ЕГИПЕТСКАЯ КАРА, КОТОРАЯ ОБРАЩАЕТСЯ БЛАГОСЛОВЕНИЕМ

Цель этой статьи — не анализ недавней встречи кардинала Каспера с патриархом Алексием ІІ в Москве, а размышления над тем, что следует делать дальше. Однако чтобы читатель знал позицию автора, я все же позволю себе несколько кратких констатаций.

Формат упомянутой встречи — «об униатах без униатов» — в который раз доказал свою неэффективность. Он может тешить чьи-то амбиции, но не способствует разрешению проблемы. Жаль, что Ватикан этого до сих пор не замечает. Позиция Российской православной церкви выдержана в традиционном для нее ключе. Если «униатской» Церкви и позволительно существовать, то, образно говоря, только «под скамьей» истории, в своеобразном региональном гетто. Стремление Московского патриархата вернуть отношения с Ватиканом в прежнее русло ostpolitic, а также гипнотическая зависимость ватиканских предложений от ультимативного языка Московской патриархии со всей очевидностью противоречат духу современной эпохи.

А теперь обещанное — что дальше? Начну, как и положено, с себя, то есть с греко-католиков. Чего мне хотелось бы меньше всего, так это видеть, что их логическая и мотивированная критичность по отношению к упомянутому визиту выливается в рефлекторные негативизмы в адрес Москвы, Царьграда и Ватикана. Этот путь греко-католики уже проходили, и он никогда не приводил их к успеху. Жаловаться на причиненную несправедливость и насылать небесную кару на обидчиков — еще менее эффективно, чем по инерции «засматриваться на Москву». Негативизмы мешают концентрироваться на делах конструктивных и утверждать то, что кто-то ставит под сомнение. Кроме того, критичность, не уравновешенная позитивным предложением, является наилучшим свидетельством того, что патриаршие одежды для верных УГКЦ пока великоваты.

Соответственно, чего мне хотелось бы более всего, так это видеть, как всю Церковь пронизывает струя «патриархального сдвига». Определенные задачи стоят перед всеми верными этой Церкви — от ее владык до «самого малого» мирянина в их пастве. От церковных владык можно было бы ожидать умения разрешать внутренние проблемы (например, естественные для любой структуры разногласия, касающиеся стиля администрирования, или конфликтные ситуации) в рамках провозглашенного патриархата, не апеллируя по каждому, даже самому незначительному, случаю к Святейшему Отцу. Это правда, что наличие объективного «третейского судьи» в истории УГКЦ сыграло чрезвычайно важную сдерживающую и дисциплинирующую роль, в положительном значении которой убеждаешься, когда наблюдаешь за некоторыми внутреннеправославными хлопотами. Однако статус патриархата предполагает желание и умение справляться с ситуацией своими силами, оставляя за собой возможность обращаться к Вселенскому Архиерею — в соответствии с восточно-христианским видением — лишь по делам веры.

Этого же можно ожидать и от греко-католических монашеских чинов. Непосредственное подчинение отдельных чинов Святейшему Отцу было спасительным, опять же, в периоды преследований и вынужденной эмиграции, и за это УГКЦ никогда не перестанет быть ему благодарной. Но сегодня Церковь стремится занять достойное место в христианской ойкумене, и активное содействие ей в этом со стороны монашества имело бы неоценимое значение.

Но едва ли самое обширное поле для совершенствования в сфере священнического служения — наполнение душпастырского труда евангельским духом, достойным патриаршего уровня. Душпастырь призван вести свою паству к глубинам веры и учить, что патриархат не имеет ничего общего с амбициями. Почести являются следствием праведной жизни, а не привилегиями, вытекающими из формального статуса.

И наконец, миряне должны понимать, что патриархальное устройство их Церкви прочие христиане должны видеть не столько в официальных декретах, сколько в стиле их церковной и внецерковной жизни. Патриархат должен стать не лозунгом на знамени борьбы церквей, а канвой, субстанцией их повседневного бытия. Тогда Святейший Отец лишь санкционирует то, что признано самой жизнью.

Для Ватикана униатская проблема может стать «египетской карой», за которой кроется Божье благословение. Бесплодность, с которой ватиканские инициативы «накатываются» на неуступчивую московскую крепость, можно сравнить лишь с бесплодностью попыток морских волн залить высокий берег. Кажется, совершенно очевидно, что необходимо изменять концепции и подходы. В частности, следует серьезно растолковать предложения УГКЦ, хотя и не всегда удачно сформулированные, но все же заслуживающие внимания. Эти предложения слишком долго были «отброшенным камнем», которого не замечали строители экуменизма. Это должно было бы потревожить воспитанную на евангельских притчах христианскую совесть.

Неуступчивость и ультимативность речи патриарха Алек-сия ІІ вызваны, по моему мнению, не только преобладанием «непримиримых» в нынешнем руководстве РПЦ. Многие западные римо-католики, с которыми я общался, выражали обеспокоенность якобы необдуманными действиями восточных католиков. В их понимании греко-католики должны были бы избегать поступков, способных вызвать раздражение Московского патриархата. Стремление УГКЦ добиться признания патриархата и перенести центр патриарха в Киев, к сожалению, воспринимаются частью римо-католиков не в качестве элементов закономерного развития УГКЦ, а как немотивированные шаги в направлении конфронтации. Это создает фон, на котором неуступчивость патриаршей Москвы кажется понятной.

Для Московского патриархата нынешняя победа имеет все шансы стать пирровой. И речь даже не о том, что Папа может в конце концов взбунтоваться и сказать греко-католическому патриархату «да». В Москве не замечают, как со всей неизбежностью изменяются параметры эпохи. Нынешние ультиматумы патриарха РПЦ напоминают разбрасывание по весенней земле льда, выращенного в мощных свято-даниловых рефрижераторах. Московская патриархия упрямо пренебрегает мудрым правилом: в тех процессах, которые не можешь запретить, следует принять участие. Законные интересы РПЦ можно эффективнее защитить не путем навязчивого повторения: «Униатский Карфаген должен быть разрушен!», а путем переговоров со всеми заинтересованными сторонами, где для каждой стороны будет найдена почетная и рассчитанная на долгую перспективу развязка.

Естественно, трудно отказаться от приема, который до сих пор, казалось бы, приносил золотые плоды. Но мы живем в эпоху глобализации, когда производители совершенствуют технологии даже в том случае, если на производимый ими товар все еще сохраняется вполне удовлетворительный спрос. Здесь главное — не дать конкуренту опередить себя. Мне кажется, что в случае неожиданного изменения позиции Ватикана патриаршая Москва может оказаться у разбитого корыта, из которого «вытекли» все спасительные идеи. Чрезмерно привязавшись к варианту «а», Москва, похоже, отсекает себя от варианта «б». Именно в этом я и вижу «пирровость» всех ее прежних побед.

Что касается реакции других православных церквей, то она напоминает, скорее, «равнение на правофлангового», чем самостоятельную осмысленную позицию. Естественное для эпохи миграций экстенсивное развитие Украинской греко-католической церкви воспринимается Полнотой Православия как распространение опасного вируса, угрожающего христианскому миру. Считать такое толкование последним словом современной православной мысли я из уважения к этой мысли просто отказываюсь. Уверен, что сегодня лидерство Москвы в православном мире является сомнительным не потому, что оно происходит из Третьего (а не Второго) Рима, а потому, что за ним не стоит лидерство в раскрытии богатства православной духовности. Сводить святоотцовское наследие лишь к примитивно-рефлекторному антикатолицизму — это злоупотребление самим наследием, которое является достоянием всего христианского мира.

Поэтому для всех сторон, причастных к «униатскому» узлу противоречий, осмысление характера и последствий визита кардинала Каспера в Москву может стать тем моментом истины, с которого начинается любое движение вперед. Разумеется, пока это лишь потенциальная возможность, но перспективы, открывающиеся за ней, просто фантастические.