководство рейха могло бы учитывать при принятии политических решений. По их мнению эти отчеты представляли собой своего рода раннюю, зачаточную форму демоскопии. Разумеется, они видели методическое несовершенство этой формы, однако считали содержащуюся в отчетах фактическую информацию «более или менее надежной».

Иэн Кершоу более скептичен. Он указывает, во-первых, на фрагментарность содержащейся в отчетах картины, обусловленную привязкой информации к тем или иным событиям и ситуациям. Главное же — на то, что она, вопреки словесным наставлениям сверху, почти неизбежно приукрашивала действительность.

Наиболее критичен Петер Лонгерих. Как и автор этих строк, он исходит из того, что в условиях тоталитарной диктатуры формирование общественного мнения — в том смысле, который вкладывается нами в это понятие, — невозможно. Отчеты на деле представляли собой, вопреки всем попыткам преодолеть последствия «врожденных пороков», лишь субъективные впечатления информаторов о реакциях отдельных людей или групп на те или иные явления. Они, как правило, больше говорят об их составителях, нежели о предмете.

Уже отмечалось, что отчеты о настроениях были насквозь идеологизированы. Их авторы исходили из представления о «немецкой народной общности», тесно сплоченной вокруг вождя, проникнутой единой волей и сознанием, заложенными в ее «расовой душе». Отклоняющиеся взгляды рассматривались как явления изолированные, периферийные, как выражение преходящих заблуждений или эгоистических интересов малых «чужеродных» групп. Чаще же всего — как следствие недостаточной мировоззренческой зрелости и пережитки влияния прежних, преодоленных национал-социализмом условий и ситуаций. Отчеты и были составной частью усилий режима по созданию гомогенной «народной общности».

Наряду с этим, в условиях отсутствия свободы выражения мнений, они становились своеобразным форумом, который авторы и читатели, принадлежавшие к кругам партийно-государственной бюрократии, использовали для комментирования действий режима, изложения своих взглядов на желательные шаги. Делалось это под видом информирования о настроениях населения и, конечно, лишь в очерченных выше политико-идеологических рамках. Подчас форум использовался и для взаимного подсиживания, сведения счетов между различными ведомствами.

Как реагировали на информацию в верхах

Уже говорилось, что в 1936 г. «наци №2» Геринг распорядился прекратить составление и рассылку отчетов гестапо и местных администраций о настроениях населения. В этих отчетах, по его мнению, «во многих случаях отдельные нездоровые проявления и местные трудности без нужды выставлялись на первый план или(и) явления, наблюдающиеся лишь в некоторых местах, неправомерно обобщались». «Партия, — заключал Геринг, — гораздо лучше знает настроение народа, чем может его знать бюрократия».

C 1937 г. важнейшим каналом информации о настроениях населения стали для верхов отчеты СД. Однако и их источники — донесения местных отделений — подвергались со стороны руководства службы критике, совпадающей по направленности с замечаниями Геринга. А именно: «отдельные случаи трактуются как симптоматичные для ситуации в целом», «сообщаются главным образом негативные сведения», и поскольку «настроение оценивается лишь с этой точки зрения, действительное положение вещей предстает в ложном или по меньшей мере искаженном свете». Такой подход, говорилось далее, позволяет представить «лишь влияние вражеской деятельности или негативное воздействие мероприятий государства или партии, но не действительное положение вещей, ибо к нему, безусловно, относится и позитив».

В том же духе наставлял свой информационный аппарат Геббельс. Так, в циркуляре, направленном министерством окружным управлениям пропаганды в феврале 1943 г., их критиковали за то, что в своих отчетах «по ничтожным поводам, из не имеющих значения происшествий делаются выводы о плохом настроении в определенных кругах. Эти абсолютно нетипичные проявления следовало бы лучше самим устранить на местах методами военного времени, нежели сообщать о них нам…». В качестве гауляйтера Берлина Геббельс так и поступал: направлял в пивные и другие общественные места активистов партии, которые кулаками и кастетами затыкали рты «нытикам» и «критиканам».

Вернемся, однако, к отчетам СД и реакции на них. Первым по должности знакомился с ними начальник Имперского главного управления безопасности (Гейдрих, а после убийства его в 1942 г. — Кальтенбруннер). По свидетельству Вальтера Шелленберга, руководителя иностранного отдела СД, Кальтенбруннер опирался на эти отчеты при принятии многих решений — при том, что недолюбливал главу внутреннего отдела Олендорфа.

Альфред Розенберг, претендовавший на роль теоретика партии, идейного наставника ее кадров, тоже читал отчеты СД очень внимательно, особенно интересуясь реакциями в обществе на его антицерковные выпады. Министры юстиции (Гюртнер, Шлегельбергер, Тирак) на основе информаций Олендорфа принимали подчас конкретные меры, вплоть до издания ведомственных циркуляров и внесения предложений об изменении действующих законов и указов. Министра труда Зельдте интересовали данные о состоянии трудовых отношений в промышленности и настроениях рабочих. Министры экономики (Шахт, затем Функ) использовали сведения из отчетов при планировании занятости, цен и зарплат, снабжения населения, получали таким путем сигналы тревоги в связи с непопулярными мерами.

Наибольший интерес к отчетам о настроениях проявляло министерство пропаганды. Геббельс понимал — ради эффективности пропаганды нужна надежная информация о степени воздействия ее на различные слои населения. Во время встреч с издателями газет он значительную часть времени отводил на чтение и комментирование обзоров настроений в обществе. Иногда делались и немедленные практические выводы. Так, сообщение о том, что растущее число немцев слушает иностранные радиопередачи, породило указание — широко оповещать о карах. Но если Геббельс считал, что то или иное место в отчетах СД «искажает» или «поверхностно трактует» факты, он требовал от составителей внесения поправок. После Сталинграда позиция его ужесточилась. 17 апреля 1943 г. Геббельс занес в дневник: «Отчеты СД приносят скорее вред… Они совершенно аполитичны и безо всякого отбора направляются в соответствующие учреждения. Отсюда проистекает определенная опасность, ибо большинство читателей этих отчетов не обладают политической способностью отличать мелочи от главного». С другой стороны, «фюрер не нуждается в знании того, что кто-то в своей компании однажды выругал военное руководство, точно так же политическому руководству необязательно сообщать, если где-то и кто-то проклинал войну, изливая таким образом свой гнев». Вся система отчетов СД, заключал Геббельс, должна быть скорейшим образом перестроена: материалы следует «просматривать с политической точки зрения» и согласовывать со взглядами гауляйтеров и местных управлений пропаганды.

Предвосхищая упрек, автор дневника утверждал: «Я совершенно не хочу, чтобы руководство рейха оказалось отрезанным от таких источников информации, я хочу лишь не допустить, чтобы из мух делали слонов и чтобы у руководства рейха постепенно возникала совершенно не соответствующая действительности картина настроений немецкого народа».

Из дневника явствует, что с мая 1943 г. Геббельс обсуждал с Гиммлером вопрос о приостановке отчетов СД «из-за их пораженческого воздействия». В июне того же года прежний вид отчетов был заменен новым, рассчитанным на гораздо более узкий круг лиц. Но и эту форму, как свидетельсвует дневник, Геббельс вскоре счел «совершенно непригодной для практической работы». Отчеты, сетовал он, «представляются в неисправленной форме и включают в себя все, что какой-либо аноним в каком-нибудь городе или селе в какой-то необдуманный миг высказал как свое мнение. Я не могу представить себе, чтобы знакомство с такими отчетами могло дать какую-то пользу, и потому отказываюсь в дальнейшем принимать их к сведению».

Как воспринимал отчеты СД верховный шеф нацистских «органов» Гиммлер? Факты показывают, что неоднозначно. Он ценил компетентность Олендорфа, поддерживал его, но — до определенного предела. Например, когда Олендорф сообщил о негативной реакции на очередную речь Гитлера, Гиммлер отклонил эту информацию, заявив, что она отражает собственные пораженческие настроения, «нехватку веры» у авторов документа.

Наконец, несколько слов о позиции главы партийной канцелярии Бормана. Упоминавшиеся уже «Выдержки из сообщений окружных руководств и прочих ведомств» нередко давали ему повод для «корригирующего вмешательства». Однако в декабре 1942 г. Борман направил гауляйтерам циркуляр, в котором «по поручению фюрера и в согласии с имперским руководителем пропаганды» отчитал их за присылаемые сообщения, где «негативные высказывания… или более или менее незначительные происшествия, указывающие на определенную усталость от войны, приводятся в качестве доказательств плохого настроения народа». Какие-то местные «неприятности, понятные проявления нервической раздражительности, высказывания неисправимых пессимистов, выражения страхов и трусости мелокобуржуазных филистеров, … невзирая на их ничтожное в общих рамках значение, выдаются за барометр настроений». Шеф партийной канцелярии обязывал руководителей на местах заставить умолкнуть все выражения сомнения «с помощью бесспорных аргументов, а если и это не поможет, то с помощью испытанных в период борьбы за власть более массированных методов воздействия» (т.е. физического насилия).

Имеется немало данных о том, что вокруг фюрера была воздвигнута стена, через которую не проникали (или проникали с трудом) сообщения критического и негативного характера. Информация, противоречившая его основополагающим взглядам и потому неизбежно вызывавшая гнев, блокировалась еще на дальних подступах. Так, Керстен пишет (со слов адъютанта Гиммлера Рудольфа Брандта), что Гиммлер подшивал отчеты СД, не доводя их до сведения Гитлера, если в них говорилось о «мрачных» настроениях. Отчеты, попадавшие в канцелярию Гитлера, подвергались и цензуре Бормана.

О том, как реагировал Гитлер на сведения, доходившие до него, вспоминал Фриц Видеман, его военный адъютант в 30-е годы. Одной из обязанностей Видемана было устно резюмировать содержание присылаемых фюреру бумаг – у того не хватало терпения читать их. Где-то в 1936 г. в очередном отчете сообщалось об апатии и фатализме, проявляющихся в обществе. После первых же фраз Гитлер оборвал адъютанта: «Настроение народа не плохое, а хорошее. Мне лучше знать это. Его портят именно такие отчеты. На будущее запрещаю Вам что-либо подобное».

Значит ли сказанное, что Гитлер совершенно не представлял себе, не учитывал настроений немецкого общества? На мой взгляд, нет. Доказательством является, в частности, его речь 10 ноября 1938 г., на следующий день после известной «Хрустальной ночи». Перед 400 журналистами и редакторами фюрер резюмировал итоги своей политики со времени прихода к власти: «Обстоятельства вынуждали меня в течение десятилетий говорить исключительно о мире», отметив, что одним из них были настроения в немецком обществе. Однако в речи 1 сентября 1939 г. в рейхстаге он недвусмысленно предупредил функционеров всех уровней: «Пусть никто не докладывает мне, что в его округе, районе, группе, ячейке настроение плохое. Носителями — ответственными носителями — настроений являетесь вы».

Чем хуже шли дела, тем меньше Гитлер был готов смотреть в глаза фактам. Характерна его реакция 23 марта 1943 г. на сводку сообщений «органов» об упаднических настроениях населения: «Если бы то, что люди постоянно говорят, имело решающее значение, все было бы давно проиграно. Однако истинная позиция народа лежит много глубже, она базируется на прочном внутреннем мировоззрении. Если бы это было не так, все его достижения были бы необъяснимы».

Еще отчетливее проступает самогипноз в его высказывании 1944 года, приводимом Шпеером. В связи с массированными бомбардировками немецких городов авиацией союзников, вызывавшими огромные разрушения и жертвы и, естественно, отражавшимися на моральном состоянии немцев, Гитлер бросил: «Эти воздушные налеты мне нипочем. Я смеюсь над ними. Чем меньше людям остается терять, тем фанатичнее они будут драться». Картина настроений большинства была сложнее. Предчувствие катастрофы причудливо сплеталось с надеждой на чудо, страх перед возмездием победителей — со страхом перед террором властей, глухое недовольство — с упрямым желанием продержаться. И все большее число немцев было озабочено тем, чтобы как-то пережить надвигающееся поражение, уклонившись от ответственности за деяния режима, который по разным соображениям и в разной мере поддерживали.

Р.S. Сказанное выше показывает, что в тоталитарных диктаторских режимах даже закрытая служебная информация о настроениях населения подчас препарируется применительно к представлениям и вкусам властителей, не доходит до первых лиц или же игнорируется ими. Для таких режимов важно не то, одобряют ли управляемые их политику в силу убеждения в ее правильности. Цель проще — не допускать открытых выражений недовольства, публичной критики, нарушающих официальную картину «единства нации».

Обратная связь малоэффективна, действует с перебоями или выражается в усилении пропаганды, контроля и репрессий. Если и пока позволяют средства, применяется и подкуп. Как показывает, в частности, нашумевшая книга Гётца Али «Народное государство Гитлера: Грабеж, расовая война, национальный социализм», систематический подкуп немцев за счет ограбления инородцев и иностранцев был едва ли основным средством поддержания стабильности рейха.

И лишь в редких, буквально считанных случаях нацистский режим реагировал на проявления недовольства населения модификацией политики — например, приостановкой антицерковных мер в 1936—1937 гг. или приостановкой программы «эвтаназии» (уничтожения больных и инвалидов) в 1941 г. Но и тогда происходил не пересмотр «генеральной линии», а лишь временная, до «победоносного окончания войны», отсрочка ее воплощения.