Философия Любовича

Любовича трудно не любить. Не только потому, что он талантлив даже в мелочах — от смешивания сортов чая до почти художественного обустройства собственной дачи. Или потому, что именно он — самый активный музыкальный просветитель в нашем крае, инициатор и организатор нескольких музыкальных фестивалей, в том числе детского хорового пения «Золотой Орфей», глава благотворительного фонда содействия хоровому искусству. А прежде всего потому, что, однажды услышав, как звучит хор Любовича (именно так в Кировограде называют муниципальный хор под его управлением), невозможно потом безразлично пройти мимо афиши концерта.

Многие его побаиваются. Этот степенный седой мужчина, у которого такой замечательный вид на сцене, за словом в карман не лезет. Его характеристики, очень точные, часто становятся афоризмами. Неудивительно, что чиновники от культуры не очень любят слушать его выступления на всяческих планерках и совещаниях: слишком резкий диссонанс бывает между общим одобрением и негибкостью позиции Любовича. По их мнению, то, что позволяет себе этот дирижер, хормейстер — просто невозможно. Основания же быть неуступчивым и принципиальным ему дает ежедневный труд, коллектив и победы.

Кировоградский муниципальный хор под управлением заслуженного деятеля искусств Юрия Любовича в свое время завоевал Гран-при международного конкурса «Южная Пальмира», всеукраинского конкурса хоровой музыки имени Дениса Сичинского, «Золотую печать» международного конкурса хоровой музыки в Финляндии. Многим запомнилось выступление в органном зале столицы с восьмиголосой «Литургией» Н.Дилецкого или концерт в рамках фестиваля «Златоверхий Киев».

Серьезных художественных высот сумел достичь коллектив за свою почти 30-летнюю историю. Был когда-то обычным советским хором. Пели в нем преподаватели музыкального училища, музыкальных школ, студенты. Первые выступления хора сопровождал довольно большой эстрадно-симфонический оркестр. Тогдашний Кировоградский хор советской песни можно назвать типичным образцом массового хорового движения, заидеологизированного и ангажированного системой. Будучи профессионалом, Юрий Любович понимал, что у такого коллектива нет перспектив, поэтому постепенно выкристаллизовывал его состав, поднимал уровень исполнительского мастерства, в репертуаре хора появились классические произведения украинских, российских и зарубежных композиторов. Со временем отказались от сопровождения, что является важным показателем профессионального отношения к хоровому пению.

Следовательно, ко времени общественных изменений хор подошел уже профессионально сформированным, с собственной творческой концепцией. Первым в крае коллектив начал поднимать пласты духовной музыки. С того времени духовная музыка Д.Бортнянского, А.Веделя, М.Березовского, О.Архангельского, П.Чеснокова не исчезает из репертуара хора. Поэтому неудивительно, что на Всеукраинском конкурсе имени Н.Леонтовича хор под управлением Юрия Любовича поразил всех академическим звуком, философским осмыслением хоровой эстетики.

— Юрий Васильевич, ваши отношения с властью — это отдельная история. Как только надо ехать на конкурс или фестиваль, денег никогда нет. Приходится выкручиваться, иногда это сопровождается едва ли не детективными историями. Когда же, по вашему мнению, установится какая-то стабильность, взаимопонимание?

— Все зависит от приоритетов. Если в городе уже не один год продолжается война за собственность, земельные участки, то о каком внимании к искусству, духовности можно говорить? Вот и приходится нам преодолевать экстремальные ситуации... Но в их детективности есть очень печальный привкус — нашей общей нецивилизованности. Что-то подобное даже трудно себе представить, например, в Польше, откуда мы буквально на днях вернулись. Наши близкие соседи проводили фестиваль «Украина, вива!». Мы побывали в трех городах — Легнице, Болеславце и Вроцлаве. И везде чрезвычайно ценится все, что касается искусства: памятные места хорошо благоустроены, красиво изданы буклеты, путеводители. И эти города (разве что кроме Вроцлава) по масштабам вполне соразмерны с Кировоградом. Но мы на этом фоне — дикари.

Вместе с нами (или, точнее, мы с ними) в Польшу поехали 26 представителей местного самоуправления. Абсолютное большинство из них — люди временные. Пройдет год-два, и их при власти не будет, зачем же им думать о вечном? Вот они и озабочены своим сегодняшним днем. Это же не так, как Пашутин (был в начале прошлого века такой городской голова в Елисаветграде), который 29 лет руководил городом... Ну, пусть у нас проблемы с руководством, борьба. Но ведь за все годы существования нашего коллектива на концерт ни разу не пришел руководитель области! Представителей своих присылал, передавали приветственные адреса, цветы. Но чтобы прийти, послушать, почувствовать, иметь свое мнение — этого нет. А в Легнице их мэр пришел не только показаться, а прослушал весь концерт, приветствовал нас на фуршете. Собственно, дело не в том внимании, которое он проявил. Еще Платон и Аристотель считали: музыка — это то, что определяет государство. И наоборот — государство, это то, что определяет музыка. Никакое иное искусство. И поэтому Бетховен, Шопен или Бах — это не просто гениальные композиторы, они формировали свои нации, ее отношение ко многим вещам.

Я твердо убежден, что именно падение музыкальной культуры приводило к упадку цивилизаций.

— Каков же наш уровень музыкальной культуры? Припоминаю, как во время научных чтений «Елисаветградской музыкальной академии» ваш друг, профессор из Одессы Юрий Дикий, говорил о влиянии нынешнего агрессивного информационного и музыкального пространства на сознание людей, в особенности молодых, у которых еще не сформировались жизненные ценности...

— Да, он сейчас очень часто заменяет собой то, что раньше давало религиозное и эстетическое воспитание. Таким образом экран культуры разрушается, связи, представляющие его основу, ослабевают. А биотическое музыкально-информационное поле (концерты, где присутствует живое исполнение) сегодня катастрофически сужено. Наш коллектив пытается расширять его, делать человеческие сердца более чувствительными к красоте. Ведь хоровое искусство задает нам духовный тон, изменяющий нас внутренне, поскольку каждый исполнитель, музыкант — медиум, транслирующий через себя высокое, божественное.

— Но здесь возникает другая проблема: восприятие. У нас принято считать, что высокое искусство широкой аудитории недоступно и ненужно.

— Дело в том, что название — например, «симфонический оркестр» — еще ничего не говорит о том, на каком уровне он будет играть. А если он играет с блеском, то музыка любой сложности непременно будет публикой воспринята.

Когда мы только начали петь духовную музыку, поехали с концертом в Вильшанку (отдаленный райцентр Кировоградской области. — С.О.). Мне говорили: «Что ты делаешь? Кто там поймет? Это же село!» Мы исполняли Пасхальный концерт Дегтярева. Как они слушали! Или другой пример: Краснодарский край, где мы тоже выступали в глубинке. За десять дней тринадцать концертов. И в каких условиях — четыре градуса тепла в зале, а наши девочки в шифоновых платьях. Без горячей поддержки публики, без их пылкого желания слушать еще и еще, мы просто не способны были бы на такое. Особенно поразило нас украинское село Переяславка. К ним приезжали на выступления разве что неудачные экстрасенсы или лилипуты. Люди не переставали удивляться: «Где вы такие взялись?»

— Почему же тогда столь стойкие представления о невосприятии в общем искусства?

— По-видимому, они уже стали психологическим стереотипом, а он выгоден тем, кто не стремится или не хочет стремиться к качеству. А люди не понимают, если они настоящего не видят или не слышат.

Есть еще и другой момент. Когда мы проводили первую «Елисаветградскую музыкальную академию», организовали прием у тогдашнего главы города Николая Чигрина. Анатолий Лащенко, Юрий Дикий, Дмитрий Болгарский — известные люди в искусстве. Речь зашла о нашем коллективе. «У вас замечательный хор!» — говорят гости главе города. А он, чтобы поддержать разговор, подтверждает: «Да. У нас хорошие хоры, вот и хор ветеранов недавно из Таганрога вернулся...» Стыдно. Ведь следует понимать различие между самодеятельным хором и академическим хоровым коллективом. А для наших руководителей — хор, он и есть хор.

Вот вы говорите — люди не воспринимают. А что они должны воспринимать? Где наши концертные залы? Ведь я почему стал дирижером? Однажды к моей бабушке приехали ее племянник (гобоист) и внук (кларнетист) с Николаевским симфоническим оркестром. И мы все вместе пошли на концерт. Я был еще мальчиком, но сразу же понял, кем хочу быть. Тогда как раз в Кировограде открыли музыкальное училище. На всю область действовали всего три музыкальные школы. Позднее они открылись в каждом райцентре и даже в больших селах. Кажется, кадров уже достаточно. И что, у нас симфонический оркестр появился? Пока был жив Юрий Хилобоков, то хотя бы учебный оркестр был неплохой, а сейчас очень трудно его возрождать. И это беда не только Кировограда. В том же Николаеве симфонического оркестра уже нет...

— В нашем городе хорошо известно, что у вашего хора особое звучание (это отмечали и на конкурсах, в которых коллектив участвовал). В чем тайна вашего хора?

— Ответ один: я много читаю. И не только музыкальную литературу, это основа, полученная раньше. Меня интересует психология, философия... А влияет это на звучание хора путем ассоциативности. Я никогда не рассказываю, каким должен быть звук, каким образом его подать. А, например, когда речь идет об исполнении вечерней мелодии, я спрашиваю: «Вы помните «Над вечным покоем» Левитана?» Огромная река, поющая внизу, над обрывом стоит часовенка, деревья наклонившиеся от ветра, поэтому, когда звучат колокола, их голос относит ветер. Широкая величественная река и маленькая часовенка — это как печаль по какому-то пространству, плач по бескрайности, одиночеству. Насколько мелодия созвучна этой печали? Ваше настроение — настроение композитора. Я иду за словом. Выстраиваю свою драматургию вокруг него. Это особенно важно, когда речь идет о духовной музыке. Здесь нужно тонко чувствовать состояние человеческой души. Разные произведения мы поем по-разному. У каждого из них — своя философия. Поэтому для дирижера очень важно знать, по крайней мере, хорошо ориентироваться, во всех видах искусства.

И здесь наша молодежь не вселяет в меня оптимизма. Однажды мы со студентами были в Кракове, нас водили в лицей, где учился Коперник. Рассказывали о нем. На обратном пути я спрашиваю, запомнили ли что-либо о Копернике? Очень мало. Но ведь они должны были знать о нем хотя бы из курса физики или астрономии. Более того, я на своем уроке спрашиваю у студентов второго курса: «Кто написал «Евгений Онегин»? Никто не знает. «Возможно, композитора вспомните?» Кто-то один несмело спрашивает: «Может, Лысенко?»

— Это и смешно, и страшно...

— Страшно! У меня новый предмет — основы дирижерского исполнения, я ввел его специально. Поэтому думаю над тем, что нужно какой-то ликбез организовывать, ведь студенты не знают элементарных вещей. Бог с ним, пусть Коперника не знают, но искусство должны знать обязательно!

— Вы — организатор нескольких фестивалей. В частности, «Нейгаузовские музыкальные встречи» всегда приглашают учеников великого педагога и пианиста, а в последнее время уже и учеников учеников. Почему для вас это так важно?

— Значение наших фестивалей не только в сохранении традиционной академической культуры, а прежде всего — ее трансформация в сегодняшний день, ведь именно она дает почву, ощущение укорененности, связь с прошлым. Нейгауз — не просто пианист, человек, хорошо перебирающий пальцами по клавишам. Это — философ, поэт, романтик, путешественник. Это — мировоззрение, пласт культуры, фантастический гумус, на котором можно выращивать и наращивать будущие пласты. Культура из древнегреческой дословно — выращивать, лелеять. Следовательно, мы должны идти от того, что оставили нам на этой земле великие деятели искусства.

Что означает сегодня просто сказать: «Генрих Нейгауз — гениальный педагог»? Этого очень мало. Этим молодых людей можно даже оттолкнуть от его наследия. Они должны не только знать биографию композитора, а почувствовать его дух. Это сложно, и такой трансформации, к сожалению, сегодня очень мало. Вот почему даже в музыкальной среде (так же, как в любой другой — образовательной, научной) так мало тех, для кого ценности, которые, кажется, составляют основу их творческой профессии, по-настоящему дороги. Тех, например, кто по собственному желанию ходит на концерты, для кого открытие мемориальной доски композитора не пустая формальность, а настоящее событие. Такие люди не отчуждены от того духа.

Чтобы стать его носителями, они должны видеть и ощущать творческий процесс, пребывать в нем. Когда молодой человек принимает участие в таких фестивалях, я знаю, что он станет наследником того духа, продолжит его. Для настоящего музыканта живым остается Бах, хотя он и умер более 250 лет назад. Он остается живым в его музыкальной ткани. И тот, кто учится, должен ее почувствовать. Это делал Нейгауз.

В этом ключе хотелось бы привести характерный пример. На презентации диска о Нейгаузе, который подготовил краевед Александр Чуднов, почему-то не было никого из фортепьянного отдела музучилища, хотя афиша с сообщением об этом событии была. Помогли провести эту презентацию нам совершенно посторонние люди. Когда я во время последнего фестиваля, пытаясь распространить билеты (их цена вполне доступна), обратился к декану музыкально-педагогического факультета Кировоградского педуниверситета с просьбой пригласить на концерт хотя бы музыкантов, он то ли шутя, то ли всерьез ответил: «А где вы видели у нас музыкантов?» Если это даже шутка, то слишком горькая.

А последствия такого равнодушия, кстати, очень ощутимы. Я не могу прийти в себя от недавнего известия: часть дома, где жил Генрих Нейгауз, выкупила какая-то протестантская секта. Совсем недавно еще одно потрясение: на улице Пушкинской (недалеко от центра города) натолкнулся на заброшенный, заросший сорняками дом, а на нем мемориальная таблица: «Здесь родился народный артист Николай Тараканов». Это человек, имя которого занесено в энциклопедии, был главным хормейстером нескольких ведущих оперных театров Украины.

Сколько нужно провести фестивалей, чтобы такого не было?!

— В свое время вы хотели открыть в Кировограде дом хорового искусства...

— Это моя несбывшаяся мечта. Возле Покровского храма до сих пор высится одна стена большого старинного дома. Когда в нем еще не было таких разрушений, тогдашняя власть мне как директору музучилища передала это помещение. Так его можно назвать условно — не было крыши, но само планирование для дома хорового искусства замечательное. Там можно сделать уникальный двухъярусный зал. Но, как всегда, денег не находится.

Мне говорят: ты — пессимист. Я хотел бы быть оптимистом, и делаю для этого, что могу. Но не мною сказано: ничто так не прокладывает путь тирании, как культурная самокастрация.