ЕВГЕНИЙ СВЕРСТЮК: ОТ НАСИЛИЯ — К СОГЛАСИЮ

Книга «На святі надій» президента Украинского ПЕН-Центра, главного редактора газеты «Наша віра» Евгения Сверстюка награждена в столице Румынии премией ЮНЕСКО для стран Центральной и Восточной Европы. Эта премия носит имя прославленного румынского диссидента Корнелиу Копосу «За межэтническую и межконфессионную толерантность». Недавно Евгений Сверстюк возвратился из Бухареста и дал интервью для «ЗН».

— Господин Сверстюк! Прежде всего я хотел бы поздравить вас с присуждением этой премии. Любопытно было бы узнать, как вы «пересеклись» с ЮНЕСКО?

— Информация о премии «За межэтническую и межконфессионную толерантность» имени Корнелиу Копосу распространяется через Национальные комиссии ЮНЕСКО стран Центральной и Восточной Европы. Письмо с предложением к украинским авторам принять участие в конкурсе на соискание упомянутой премии получило и Министерство иностранных дел Украины. И надо отдать должное работникам министерства — они об этом письме не забыли и сразу дали ему ход. Дело им облегчило то, что необходимо было представить произведения не просто на религиозную тему, а произведения украинского автора, переведенные на английский и французский языки. И тут круг сузился. Таким образом передали мне анкету. Я ее заполнил — скупо и формально. Вот так я, говоря вашими словами, «пересекся» с ЮНЕСКО.

— Какие произведения вы отправили в оргкомитет премии имени Корнелиу Копосу?

— В оргкомитет я отправил, кроме книги «На святі надій», отдельные ее части, изданные Гарвардским университетом в переводе на английский Юрия Луцкого. К этому я присовокупил перевод на французский эссе о Василии Стусе, а также свое выступление в Сорбонне «Українські джерела російської релігійної філософії». Кстати, у меня хранится письмо, которое в семидесятые годы украинская община Франции направила в ЮНЕСКО с ходатайством об освобождении заточенного за литературу украинского автора Евгения Сверстюка.

— А кто такой Корнелиу Копосу, чьим именем названа упомянутая премия?

— Корнелиу Копосу — довольно известный румынский праведник, являющийся в Румынии безоговорочным моральным авторитетом. Он бывший деятель Народной крестьянской партии Румынии. После так называемого освобождения, в 1947 году был заключен. 17 лет провел в тюрьмах коммунистического режима, а потом — на физических работах. Очень знакомая биографическая канва. Но особенно отметился Корнелиу Копосу по возвращении из заключения. Он прилагал немало усилий для возрождения гражданского общества в Румынии, словом и делами утверждал толерантность, солидарность, нравственные устои.

— Что для вас означают межэтнические и межконфессионные проблемы, в частности на территории бывшего СССР?

— Это — никогда не чистившиеся авгиевы конюшни. Я бы даже сказал, вечно пульсирующие вулканы, над которыми темные силы веками зажигают костры войны. Эти проблемы всегда использовались для разжигания «классовой борьбы». Особенно обострялись межэтнические проблемы. И хотя пролетарская революция 1917 года провозгласила, что она якобы положила конец межэтническим конфликтам, на самом деле на том месте, где были приглушены национальные чувства, показал рога русский великодержавный шовинизм, а там, где было якобы покончено с религиозными пережитками, режим начал использовать ручную церковь в борьбе против иных верований, в борьбе против так называемых сект.

После распада СССР обе проблемы вышли на дневной свет в состоянии одичавшем и болезненно обострившемся. Посему проблема толерантности — это, по сути, переход от насилия к культуре диалога, к пониманию другого, к сотрудничеству с ним. Лечение этих вековых ран — чрезвычайно важная проблема. Не случайно в заповедях блаженства находим: «Блаженны миротворцы, ибо они сынами Божьими назовутся».

— Видите ли вы в сегодняшней Украине возможность поиска компромисса для того, чтобы межэтнические и особенно межконфессионные отношения становились более толерантными?

— Я считаю, что болезнь того общества, в котором мы выросли и воспитывались, заключалась в его идеологической зацикленности. Сверху спускалась директива. Те, кто готовил директивы, не нуждались в вопросах, не признавали никакой дискуссии и никакого иного взгляда. Фактически диалог был запрещен. Я имею в виду не банальный диалог, а спор с идеологией, дискуссию относительно каких-то больших вопросов. Я убежден, что «диалогический» принцип вообще чрезвычайно важен для ХХ и ХХI веков. Раньше считалось, что не с кем разговаривать — дескать, это же буржуазные недобитки. А теперь считается, что не с кем разговаривать, потому что это «калеки» коммунистического режима. На самом деле в нашем обществе — великое множество людей, нуждающихся в мудром разговоре и раздумьях о пережитом. Именно такая атмосфера должна лечить людей зацикленных, со своими глухими стереотипами.

— В Украине издревле существует демократическая традиция. Известно, например, что крестьяне почтительно относились к чужим святыням и не знали ксенофобии относительно чужаков.

— Так и говорили: «Лишь бы человек хороший был». Я думаю, что в Украине, несмотря на память гайдаматчины, не так легко было разжечь межрелигиозное противостояние. Но поколение эпохи социализма уже привыкло к иному. Теперь эти искаженные представления нужно исправлять или, как ныне говорят, вводить в цивилизованное русло. В России, скажем, нетерпимость культивировалась при царях. Там всегда с большим подозрением относились к иностранцам, латинянам, католикам. Считалось, что они даже не христиане. В то время в украинском городке не в диковинку были рядом с православной церковью костел, синагога, а иногда и мечеть. Люди не плевали на чужие святыни и не считали, что их нужно «перекрещивать». Конечно, в одной известной песне можно найти слова «Твоя, царю, віра поганая». Имелось в виду «басурманская» вера. Но это словесное оформление войны и ответ на прозвище «гяур».

Помню, среди заключенных в лагерях был бы смешон спор между греко-католиком и православным. Нам важно было раздобыть Святое Письмо, совместно его спрятать, поделиться мнениями. Межконфессионные проблемы столь малосущественны, что почти каждый, кто оттуда возвратился, был излечен от этого.

— Интересно, что премию вы получили за межэтническую и межконфессионную толерантность. Однако те, кому пришлось общаться с вами и раньше, и теперь, считают вас одной из самых бескомпромиссных фигур нынешней Украины, когда речь идет о вещах, по вашему мнению, принципиальных.

— Действительно, я припоминаю одно мероприятие, посвященное столетию Павла Тычины, проходившее в филармонии. Председательствовал тогда на вечере Павло Загребельный. Он боялся предоставить мне слово. Вероятно, опасался, что я «разнесу» Тычину. И когда ему все-таки пришлось дать слово, он был весьма удивлен, что я заговорил о Тычине как о великом поэте. Но в этом ничего странного нет, ведь в мире принято о великих говорить на основе их великих произведений, а их слабости и произведения низшего сорта — это вопрос или узких исследователей, или же иногда — психологов-фрейдистов.

Толерантность относительно подсоветских классиков вырабатывалась не у нас (тут их сразу бы разнесли — у того бы нашли стихи о Сталине, у того — о Ленине, о партии, и заглушили бы имя). Первыми, кто научился умно читать, были наши мудрые литературоведы в эмиграции — Барка, Кошеливец, Шевелев. Скажем, Барка написал трогательный некролог о Павле Тычине — словно он вообще не был певцом партии. Кошеливец издал блестящую монографию об Александре Довженко — словно тот никогда не был лауреатом Сталинской премии. Шевелев тонко различал, где в литературе — литература, а где — конъюнктурная накипь. Вместе с тем ни один из них не сфальшивил и не разменял свои принципы. Если у исследователя отсутствуют принципиальный подход и поиск правды, то такое литературоведение — сердито ли оно, добродушно ли — ничего не стоит.

— Не думаете ли, что с точки зрения терпимости можно осудить ваше острое выступление на вечере, посвященном пятнадцатой годовщине со дня смерти Василя Стуса, в частности о роли адвоката В.Медведчука на последнем стусовском процессе?

— Я думаю, это разные вещи. Нетерпимость относительно идей, нетолерантность к другой мысли, которую кто-то отстаивает — это одно. Нетерпимость к моральной беспринципности, когда человек даже не пересматривает своих позиций, а предлагает считать, что их вообще не было и не было у него верного служения тоталитарной партии, — это совершенно иное. Мое выступление не сводилось к личности Медведчука. Критика — это форма возвращения к четким и ясным категориям, характерным, между прочим, для европейского мира. Там не может долго продолжаться ситуация, когда человек, попавший в высшие эшелоны власти, скрывает от общественности какую-то тайну, которую «не нужно знать», причем тайну, связанную не с бытовыми вещами. Западный демократический мир беспощадно правдив. У нас иногда путают подобное с нетолерантностью. Некоторые слабые люди считают: зачем шевелить старое? Будто старое отошло и не остается с человеком постоянно. Все живое должно оздоровляться и очищаться, то есть бороться с загниванием. В жизни биологической и общественной действуют суровые законы, а Божья справедливость не терпит фальши. Это должен знать каждый человек уже с малолетства.