Итоги великого Эксперимента на родине великой Идеи

Было время, процветала

В мире наша сторона:

В воскресение бывала

Церковь божия полна;

Наших деток в шумной школе

Раздавались голоса,

И сверкали в светлом поле

Серп и быстрая коса.

Из поэмы Дж. Вильсона
«Чумной город», 1816 г.
(перевод А. Пушкина, 1830 г.)

Помнит ли читатель, какая двоюродная сестра в братской семье Восточного блока в период расцвета застоя была пионером, всем ребятам примером? Не солнечная цветущая Грузия, не хлебная Украина, не комфортная Латвия и даже не Россия. Неофициально и на властном уровне, и в народе лучшей республикой Варшавского договора всегда считали ГДР — она была сравнительно продуктивной и лояльной Кремлю. Модники стремились достать куртку, произведенную в этой стране, дети мечтали о железной дороге, а выйти замуж за представителя народа-антифашиста, как гордо именовала своих подданных восточногерманская номенклатура, считалось престижным даже в Москве. Немецкая традиция высокой культуры быта давала себя знать и в соцлагере, вроде бы утрамбованном и отформатированном Системой. Тем интереснее узнавать, во что превратились новые федеральные земли, как осторожно называют бывший оазис политбюрократии в ФРГ.

Здесь большинство жителей подвержено остальгии — сладким воспоминаниям о том времени, когда по закону все были обязаны работать. И не надо было суетиться, проявлять инициативу, открывать собственное дело или же прилагать усилия для трудоустройства. Развитая социальная система заботилась о человеке, даже если он того не хотел…

Местные любят рассказывать о стоявшей здесь полвека Советской армии и о контактах со «старшими братьями». О том, как прапорщики ловко сливали из машин в канистры бензин или солярку, после чего, озираясь по сторонам, обменивали на другую прозрачную жидкость. А офицерские жены торговали на воскресных базарах тушенкой, сгущенкой и иным военным имуществом, пытаясь прибарахлиться на годы вперед за счет полученной «прибыли». Здесь в школах и институтах основным иностранным языком был русский, и большинство взрослых немцев охотно произнесут и сейчас с легким акцентом: «Меня зовут…». А рядом с бывшими полянками и лужками стратегического назначения, к которым выводит такая родная бетонка, на соснах до сих пор висят таблички «Смертельная опасность, риск подрыва».

Здесь в кафе, магазинах и гос­тиницах персонал может удивить обращением: «заказывайте все сразу, мне сложно каждый раз к вам подходить», «освободите помещение заведения, мы открываемся только через семь минут», «не занимайте этот стол, соседний и еще, пожалуйста, вот тот — вас трое, а эти столы рассчитаны на четырех посетителей». Уровень работы с клиентами рождает реминисценции об эпохе дефицита и планового сервиса.

Человеку, бывавшему в украинской или российской глубинке, поначалу кажется, что сейчас тут просто рай. Ухоженные домики с палисадниками, неплохие дороги, повсеместное наличие телефонной связи, чистота на улицах, много добротных машин. Однако это ловушка восприятия: вылизанная повседневность сглаживает картину разорения и создает иллюзию пульсирующей жизни. Но и в морге господствует стерильность. На самом деле реальность такая же, как и в провинциях любой страны бывшего восточного блока: деградирующие поселки и городки. В свое время сверхцентрализованная машина управления и распределения не могла эффективно дотянуться до периферии, поэтому «гэдээровское село» и на вид, и по сути куда менее привлекательно, чем «гэдээровский город». Люди едут в первую очередь в большие города — Берлин, Лейп­циг, Дрезден — а оттуда зачастую на запад, а то и в Канаду, США, Австралию, Скандинавию…

Долгожданное воссоединение сыграло с Восточными землями злую шутку. С одной стороны, бывшая ГДР не знает многих из тех проблем, с которыми столкнулись остальные страны бывшего соцлагеря: настоящего обнищания — до полуголодного состояния — значительной части населения, еще большего, чем ранее, расслоения общества и как следствие — взрыва преступности. Причина проста: после 1990 года государство стало вкладывать огромные средства в социальную сферу, развитие инфраструктуры, образование, строительство. Запад тянет Восток, что, к слову, является одной из причин общегерманской стагнации. Восточная Германия за последние семнадцать лет получила астрономическую сумму из федерального бюджета и бюджета Евросоюза: около полутора биллионов евро. Для сравнения: это приблизительно 70 бюджетов Украины за 2007 год.

И песок поглотил воду… Об­раз­но говоря, деньги ушли на воз­ведение изящного надгробия самому прогрессивному обществу. Нерентабельное административно-командное производство приказало долго жить, потому что оказалось неконкурентоспособным. Выросла безработица; в поисках трудоустройства наиболее активная часть населения уже отправилась и продолжает уезжать на Запад. Остаются, в значительной мере, не очень бойкие или пенсионеры. То есть качество рабочей силы, по сравнению с Западной Германией, еще больше упало, из-за чего и без того низкая инвестиционная привлекательность Восточ­ных земель снизилась. Получился, говоря по-русски, замкнутый, а по-немецки чертов круг (Teufelskreis). Не помогли ни преференции, ни налоговые льготы, введенные на региональном уровне — бизнес не хочет осваивать восточные провинции.

Один знакомый шваб из южной Германии сказал мне буквально следующее: «На улицах Ростока я почувствовал себя единственным иностранцем». Потому что был единственным брюнетом. Инозем­цы, уже сорок лет своим въездом и деторождением спасающие демографическую и экономическую ситуацию в Западной Германии, не очень стремятся в постсоциалистический мир. Причин две. Во-первых, Восточный блок вышел из сталинской шинели, унаследовав от крестного отца и его близких психологию ненависти и полное непонимание слова «толерантность». Количество всплесков махрового шовинизма и оголтелого расизма во всех без исключения постсоциалистических странах заставляет с грустной улыбкой вспоминать об интернационалистской риторике вроде бы канувших в Лету властей. Новые федеральные земли не стали исключением. Встретить скинхеда или напороться на группу бритоголовых во Франкфурте-на-Одере и Восточном Берлине нетрудно (куда проще, чем, например, в Мюнхене или Нюрнберге). А фыркнуть в лицо, увидев инородческий оттенок кожи или экзотический разрез глаз, здесь тебе может даже вменяемый на вид бюргер. Во-вторых, по причине особенностей рынка труда неохотно едут в Восточную Германию мигранты: и местных трудоустраивать некуда.

Иностранцы, живущие в новых федеральных землях, заметно отличаются от тех, кто проживает в старых федеральных землях. Более разворотливые в основном покидают остров невезения. Остается та еще публика. Былины и саги слагают о доблестной молодежи из осевших здесь «русских немцев». Это потомки репрессированных в 1941 году немцев Поволжья и Украины. От немцев в них остались лишь немецкие фамилии, да и то далеко не всегда.

Германия в конце 80-х широким жестом пригласила к себе шмидтов, куз­нецовых и коваленко из Казахстана, Сред­ней Азии и Сибири. Как правило, осмотревшись, переселенцы из постсоветского гиперпростран­ства «для порядка» избивают слоняющихся «бритоголовых». Можно бы и радоваться, что, как и в победном 1945-м, соотечественники спасают многострадальную землю от «коричневой чумы». Веселье, как и тогда, сомнительно, и по схожим причинам. Беда в том, что простые и суровые ребята, одетые в неизменные черные кожанки и джинсы, решают проблему правого экстремизма размашистым хуком справа. Загнав в щели и норы распоясавшихся было немецких фашиствующих молодчиков, они начинают лупить турок и арабов. Порой под раздачу могут попасть и немцы, например, на дискотеке косо посмотревшие на иного захмелевшего пришельца из степей...

Сложная ситуация в интеллектуальной и бюрократической сферах. В ходе массовых кадровых чисток начала 90-х аппаратчики, а также большая часть чиновников средней руки и профессуры лишились своих постов и были механически заменены «веси». Не все, но очень многие из них оказались людьми, не реализовавшимися до 1991 года в ФРГ. Грубо говоря, из-за Эльбы понаехало неудачников. (Хотя, оговоримся, что даже их нельзя сравнить с эгоистичными, пассивными и презирающими своих сограждан представителями бывшего правящего слоя ГДР, не до конца «ушедшими» из власти.) Также, по вышеуказанным причинам, молодежь не рвется в вузы и училища маленьких и средней величины городов нынешней Восточной Германии. Учебные заведения испытывают недобор, поэтому проводят активную пропаганду, настойчиво приглашая студентов отовсюду. В результате восточногерманские земли становятся своеобразным магнитом, притягивающим со всей страны балбесов, лоботрясов, разгильдяев и недотеп, не поступивших в престижный университет или институт.

Вся эта «благодать» дополняется гендерными проблемами. По ряду культурно-исторических причин, также напрямую связанных с наследием социализма, бывшие земли ГДР являются единственным в Европе крупным регионом, который женщины покидают примерно вдвое чаще мужчин. Причем уезжают в основном молодые и образованные. В 2007 году выяснилось: среднее соотношение женского и мужского населения в возрасте 18—35 лет в постиндустриальных поселках и городках новых федеральных земель, находящихся в летаргическом сне, — 100:125. Все как в известной песне, только наоборот: «...Потому что на восемь девчонок по статистике десять ребят». Сложно вообразить, какая же фрустрация с прострацией начинается у парней и мужчин, которые не могут найти себе не только работу, но и спутницу жизни.

То, что Восточная Германия постепенно превращается в социальную яму, показывает и политическое измерение. С середины 90-х в региональных пар­ламентах прочно обосновались прямые наследники здешнего филиала КПСС — Со­циа­листи­ческой еди­ной партии Германии (СЕПГ). До 2005 г. они назывались Партией демократического социализма, а сейчас, проведя удачную реинкарнацию, стали Левой партией. Новацией текущего тысячелетия стало прохождение правых радикалов — Национал-демократической партии Германии — в депутаты земельных парламентов Восточных земель. Как и во времена Веймарской республики, «комми» заседают в региональных парламентах с «наци» (хотя, оговоримся, не только и не столько с ними). Воистину, пламенные приветы из далекого прошлого нам шлет и вечно живой, неугомонный Ленин, и другой, всем знакомый не менее энергичный усатый дядя, глава известной краснознаменной партии.

Процесс исхода из царства необходимости в царство свободы непрерывно шел с 1945 г. до постройки Берлинской стены, несколько ослаб по понятным при­чинам в то время, когда она себе стояла, и возобновился после ее падения. За последние 17 лет население Восточной Германии сократилось на 17%! И конца, и края этой тенденции не видно. Демографические исследования однозначно показывают: ГДР медленно, но неуклонно становится то ли гигантским парком имени Ульбрихта, то ли обширным лес­промхозом имени Хонеккера. Позитивных прогнозов не дает никто.

Ни дух Канта и Гете, ни славная на весь мир немецкая традиция организованности, ни развитое хозяйство региона до 1945 года, ни золотой водопад из ФРГ, ни господствующий здесь веками культ прилежания и порядка не смогли помешать наступлению неотвратимых последствий реаль­ного (конкретного) социализма.