«Дух союзного сотрудничества» над дымящейся Варшавой. Размышления над документами 63-летней давности

1 августа 1944 года в Варшаве началось восстание. Практически безоружные повстанцы сражались 63 дня. 200 тыс. убитых, 500 тыс. сосланных в концлагеря и на принудительные работы, полностью разрушенная столица Польши — таков трагический итог.

Советские идеологи обычно измеряют величие воинского подвига количеством жертв (собственных!). По этой логике они должны были бы считать Варшавское восстание одним из самых героических эпизодов Второй мировой войны. Однако по отношению к нему изначально применялся другой, прямо противоположный принцип: великая ответственность за великую кровь.

22 августа 1944 года И. Сталин писал премьер-министру Великобритании У. Черчиллю и президенту США Ф.Рузвельту:

«…Рано или поздно, но правда о кучке преступников, затеявших ради захвата власти варшавскую авантюру, станет всем известна. Эти люди использовали доверчивость варшавян, бросив многих почти безоружных людей на немецкие пушки, танки и авиацию».

Правду о «кучке преступников» давно уже никто не скрывает. Архивы открыты, многие документы опубликованы. Но понять эту правду, как и многие другие истины, все еще мешает отсутствие ясного, недвузначного отношения к коммунизму. По сей день заикнуться о том, что миллионы людей были далеко не в восторге от послевоенного политического устройства, — значит покуситься на святая святых и, возможно, навлечь на себя обвинения в «унижении бессмертного подвига воинов-освободителей» и «скрытой реабилитации фашизма» (цитаты из открытого письма мэра Полтавы Андрея Матковского по поводу перезахоронения праха советских воинов в Таллинне). Объяснить, что кто-то мог восстать против коммунистического режима задолго до того, как это сделали сами россияне, по-прежнему очень трудно.

С началом перестройки сталинская оценка Варшавского восстания сменилась легкой досадой: не по-товарищески как-то получилось. Почему Сталин не позволил Красной армии-освободительнице помочь варшавянам? Или просто не мог? Вопрос этот живет не только в массовом сознании. Он обсуждается и на научных конференциях. При этом в тени остается вопрос, который, не теряя своей исторической значимости, периодически приобретает черты актуальности: а что значит быть товарищем товарищу Сталину?

Представителям британской военной миссии понять это было непросто. Предлагаю вам внимательно прочесть фрагменты записи их беседы с помощником начальника Генштаба Красной армии генерал-майором Н. Славиным, состоявшейся, правда, уже 21 ноября 1944 года.

«…Славин: Я уже сказал, что сбрасываемое британскими самолетами вооружение и боеприпасы в Варшаве и других местах в значительной части попадали в руки немцев, пополняя их запасы, или в руки так называемых партизан, которые использовали полученное вооружение для оказания сопротивления Красной Армии…

Хьюз: Этот вопрос очень важный. Должны ли мы на основании Вашего ответа полагать, что партизанские группы, которым мы хотели сбрасывать вооружение и боеприпасы, будут рассматриваться Вами как враждебные Вам?

Славин: Мы не считаем, что британские ВВС умышленно сбрасывают грузы группам, не помогающим нам, однако, сбрасываемое вооружение преимущественно попадает к тем силам, которые ведут борьбу против Красной Армии.

Хьюз: Мне хотелось бы уточнить, существуют ли, по Вашему мнению, в Польше группы, которые борются против немцев и нуждаются в помощи с нашей и Вашей стороны?

Славин: Командование Красной Армии помогает тем группам, которые борются против немцев и помогают Красной Армии …

Арчер: Должны ли мы понимать Ваше заявление таким образом, что поляки, которым мы сбрасываем грузы, считаются врагами Вашей страны и что они воюют против Красной Армии? … Считаете ли Вы, что все группы польских партизан, ведущие борьбу с немцами, достаточно хорошо обеспечены и не нуждаются в помощи Королевских ВВС?

Славин: Я повторяю, что все группы партизан, которые активно борются и имеют связь с командованием Красной Армии — снабжаются нами…»

В 1941 году, после нападения Германии на Советский Союз, Польша и СССР вновь стали союзниками. Уже 30 июля в Лондоне представители правительств обеих стран подписали договор, обязуясь оказывать друг другу помощь в войне с Германией.

Немцы наступали, шел первый, самый трудный месяц войны, поэтому польской дипломатии удалось совершить почти невозможное — заставить Сталина освободить всех польских граждан, оказавшихся после сентября 1939 г. в советских тюрьмах и лагерях. Мужчины призывного возраста из их числа должны были войти в состав Польской армии, подчиненной эмигрантскому правительству в Лондоне. И Сталин официально согласился с этим требованием польской стороны.

Процесс реализации достигнутой договоренности и судьба армии Андерса —отдельная и очень печальная страница истории. Но об этом чуть позже. А пока 30 ноября 1941 г. Сикорский прибыл в Москву, 3 декабря он встретился со Сталиным, а на следующий день главы правительств подписали декларацию. Польша и СССР обязались вместе с западными союзниками вести войну с Германией до победного конца. После ее окончания гарантировался прочный и справедливый мир, «новая организация международных отношений, основанных на объединении демократических стран в прочном союзе».

Вероятно, даже эти простые и, казалось бы, недвусмысленные слова Сикорский и Сталин изначально понимали по-разному. Уже через несколько дней в Польшу вернулась запрещенная там в 1938 году компартия. 28 декабря 1941 г. в качестве новогоднего подарка от новых друзей она буквально опустилась на Польшу с неба. Члены инициативной группы Павел Финденр, Болеслав Молоец, Марцелий Новотко не были похожи на рождественских ангелов, за плечами у них были не крылья, а обычные парашюты, и прилетели они из Подмосковья, но чудеса, похоже, творить все-таки умели. Уже 5 января
1942 г. было объявлено о создании Польской Рабочей Партии (впоследствии ее возглавил Владислав Гомулка). Через год с небольшим, в феврале 1943 г., ЦК ПРП потребовал от лондонского правительства своего официального признания и, самое главное, — права ввести своих представителей в руководство Aрмии Kраевой. Лондонское правительство согласилось. При условии, что ПРП огласит декларацию о своей независимости от заграничных центров и готовности к борьбе с любым захватчиком. Условие априори невыполнимое. Духом ПРП не пала и к весне создала военную организацию — Народную Гвардию. А следующая новогодняя ночь, с 31 декабря 1943 г. на 1 января 1944 г., ознаменовалась появлением на свет ее главного детища — Краёвой Рады Народовой (якобы надпартийной политической организации). Ее возглавил Берут, таинственная личность, агент Коминтерна и НКВД в предвоенной Польше и советской разведки в Минске во время нацистской оккупации.

Когда Красная армия подошла к западным рубежам СССР, КРН приветствовала ее с энтузиазмом, какого, собственно, и ждал Сталин от настоящих товарищей. В воззвании к польскому народу Рада, как могла, клеймила эмигрантское правительство, призывая вступать в ряды Армии Людовой и создавать органы власти, ей, Краёвой Раде, подчиненные (что и произошло 22 мая). Вождь оценил усердие Рады. Он дважды принял в Кремле ее представителей (в мае и в июле 1944 г.), признал за КРН право представлять польский народ и выразил готовность установить официальные отношения с ее исполнительным органом. Но…

У Краёвой Рады Народовой был один врожденный порок — относительная самостоятельность появления на свет. Разумеется, всего лишь относительная — все происходило после консультаций с Кремлем и под его чутким руководством. Но временное правительство дружественной Польши должно было быть, как жена Цезаря, вне подозрений. Поэтому 17 июля из Москвы была послана такая радиограмма «Веславу», т.е. Гомулке:

«Вопрос формирования временного правительства в форме национального комитета является непосредственно актуальным. В связи с этим и для сохранения кадров здесь решено немедленно организовать приезд на территорию СССР, во-первых, всех членом пленума КРН, во-вторых, всех видных деятелей, подходящих на должности министров или вице-министров, в-третьих, вас лично и тех работников всех партий, кот. Вы сочтете нужными. Общее кол-во не меньше 60 чел. В партиях и Краевой Раде оставить временное руководство».

21 июля 1944 года возник Польский Национальный комитет Национального Освобождения. Сталин дал столь поэтическое имя новорожденному, понимая, насколько болезненную реакцию может вызвать в Англии и США создание в Кремле временного польского правительства. Он был гуманистом. И в письме к Черчиллю уверял, что не считает Комитет временным правительством. Но именно это «не-правительство» было уполномочено создавать в Польше органы местного самоуправления; именно с ним 26 июля 1944 г. был подписан договор, согласно которому контроль над безопасностью гражданского населения в тылу Красной армии осуществлялся советскими властями.

Итак, к началу восстания существовало два польских правительства: одно конституционное и признанное международным сообществом, второе — поддерживаемое военной мощью СССР и лично тов. Сталиным. Каждое располагало своими вооруженными силами, у каждого было свое видение будущего Польши, но только одному из них суждено было реализоваться. Вопрос, какому именно, сегодня кажется риторическим. Но 63 года назад все не было столь очевидным. Даже после того, как в Лондон стали поступать донесения, подобные присланному полковником АК «Янчаром»: «Все районы докладывают об арестах офицеров, унтер-офицеров и рядовых А(рмии) К(раевой), занимавших руководящие должности, или принимавших участие в операции «Буря». НКВД требует выдачи командиров и оружия. После допросов их отправляют в лагеря».

Операция «Буря» предполагала активные военные действия АК в немецком тылу при приближении советских войск. Таким образом, действуя вместе, с двух сторон, освобождали города. Далее происходило именно то, о чем докладывал полковник «Янчар». Нет никакого сомнения, что даже если бы Красная армия пришла на помощь восставшим варшавянам, эта помощь закончилась бы арестом товарищей по оружию. Как это было в Вильнюсе, где после освобождения города было арестовано более 6 тыс. военнослужащих АК.

Так почему же восстание все-таки началось? Исконная польская неспособность сдаться без боя? Или так сильна была вера в западных союзников?

Увы, англо-американские войска продвигались медленнее, чем предполагалось, и это снижало возможность нажать на Кремль. И что уж совсем печально, американские самолеты начали сбрасывать продовольствие и вооружение только в середине сентября, причем в мизерных количествах, поскольку должны были иметь на борту запасы горючего на обратный путь. Советское командование отказалось принимать американские самолеты на своих аэродромах.

5 сентября правительство Велико­британии направило народному комиссару иностранных дел Молотову следующее послание:

«…Поляки, сражающиеся против немцев, находятся в отчаянном, бедственном положении… Независимо от правильностей и неправильностей в отношении начала восстания в Варшаве, само население Варшавы не может нести ответственности за принятые решения. Наш народ не может понять, почему полякам в Варшаве не было отправлено никакой материальной помощи извне. Тот факт, что такая помощь не могла быть отправлена ввиду отказа Вашего Правительства позволить самолетам Соединенных Штатов приземляться на аэродромах России, сейчас становится общеизвестным. Если… поляки в Варшаве будут подавлены немцами…, удар по общественному мнению здесь не сможет поддаться учету. Сам Военный Кабинет затрудняется понять отказ Вашего Правительства принять во внимание обязательства Британского и Американского Правительств оказать помощь полякам в Варшаве. Действие Вашего Правительства в предотвращении отправки этой помощи представляется нам противоречащим духу Союзного сотрудничества, которому Вы и мы придаем столь большое значение как в настоящий момент, так и на будущее».

Ответ советского правительства:

«Советское правительство сообщало уже Британскому Правительству свое мнение о том, что за варшавскую авантюру, предпринятую без ведома Советского Военного Командования и в нарушение оперативных планов последнего, несут ответственность деятели польского эмигрантского правительства в Лондоне… Никто не сможет упрекнуть Советское Правительство, что оно оказывает будто бы недостаточную помощь польскому народу, и в том числе Варшаве. Наиболее действенной формой помощи являются активные военные действия советских войск против немецких оккупантов в Польше…

Что касается Вашей попытки сделать Советское Правительство в какой-либо степени ответственным за варшавскую авантюру и за жертвы варшавцев, то Советское Правительство не может это рассматривать иначе, как желание свалить ответственность с больной головы на здоровую. То же самое надо сказать насчет того, что позиция Советского Правительства по вопросу о Варшаве будто бы противоречит духу союзного сотрудничества. Не может быть сомнения, что если бы Британское Правительство приняло меры к тому, чтобы советское командование было своевременно предупреждено о намеченном восстании в Варшаве, то дела с Варшавой приняли бы совсем другой оборот. Почему Британское Правительство не сочло нужным предупредить об этом Советское Правительство? Не произошло ли здесь то же самое, что и в апреле 1943 года, когда польское эмигрантское правительство, при отсутствии противодействия со стороны Британского Правительства, выступило со своим враждебным Советскому Союзу клеветническим заявлением о Катыни? Нам кажется, что дух союзного сотрудничества подсказал бы Британскому Правительству другой образ действий…»

Послание Молотова послу Великобритании в СССР было по-армейски недвусмысленно:

«…Поскольку речь идет о районе Варшавы, то здесь происходят непрерывные бои с немцами на земле и в воздухе, и непредусмотренное появление на этом фронте самолетов, не принадлежащих к советским военно-воздушным силам, может вызвать печальное недоразумение, на что я и обращаю Ваше внимание…»

Здесь, конечно, можно было бы произнести несколько эффектных слов. Сказать, что Польша, солдаты которой сражались на всех фронтах, их кровью обрела право рассчитывать на большую активность союзников. При любых обстоятельствах. Но, думаю, мы все достаточно повзрослели, чтобы понять и принять суровую правду: такова была цена победы над фашизмом. Не только кровь до 45-го, но и все, что случилось потом с Восточной Европой, вся наша странная жизнь и наше беспомощное неумение распорядиться внезапно обретенной свободой — это тоже отложенная плата за победу в той войне.

2 октября 1944 года, после 63 дней упорных сражений, был подписан акт о капитуляции повстанцев. В Лондоне приняли одно из последних радиосообщений из Варшавы: «Вот непрекрытая правда: с нами обошлись хуже, чем с сателлитами Гитлера хуже чем с Италией, Румынией, Финляндией. Боже праведный, будь судьей той страшной обиды, которую претерпел народ польский, и пошли заслуженную кару всем, кто в этом виновен. Твои герои — это солдаты, единственным оружием которых против танков, самолетов и артиллерии были пистолеты и бутылки с бензином. Твои герои — это женщины, которые под градом пуль перевязывали раненых и приносили донесения, которые готовили в подвалах разрушенных домов еду для детей и взрослых, которые несли утешение умирающим. Твои герои — это дети, которые играли среди дымящихся руин. Это народ Варшавы. Народ, который смог высечь огонь столь всеобщего героизма, — это народ бессмертный. Ибо погибшие уже победили, а те, кто остался жить, будут бороться и побеждать; будут вновь и вновь свидетельствовать: Польша жива, пока живут поляки».

Не склонный к сентиментальности Черчилль говорил, что эти слова невозможно вытравить из памяти.