ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ МОСТА 50 ЛЕТ ТОМУ НАЗАД В КИЕВЕ БЫЛ ОТКРЫТ МОСТ ПАТОНА

Полвека назад волею судеб мне довелось побывать на громком том событии, принадлежащем теперь истории.

Предыдущий очерк о Е.Патоне «О чём умолчал академик» («ЗН», 9.08.2003 г.) я завершал словами: «Но это уже другая история, которую уместно поведать в ноябре, в пятидесятый день рождения моста Патона». Время «другой истории» пришло. Ибо торжества те состоялись аккурат 5 ноября 1953 г.

Отец работал тогда зав. отделом в газете «Правда Украины» и получил от редакции задание «черкануть репортажец, — так он выразился, — об открытии». А значит, и суровый пропуск: на открытии ожидалось правительство. А я долго канючил взять меня с собой, дабы хвастаться потом перед пацанами в школе.

Много лет спустя на студии «Укркинохроника» я сидел перед крохотным, с тетрадочный листик, экраном монтажного стола. Ножными педалями гонял вперёд-назад архивную плёнку спецвыпуска киножурнала, запечатлевшего это событие. Время от времени останавливал стоп-кадрами. Отца давно уже не было в живых, и я упорно искал его в толпе, затопившей въезд на мост, где установили трибуну. Но экран, увы, и на миг не вернул мне отца…

При жизни Евгения Оскаровича мост Патона и в проектной документации, и в институтском быту назывался просто Киевский городской. А объединит он не просто два берега великой реки, а два понятия, которые до Е.Патона считались несовместимыми, — мостостроение и сварку. У моста-гиганта от рождения вообще немало титулов: «цельносварной», «первый, сваренный автоматами», «крупнейший в Европе» и проч. В мировом мостостроении он открыл новую страницу, заложил основополагающие принципы конструирования, завершил начальный и наиболее ответственный этап становления сварного мостостроения. И сколько бы затем ни последовало других блистательных страниц, эта заслуга Патона не забудется никогда.

История же проектирования и осуществления уникального сооружения известна меньше. Между тем она сохранила живой отсвет личности главного своего создателя.

Первые его киевские мосты

Мост, к которому Евгений Оскарович шёл всю жизнь, должен был стать в Киеве третьим по счёту его проектом. И невольно вспомнилось всё, связанное с предыдущими двумя.

В первое десятилетие прошлого ХХ века в губернском Киеве строили планы продолжения Петровской аллеи. Мешал оползень, и дорожники предложили пробить его между двумя кручами тоннелем. Но всё произойдет иначе, когда городская управа решит проконсультироваться у известного специалиста профессора Патона.

Когда в чудесном парке на кручах, измазав глиной гамаши, он перебрался через овраг на другую сторону, ближе к Кукушкиной даче, открылись такие пастельные виды, такие бледно-сиреневые дали, изрезанные днепровскими старицами, что дух захватило. И такой уголок испортить скучным тоннелем?! Нет! Вот здесь, над головой, высоко-высоко, ты поставишь мост!

За чертёжной доской, пытаясь возродить в душе то трепетное ощущение, Патон искал для моста прозрачные, невесомые соответствия. Ими стали ажурные серповидные фермы.

Местные репортёры интриговали киевлян, живописуя чудачества некоего профессора Патона. Строить мост будут на земле. В раскопе сколотят деревянные клети, на них и станут клепать секции. В грунт забьют бетонные сваи, а когда фермы будут готовы, на сваи их и опустят.

Кручу действительно треугольно прорезали в последний момент, закрепив низ изящной подпорной стенкой. Под мостом проложили дорогу, и в прорези засинел перед киевлянами любимец их Днепр.

В Киеве поговаривали, якобы с моста по причине несчастной любви бросился какой-то юнкер или гимназист. Другие возражали: нет, сорвался, ибо перед дамой сердца демонстрировал «стойку» на перилах. Молва делала своё, мамаши стращали «Чёртовым мостиком» Патона дочерей-гимназисток.

В своё время в не опубликованном тогда ещё очерке М. Булгакова о Киеве я обнаружил красноречивую деталь: во время гражданской войны, когда в городе непрерывно тасовались власти, деревянный настил мостика разворовали. Топить «буржуйки».

Да, он радует глаз до сих пор — в чудесном парке за Мариинским дворцом. Только пуговицы заклепок стали намного крупнее, изменили рисунок фонари, да из более толстых досок сбит новый настил. Так лет двадцать тому назад легендарный мостик обновили. Время брало своё — коррозия. Городские власти собрались было его снести, заменив на железобетонный. Институт Патона отстоял раритет в прежнем виде. Но как это сделать? Мосты давным-давно уже никто не клепает, а с легкой руки Евгения Оскаровича варят патоновским швом. И всё же в Днепропетровске, на заводе имени Бабушкина, разыскали старых «глухарей» — клепальщиков-пенсионеров. Они и спроворились на непривычную нынче работу.

Но то был, так сказать, каприз мостостроительного искусства мастера. А вот настоящий, фундаментальный мост конструкции Е.Патона стоял в Киеве примерно на том месте, где нынче двухэтажный метромост. Мост имени Евгении Бош профессор поставил в створе бывшего Николаевского Цепного, сконструированного английским инженером Чарльзом Виньолем. То был чудо-мост, всеевропейская знаменитость исключительной красоты, непременный атрибут открыток типолитографий Кульженко и Чоколова «Приветъ изъ Кіева». За нарядными каменными порталами семь пролетов висели на цепях над Днепром, раздваивающимся здесь Венецианским заливом. Доставленные из Англии пароходом, а далее волами, цепи были так могучи, что отдельное звено весило 192 кг.

В 1920 г. жолнеры Пилсудского взрывами повалят красавец Цепной в пучины Днепра. Возродить его возьмется профессор Е. Патон. Он понимал: город в ужасном положении. «Губерния разрезана Днепром на две части, как линией фронта!» — трубили газеты. С левого берега, из слободок переправиться на правый можно было только лодками, а деревянный Наводницкий дышал на ладан, его постоянно сносило — то наводнениями, то катастрофическим ледоходом.

Однако после гражданской в условиях повальной разрухи для восстановления профессору предоставят только то, что под рукой, — поднятый со дна Днепра металл. Да кое-какие двутавровые балки и фасонное железо, оставшееся после разборки семи временных деревянных, с металлическими пролётами стратегических мостов времен первой мировой войны. Их, кстати, тоже во время войны спроектировал Патон. А железо припрятал подрядчик по фамилии Виткевич, закопав в прибрежных песках. И теперь профессор отрядил своих студентов в Гавань и на Теличку — искать тайно складированный металл.

Впрочем, в распоряжении Патона вообще не было ничегошеньки, кроме светлой головы. Даже элементарного ватмана. В архиве АН УССР в ворохе документов — фонд Е.Патона был не разобран — я нашёл один из чертежей того моста. Выполнен он на обороте старого чертежа с двуглавым, ещё царским, орлом на печатке. Ватман изображал второе, зеркальное, здание городской публичной библиотеки (ныне Парламентской) на Царской площади. Но тот проект так и не был воплощён, а вот свой Патон со свойственной ему настойчивостью осуществил. Мост им. Е. Бош простоит вплоть до осени сорок первого, пока его не подорвёт при отступлении из Киева батальон НКВД, базировавшийся в Лавре.

Пролог, о котором мало кто знает

Но у знаменитого ныне моста Патона, одного из символов Киева, был, оказывается, давний и мало известный теперь пролог. Только специалистам известно, что сваренный автоматами мост Е. Патон начал строить в Киеве… ещё до войны.

Рассказчик первый

В 1983 г. с членкором АН Владимиром Ивановичем Труфяковым, заведовавшим в ИЭС отделом мостов, просматриваем старый патоновский альбом сварных конструкций мостовых переходов.

Мостовиком Труфяков стал случайно. В январе сорок второго окончил эвакуированный в Новосибирск МИИТ, тот самый Московский институт инженеров транспорта, у истоков которого в конце ХІХ столетия стоял экстраординарный профессор Е. Патон. Из Сибири его направили на работу в Москву. Но ГУВР, Главное управление восстановительных работ, переправило молодого специалиста на знаменитый панфиловский разъезд Дубосеково.

23-летнему военному железнодорожнику приказали заниматься технической стороной восстановления мостов на участке до Волоколамска. В феврале 44-го инженер-капитан Труфяков оказался в Киеве. В командировку вписан был довольно оригинальный срок: «до конца войны»…

После войны Евгению Оскаровичу понадобится мостовик, и он стал уговаривать Труфякова перейти в его институт.

— Патон совершенно зря меня уговаривал! — смеётся Труфяков. — Разница в зарплате, конечно, двойная, но мне страх как надоело рейсшиной свистеть. А главное: предо мной же сидел сам Патон! Это всё равно что увидеть живых Кербедза, Белелюбского, Проскурякова или других легендарных лиц мостовой науки!

Как реликвию, сохранил листок с твёрдым почерком Бати:

«Рабочий план

инженера Труфякова В. И. на март 1949 г.

Составить проект сварного монтажного стыка главных ферм Киевского городского моста».

— Видите по альбому? — Труфяков листал передо мной крупного формата страницы с чертежами. — Уже в тридцатые годы он начал сравнительные исследования однотипных клёпаных и сварных пролетных строений. Дабы убедиться вскоре: сварные мосты легче клёпаных. Но нужны всесторонние исследования: а не уступают ли они по надёжности, прочности, долговечности?

Тогда же против смелой идеи Патона полностью вытеснить из мостостроения клёпаные мосты начались атаки, самые резкие проявления неприятия его новаторства со стороны приверженцев мостостроения по старинке. Главными у эксплуатационников из Наркомата путей сообщения были ссылки на неудачный мировой опыт, в первую очередь в Германии, США, Бельгии. В сварных мостах не могли избежать самого опасного — образования трещин усталости. Оставалось только диву даваться: как Евгению Оскаровичу удалось пробить свою идею в сороковом?.. Ведь как раз к этому времени противники сварки мостов получили контраргумент-козырь: в Бельгии в канал Альберта рухнул 75-метровый сварной пролёт…

В Киеве действовал тогда единственный автодорожный мост — им. Е. Бош, но городу его явно не хватало. Стоял ещё старый Наводницкий. Узенький, деревянный, на нём едва разминались два автомобиля. Окрещенный в городском обиходе стратегическим, мост-ветеран законсервировали — «для крайней нужды». Её понимали однозначно: «Если завтра война».

На знаменитой первой конференции по автосварке, которую Патон созвал в Киеве перед войной, ему удалось обратить в свою веру представителей могущественной «Главстальконструкции». Воочию убедившись в преимуществах способа сварки Патона, они поставили подпись под договором о сотрудничестве с ним.

В ИЭС царило состояние творческого подъёма:

— Делаем, ребята, первый в мире мост, его под флюсом сварят скоростные автоматы!

Темп разработок необычайный даже для Патона: проектное бюро выдало автомат портального типа и цепной кантователь для сварки за три недели!

Однако в Днепропетровске, на заводе Бабушкина, где должны были варить мост, заказ киевлян приняли с прохладцей:

— Если и правда, что сварка вытеснит клёпку, почему репутацией завода первыми должны рисковать мы?

А тут ещё и «девятый вал» перестраховки из стен наркоматов и проектных институтов Москвы и Ленинграда…

На совещании у первого секретаря ЦК КП(б)У Хрущёва комиссия экспертов, противников автоматической сварки, дала Патону генеральный бой. Куда ни шло ещё какое-то количество ручной сварки. Но чтобы скоростной, под флюсом?! Однако Хрущёв внимательно выслушал и противоположную сторону. И неожиданно поддержал Патона.

В Днепропетровске сразу стали срочно налаживать производство, а в Киеве не менее ударными темпами строили опоры моста. Наконец, один из самых радостных дней в жизни Бати: из Днепропетровска сообщили — первые элементы сварного моста отправляются в Киев сегодня! Но календарь уже вёл отсчёт самого трагичного месяца и в его, и в миллионах других жизней: шел июнь сорок первого…

После войны отдельные сваренные элементы конструкции будут использованы. То, что затоплено было в Днепре, пошло на восстановление моста в самом Днепропетровске. Клёпаного. О киевском же цельносварном словно забыли напрочь…

Возвращение к идее

Но Патон не был бы Патоном, если бы забыл свои замыслы. Нет, мысли, которые одолевали смолоду, он привык додумывать до конца. На малоутешительном фоне вторично начинает он битву за сварные мосты.

Первый послевоенный год. Множество мостов ржавыми скелетами покоится на дне рек. Даже в родном городе академика движение осуществляется по временным переправам, наведенным сапёрами через Днепр ещё под бомбами «юнкерсов», ценой человеческих жертв и нечеловеческих усилий.

В годы оккупации гитлеровцы взорвали уже смонтированную часть пролётных строений начатого предвоенного моста, разрушили опоры. Но, как при возрождении Цепного, Патон снова действует как прожжённый прагматик. Ему ясно, как архисложно в условиях вселенской разрухи вести кессонные работы. А посему в новом проекте моста, каким мы знаем его уже полвека, Патон сохранит прежнюю разбивку на пролёты и их величину. Полтора километра планируемой дороги над водами должны слагаться из четырёх судоходных пролётов по 87 метров, 18 пролётов по 58 метров и ещё двух, меньшего размера, над проездами у правого и левого берегов.

Но на этом сходство довоенного и послевоенного мостов кончалось. Патон уже ушёл несравненно дальше — и особенно в последние годы, когда вел «генеральную репетицию». Сколько лет он мечтает построить мост без единой заклёпки! Но в сорок шестом…

Аргументы известны: мировой опыт сварки мостов в военное время сплошь отрицательный — возникают трещины усталости. Рисковать на дорогах движением, безопасностью людей — ради ваших сомнительных экспериментов?!

МПС налагает вето: сварку мостов за-пре-тить.

И Патон прибегнул к паллиативу: пролётные строения делать пока клёпано-сварными. Но сразу же неудача. В фермах Истринского моста в угловых соединительных швах — трещины. До метра…

По указке сверху мост разбирают.

— Сам процесс автосварки не виноват! Нужно думать о специальной стали. Нужен другой флюс.

На поиск стали для сварных мостов он бросает бывшего фронтовика Б.Касаткина. Тот без конца варьирует рецептуры малоуглеродистой стали: разный химсостав, разное раскисление.

«Уловите, нет ли связи между сульфидными строчками и трещинами в швах», — подсказывает ему из подмосковного санатория «Узкое» Патон. Замечаю: письмо датировано 5 марта 1947 г. Ну и ну… Известно, что Патон работал и на отдыхе, и на лечении, и в праздничные дни.

— Но чтоб в собственный день рождения!

— Действительно… — словно не веря, Касаткин долго изучает дату. — А ему ж стукнуло семьдесят семь!

Отвечать за флюс, который должен был изготавливать завод «Автостекло» № 25 в Константиновке, Патон поставил Исидора Ильича Фрумина. В тридцать седьмом он не побоялся взять в институт этого сына «врага народа» (из-за репрессированного отца того выгнали из аспирантуры и нигде не брали на работ). И не ошибся. Через руки отпрыска «врага» прошли все флюсы, созданные в тридцатых, сороковых и начале пятидесятых годов. К моменту нашего знакомства Исидор Ильич был доктором наук, первым лауреатом премии имени Е.Патона, а затем и Госпремии СССР.

За действиями Патона предвзято наблюдали такие могучие фирмы, как «Главмостострой», Ленинградский НИИ мостов, «Главстальконструкция», МПС. Даже рубленый стиль фраз из моего старого блокнота передаёт напряжение, которым жил 80-летний учёный:

«1948. Мост на р. Снежеть — первое опытное пролётное строение, но с клёпаными монтажными узлами.

1949. Мостовой переход установлен. Успех.

1950. Добился: мосты по этому типу пойдут в серию.

1951. 31 янв. Канада, устье реки Св. Лаврентия. Рухнул сварной пролёт. На Патона вешают всех собак. «Киевский проект отложить! Сварные монтажн. узлы запретить!!!»

1953. Орский з-д металлоконструкций — серия св. 100 мостов. По технологии Снежети. Работают на ж. д. до сих пор.

Sic! 140 км Московско-Киевской ж. д.— мост через р. Болтву; 66 м. Цельносварной (наконец!)».

Стратегия Бати,
или Проявление характера

— Почти ежедневно, — вспоминал Труфяков, — директор открывал дверь нашей комнаты № 8 — лаборатории сварных мостов — и по очереди подсаживался к каждому:

— Покажите-ка, батенька, что наработали за прошедший день?

А лаборатория-то — всего-навсего четверо мужчин! Зав. — В.Шеверницкий, В.Новиков, Г.Жемчужников и он, Труфяков. Но с ними постоянно был пятый, чьих знаний, энергии хватило бы ещё на добрый десяток. Патон один, казалось, уже держал в голове будущий мост.

Разработку проекта вело киевское бюро «Проектстальконструкции», а возглавляли её Шумицкий и Маракин. Последний был студентом Патона ещё на кафедре мостов КПИ и привлекался им к восстановлению Цепного.

Патон заранее поставил задачу — проектировать крупные, удобные для сварки блоки. В виде двутавровых балок длиной 29 метров, с высотой стенки — ни много ни мало — в полтора этажа современного жилого дома.

Наконец всё готово. Проект выносится на утверждение Совмина УССР. Собрались комиссии, проектная организация, эксперты. Это было 1 апреля 1949 г.

И тут Патон сыграл со своими оппонентами поистине первоапрельскую шутку. Встал да и говорит, как об обыденной вещи:

— Проект давайте утвердим, но монтажные стыки будем делать не клёпаными, а сварными.

Что поднялось! Собрались-то на парад — всё согласовано, а он ломает утверждённый, почитай, проект!..

Но Патона трудно было сдвинуть с места:

— Мы делаем не просто мост, а уникальное сооружение.

Чтобы в мире поняли его революционную суть, понадобится не одно десятилетие. Аж через 40 лет после смерти Бати, в 1995 г. мост получит признание Американской ассоциации сварки (AWS) как выдающаяся сварная конструкция, институту имени Патона будет вручен Памятный знак AWS.

На Совмине он одержал победу: «добро» на сварку монтажных стыков автоматами.

— С этого дня в комнате № 8 началась суровая, доложу вам, жизнь, — смеялся Труфяков. — Раньше десяти вечера домой не уходили. И Патон, несмотря на возраст, не отставал от нас.

Он не мог позволить себе ни малейшей оттяжки. Постоянно, словно пульс, он чувствовал движение часовой стрелки. Ведь жить и работать ему оставалось только два года, и горько было бы не дойти до цели.

В Днепропетровске…

По моей просьбе трудную историю моста Патона из этой второй точки продолжила С.Островская:

— По заданиям Бати я прожила в то время на заводах почти четыре года. Успех первых опытных мостов, а затем серий в Орске и Кременчуге и помог тогда Патону преодолеть сопротивление. Фронт его противников раскололся, сварку им уже трудно было остановить.

Рассказчица вторая

Старший научный сотрудник ИЭС, кандидат технических наук Софья Островская

Евгения Оскаровича помнила ещё с 1935 г., когда в КПИ, тогда Индустриальном институте, тот пришел в её группу 17 МС механического факультета сватать в свою 1ЗВ (по-украински «зварювальне виробництво»). Тогда организовывалась новая кафедра — сварочного производства, и профессор Патон, не оставляя поста директора ИЭС, согласился вернуться в КПИ, чтобы поставить на ноги кафедру с прицелом на пополнение своего института кадрами.

— Новому делу нужны добровольцы, а не рекруты, — сказал студентам Патон, предлагая поменять будущую профессию.

Софья Островская поверила. И осталась одной из самых верных патоновок до самой смерти. (Увы, всех трёх моих тогдашних рассказчиков уже нет в живых. Светлая им память).

— Каждую неделю я должна была самым подробным образом описывать ему ход дел на заводе. В ответ получала письменные инструкции. В Киев он разрешал приезжать раз в три месяца — «отмыться». Но чуть увидит в институте:

— Обратный билет уже взяли?

Первым делом она «асов»-автосварщиков с моста турнула. Переучивать их на новое трудно. А работа особой ответственности, поблажки ни-ни. Взяла ребят после армии, без специальности. Швы варить научились на «отлично».

Заводской ОТК со сварки убрали. Поставили своих, от института. Это Патон придумал, чтобы иметь неподкупных оценщиков качества. А Островская ещё и личное клеймо придумала: «СО» в кружочке. Молоточком стукнет в конце и в начале балки — есть. Клеймо хоть неофициальное, да без него инспектор МПС балку не примет. Так Патон велел.

…и в Киеве

Задолго до прибытия из Днепропетровска первого состава с готовыми металлоконструкциями, который в марте 52-го встретят со всеми почестями, Патон развернёт громадную подготовительную работу. С обычной для него обстоятельностью были разработаны инструкции по технологии, по взаимодействию со строителями из мостоотряда Баренбойма.

— Первые стыки варить будут сотрудники института. Убедимся, что строители по-настоящему овладели технологией — оставим за нами функции контроля. Стратегия ясна?

К этому моменту готово было уже всё, что он загодя предусмотрел: Касаткин разработал рецептуру новой низкоуглеродистой стали Мст-3, Константиновка, откуда не вылезали Фрумин и Лейначук, освоила для неё отличный флюс АН-348. А Георгий Зосимович Волошкевич, светлая голова, изобрел уже вертикальную сварку с принудительным формированием шва, без которой невозможно представить сварное мостостроение. Недаром эта его разработка удостоена Ленинской премии.

Рассказчик третий

Быть своим недремным оком на монтаже Патон неожиданно предложил…

простому аспиранту.

А путь С.Мандельберга был таков. В сороковом окончил в КПИ сварочный факультет. Вместе с заводом «Арсенал» эвакуировался в Удмуртию. А в победном сорок пятом неожиданно получил вызов в родной город, к Патону.

К моменту наших бесед Семён Львович был уже бессменным руководителем отдела технологии сварки труб, доктором наук и лауреатом Государственной премии СССР.

— Сборку и сварку монтажных стыков, — рассказывал он мне, — Патон разрешал, например, если в первом слое швов наш инспектор не обнаруживал трещин. Но скоро возникла организационная неувязка: инспекторы работали в одну смену, а строители — в две. Прихожу как-то утром на площадку, а начальник левого берега сообщает:

— Я вчера вечером стык принял.

То есть сам, без нашего участия.

— Вырежьте, — отвечаю, — и подготовьте стык к новой сварке.

— Да вы что?! — окрысился на молодого аспиранта начальник Мостостроя №1 И.Баренбойм. — Не верите, что стык хороший?

— А я его и не смотрел.

— Как же так...

— Стык, может, и годится. Но мы с вами только третий пролёт делаем, а их двадцать четыре! Благословим раз отсебятину — что-нибудь да запорем.

Вырезали-таки тот злосчастный стык.

Батя остался очень доволен наличием конфликтности. Всегда опасался умиротворённой обстановки.

— Молодец, характер проявили! Теперь на мосту хозяином будете. Речь не об амбициях. Первый цельносварной у всех будет под лупой.

По состоянию здоровья Евгений Оскарович не мог уже бывать на стройке моста постоянно. Врачи позволили ему посетить монтаж один-единственный раз.

Весной пятьдесят второго с шофером Колтуновым на подаренном Хрущёвым «Линкольн-зефире» Патон добрался до деррик-крана. А дальше — пешком по настилу со шпалами. Опираясь на чье-то плечо.

— Интересовало его буквально всё. Лицо внимательное, сосредоточенное. Мы тогда смонтировали три-четыре первых пролёта, с левого берега монтаж начался. А успел заметить столько, что его визит на нескольких встречах пришлось нам обсуждать.

Порядок им заведён был такой: раза два-три в неделю Семен Львович должен был являться для полнейшего отчёта о состоянии дел на мосту. Зимой — дома, на Тимофеевской, летом — в Буче, на даче. Дома Патон был совсем другим — радушным хозяином, норовящим непременно усадить за обед. Но это пока до дел не доходило. А там — требователен и строг, как в институте.

Осенью 52-го его озадачил очередной доклад:

— Строители жалуются: мы не успеваем с гаммаграфическим контролем сваренных стыков. Светите, требуют, скорей, не то разберём подмости.

По окончании очередного пролёта инвентарные подмости передвигались. Патон, который был непреклонен во всем, от чего зависела надёжность, вдруг принял неожиданное решение:

— Оставляйте стыки непроверенными. И впрямь вот-вот начнётся ледостав.

Он понимал: технология сварки практически уже отработана. А по опыту мостовика помнил: в сезоне два опасных момента — ледоход весной и ледостав осенью. Крупные льдины могут нанести непоправимый урон подмостям и самому мосту.

— Ничего, батенька, не попишешь — стихия…

Чудодейственный рецепт

Мой собеседник вынул из конверта какое-то письмо, читает. На пожелтевшем листке узнаю характерную руку Патона:

«В книге Грум-Гржимайло, которую Вы прислали мне, я нашёл замечательную статью «Больное и здоровое творчество», которая при моём болезненном состоянии подействовала на меня, как целительный бальзам.

Вы поняли, что может успокоить мои расшатанные нервы.

С приветом

14 января 1953 г. Ваш Е. Патон»

— Что за волшебная книга? — спросил я, прочитав письмо.

— Статьи и речи Грум-Гржимайло, выдающегося металлурга. Зимой 53-го Патон почувствовал себя хуже. Как-то перед моим визитом Наталья Викторовна, супруга, предупредила: не хочет принимать лекарств, удручен. Попросила: «Попробуйте его заставить».

Я тоже заметил: слушает меня не так внимательно, как обычно, погружен в какие-то грустные мысли. «Не могу уже, батенька, работать. Устаю. Пальцы не гнутся, чертить не могу»… И такая горечь в глазах, что сердце сжалось. Ведь вот-вот нашему Бате уже 83. Шутка ли?

И вспомнилось почему-то, что я прочёл у Грума. После многолетней работы в металлургии он был как выжатый лимон, не мог работать. Потому в кабинете соседствовали кровать и письменный стол. Два часа работы, два — отдыха. Так и трудился он над своим знаменитым курсом лекций о доменных и других печах.

— Может, и вы, — говорю, — попробовали бы так?

Патон вдруг оживился:

— Где вы это прочли? Привезите мне книгу и заложите то место.

Я, понятно, выполнил просьбу.

Через сутки, когда я пришёл с очередными мостовыми делами, Наталья Викторовна с Борисом Евгеньевичем удивленно спрашивали меня:

— Что вы такое дали Евгению Оскаровичу вчера? Он на глазах почувствовал себя лучше, возбуждён, доволен.

И всё же лучшим лекарством для нашего учителя стало сообщение, которого он ждал, мужественно борясь с болезнью и продолжая работать, как привык всю жизнь.

В июне 1953 года все пролётные строения были смонтированы и все сварочные работы на мосту были успешно завершены. Это была победа. Победа всей его многотрудной жизни.

Прощание

Когда в 1925 г. испытывали на прочность мост им. Бош, на нём по рельсам мототрамвая пускали тяжелый, удвоенный товарняк. В киевских газетах того времени я нашёл подробности. 14 вагонов загрузили песком, по 1450 пудов в каждом. Машинист с самого малого давал полный ход, резко тормозил, силами натяжения проверяя пролёт за пролётом. Автору же проекта по традиции полагалось в сей момент стоять под новеньким мостом, по колено в воде, демонстрируя сим надёжность.

Когда станут испытывать мост Патона, по сооружению пустят… бронетанковую колонну. А его самого уже не будет в живых. Но символично: для этого выберут знаменитые «тридцатьчетвёрки». Те самые, что сварены на Урале — его же, патоновским, швом.

…В пятьдесят третьем он уже не мог вырвать у вечности одной-единственной милости — хоть на час подняться на главный свой мост, хоть на миг…

Ясным июньским утром он смотрел на него оттуда, куда только смог, петляя между деревьями и оврагами, взобраться черный лимузин. С высоко зеленеющей над Днепром правобережной кручи.

Не первую неделю он просился сюда, на берег, где — верил — ему станет легче. Ведь он увидит то, что обдумывал в темноте своей квартиры, когда часами лежал без сна. Или в Буче, на даче, куда перевозили его домашний лазарет.

Когда в прошлом году скрутило его особенно жестоко, из Днепропетровска прислали фотокарточку, и он долго не разрешал убирать её с тумбочки. Потом фото, уже в рамке, переселилось на стену кабинета. Весь состав цеха сварных мостов уместился на половине огромной главной балки. И чтобы сделать старику приятное, старательно вывели печатными буквами:

«Евгений Оскарович!

Это мы, сборщики и сварщики Киевского моста. 1952».

Сюда, к своему мосту, к своей реке он приехал прощаться. И затуманенным влагой взором видел теперь сам, без чужих рассказов: что бы ни случилось с ним самим, мост уже будет. И будет долго служить людям.

Мощной дугой из десяти тысяч тонн сваренной стали мост преодолел уже вечное течение вечной реки. И счастьем было это увидеть. Успеть увидеть...

Позже, когда его не станет, благодарные соотечественники присвоят мосту то имя, которое он более всего заслужил: имя Е.Патона. Но под днепровской кручей простиралось нечто большее, чем то, что соединило берега реки двумя могучими крыльями его жизни. Это был мост между молодостью, отданной мостам, и старостью, отданной сварке. Между ним и его продолжением на земле — сыновьями, учениками. Между небытием и верой, увлеченностью, страстью, живой человеческой жизнью.

Но никто и никогда не сможет сказать уже, что чувствовал Патон в звёздные эти минуты. Глядя дальнозоркими стариковскими глазами в заднепровские дали. А может, еще дальше, что доступно взору человеческому только в такие мгновения?..