ФЕВРАЛЬ. КУНДЕРА

Чешский писатель Милан Кундэра как-то писал, что в событиях «пражской весны» главную роль сыграла не политика, а культура — культура общественного реагирования, позволившая «перетопить» экспортированный из сталинщины социализм в формацию, которая намного больше соответствовала чешским национальным представлениям. Отсюда, по-видимому, и родился миф о «социализме с человеческим лицом». Сущность ситуации заключалась однако не в том, что в Праге могли предложить какой-то универсальный «гуманистический коммунизм», а прежде всего в стремлении построить пусть и мифическое, но более понятное чехам общество. Чего греха таить, социализм имел своеобразное лицо в каждой из стран, где его пытались построить. И каждый раз отличия диктовались не столь внешним влиянием и личностью лидера, сколько «досоциалистическими» общественными традициями.

Однако если такое серьезное влияние имел «досоциалистический» период — какое влияние может иметь «докапиталистический»? Отличался ли «украинский социализм» от других его советских модификаций, как это будет влиять на нашу дальнейшую жизнь?

Во-первых, это не был социализм национальный, как в Польше или Венгрии, — примерно со времени окончательного разгрома всех, кого еще можно было считать «национал-коммунистами», самоубийства Скрипника, Хвылёвого и уничтожения тех, кто уничтожил их. Однако это не был и социализм имперский, как в России, — это был социализм провинциальный, без ненужных мечтаний о сверхдержаве или мировой революции, но с желаниями переехать в московский кабинет — вот и вся «мировая революция» украинского чиновничества. Это был социализм без существенного, хоть и скрытого, союза аппарата и интеллигенции, как в Литве. Аппарат был в большинстве своем денационализированный, интеллигенция решала прежде всего национальные задачи. Однако, в отличие от интеллигенции центральноевропейских стран, наши интеллектуалы — и не только в Украине, но в большинстве своем и в диаспоре, — не решали общественных задач. На уровень осознания долга не только перед культурой, языком и историческим наследием, но и перед обществом и будущим государством поднимались единицы, не стремившиеся к славе и портфелям, не занимавшиеся самопропагандой... Именно поэтому Украина, имеющая в лице Лины Костенко не только непревзойденного национального поэта, но и современного европейского мыслителя, этого факта почти не замечает... Именно поэтому даже в советские времена в Киеве намного больше знали о деятельности Московской Хельсинкской группы и академика Сахарова, чем об украинских правозащитниках...

Итак, это был социализм вторичный, колониальный, социализм внеобщественный, социализм, при котором номенклатуру и интеллигенцию разделяла более глубокая пропасть, чем когда-либо. И это не преувеличение: можно представить себе московского чиновника, после работы слушающего Высоцкого, но трудно представить себе чиновника киевского, после службы читающего Стуса... Своим социалистическим опытом мы «перетапливаем» переходный период. Номенклатура занимается собой именно так, как это было со времени появления красноармейских отрядов Юрия Коцюбинского на окраинах Харькова. Сейчас конница на пенсии уже не может рассчитывать на кабинет в Москве, так что приходится компенсировать эту потерю деньгами в Киеве. Интеллигенция продолжает жить в резервации, считая, что именно так она спасет культуру от хищной номенклатуры и равнодушного народа. Отдельные ее представители вырываются из этой резервации, чтобы попасть в парламент или какое-нибудь министерство или поехать на лекции в Канаду... Народ, в социалистические времена приучившийся жить собственной жизнью, не обращая внимания на чиновников и писателей, так и живет, тем более что теперь можно посетить предвыборный концерт на Крещатике — это демократия — или приобрести видеокассету с американским боевиком или российской комедией — это культура... В Центральной Европе старались в свое время придать социализму человеческие черты. Мы придаем украинскому капитализму до боли знакомые черты даже и не украинского, а советского провинциального социализма. Женщина на площади Независимости становится достойной подругой женщине над музеем Великой Отечественной войны, советский стиль есть, имперского масштаба нет... Бюрократы в администрации стараются подражать чиновникам из ЦК, однако их предшественники руководствовались не только собственными возможностями, но и ожиданием комиссии из Москвы. Кажется, профессионализм исчез вместе с этим ужасом. Поэты продолжают говорить по-украински, однако сегодня на украинском языке, только слегка искалеченном, говорят и их кураторы. «Общедоступный язык» годится лишь для частных разговоров, так что для восстановления статус-кво приходится поддерживать личные отношения... Раньше это требовалось для самосохранения, нынче для самоуспокоения...Такие знакомые сами с собой, такие понятные себе, наблюдаем новые времена...