Честь имел. Сегодня исполняется 140 лет со дня рождения Петра Шмидта

Известность и славу он познал еще при жизни, нещадно прерванной винтовочным залпом на сороковом году. Потом в течение нескольких десятилетий идеологические жрецы усердно лепили с него образ пламенного героя-революционера, убежденного поборника торжества коммунистических идеалов. А как же иначе? Ежели адмиральский сын, учащийся элитного Морского кадетского корпуса во время каникул устраивается чернорабочим в литейный цех бердянского завода Джона Гриевза, так не иначе — по заданию революционного кружка… Зато сейчас новоявленные исследователи призывают «взглянуть на «красного адмирала» объективно, без политических пристрастий». Да только в итоге черты исторического портрета с их подачи приобретают иную крайность: запутавшийся авантюрист-романтик, страдавший распадом личности, склонный к необдуманным поступкам. Дальше — больше: «осторожный и расчетливый шизофреник», который «любил и умел придуриваться в свое удовольствие», «отменный демагог в интеллигентском стиле, совершенно бессовестный и бесчестный». И смысл-то его жизни, оказывается, сводится лишь к удовлетворению амбиций, неуемной жажде прославиться, «поймать самую главную свою рыбу в мутном потоке бессмысленного бунта».

Так кто же он на самом деле — Петр Петрович Шмидт, потомственный дворянин, лейтенант, менее чем на сутки объявивший себя командующим Черноморским флотом?

Попытка представить Шмидта политическим вожаком, по меньшей мере, надуманная. Хотя лейтенант и называл себя социалистом, но никогда не принадлежал ни к какой партии. Более того, эсдеков он осуждал за недостаточное внимание к нуждам крестьян, а эсеров — за приверженность к террору. Идеи большевизма Петру Шмидту, как убежденному стороннику конституционной монархии, были чужды и подавно. Гарантом демократического развития он видел Учредительное собрание, созданное на основе свободного и равного избирательного права. Стоит ли говорить, что такая гражданская позиция отнюдь не культивировала революционные настроения.

Когда на второй день после издания царского манифеста (подписан Николаем II 17 октября 1905 года), провозгласившего гражданские права и свободы, в Севастополе была расстреляна мирная демонстрация в его поддержку, лейтенант Шмидт не мог остаться безучастным. Его пламенная речь-клятва на похоронах жертв манифестации произвела столь сильное впечатление, что рабочие избрали его пожизненным депутатом Совета. Реакция властей последовала незамедлительно — на следующий день Шмидта арестовывают. Однако по требованию передовой общественности неугодного лейтенанта освобождают. И все же в качестве наказания отправляют в отставку без присвоения полагающегося звания капитана второго ранга, без пенсии и с унизительной для офицера формулировкой — «без права ношения мундира».

— Меня преступное правительство может лишить всего, всех их глупых ярлыков — дворянства, чинов, состояния, но не во власти правительства лишить меня моего единственного звания отныне: пожизненный депутат рабочих, — прокомментировал П.Шмидт случившееся.

Протестные настроения в обществе не обошли стороной армию и флот – только в октябре–ноябре 1905 г. вспыхнуло свыше 200 выступлений. Вопреки некоторым ошибочным заявлениям, лейтенант Шмидт не служил на крейсере «Очаков» и не был организатором мятежа. На 15 ноября у него были куплены билеты в Киев, где жила сестра Анна. Однако накануне вечером к нему на квартиру прибыла делегация матросов с просьбой возглавить восстание. Поначалу Петр Шмидт ответил отказом, убеждая бунтовщиков в неподготовленности и преждевременности их замысла. Увы, его доводы не возымели действия.

Прекрасно осознавая, что мятеж обречен, Шмидт, как благородный и порядочный человек, счел для себя невозможным оставить в беде доверившихся ему людей. Собрав вещи, он с шестнадцатилетним сыном Евгением прибыл на крейсер.

Этот поступок проще всего назвать безрассудством авантюриста, дерзнувшего на верную гибель. Малодушной серости вообще предпочтительнее оценивать происходящее с позиций тривиального рационализма. Дескать, если морского офицера четырежды списывают на берег, так не иначе по причине душевной болезни. А коль его восстанавливают на флотской службе — врачи напортачили да высокопоставленная родня посодействовала (дядя лейтенанта был старшим флагманом Балтийского флота, позже — сенатором).

Владимир Шмидт действительно не оставался безучастным к судьбе племянника, потерявшего мать в десятилетнем возрасте. Можно, наверное, допустить, что назначение П.Шмидта вторым, а затем и старшим помощником капитана не обошлось без его протекции. Но слишком уж надуманной представляется версия о том, что адмирал Макаров, собираясь в экспедицию к Северному полюсу на ледоколе «Ермак», одним из первых пригласил в команду лейтенанта Шмидта не по своей воле. Да и дирекция Русского общества пароходства и торговли (РОПИТ) вряд ли доверила бы капитанскую должность на сошедшем со стапелей океанском судне психически больному офицеру в угоду чьей бы то ни было просьбе.

Но если профессиональные качества лейтенанта Шмидта не вызывали сомнений, его принципы руководства экипажем были по нраву далеко не всем. Особенно с учетом царящих в то время флотских порядков, при которых большинством офицеров матросы не признавались людьми. Будучи человеком чести, Петр Петрович решительно отстаивал правду, вызывая начальственное недовольство. Вполне закономерно, что в офицерской среде его считали вольнодумцем.

— Мордошлепам у меня места нет! — категорично заявлял лейтенант. — Я от них ушел с военной службы. Здесь только свободный матрос-гражданин, строго подчиняющийся своим обязанностям во время службы.

Кодекс чести морского офицера он соблюдал непреклонно. Показателен случай, когда пароход «Диана» под командованием Шмидта налетел на подводную гряду камней у острова Мен. Произошло это в конце ноября 1903 года по небрежности помощника, стоявшего на вахте. Приказав экипажу высадиться на берег, капитан Шмидт 16 суток пробыл на терпящем бедствие судне, пока не подошла подмога. Виновника аварии Петр Петрович не упрекнул ни единым словом, а в донесениях директору РОПИТа старался взять ответственность на себя.

Сохранилось письмо Шмидта сыну из Киля, где «Диана» ремонтировалась после аварии. «Очень большая работа должна быть окончена, и только тогда я могу просить отпустить меня. Надо, сыночка, смотреть на вещи по-мужски и не допускать в душе слабостей. Если пароход под моим командованием потерпел такую жестокую аварию, то мой долг не избегать всей работы для приведения дела в порядок. Я хочу, чтобы «Диана» после несчастий и починки была бы лучше и крепче, чем раньше. Если я не буду больше на ней плавать, то пусть она плавает еще долго и благополучно без меня вполне исправная. Кончу все, тогда отдохну дома с чистой совестью, а не как беглый лентяй».

…Свою участь, определенную царским судом, Петр Шмидт принял как и подобает благородному человеку — достойно, не вымаливая пощады. Напротив, всю вину за восстание он взял на себя, тем самым от смерти были спасены восемь матросов. В 9 часов вечера накануне казни в каземат, где содержался лейтенант, явился священник. Шмидт исповедовался, был сосредоточен и кроток. Написал завещание сыну. Перед расстрелом простился с приговоренными товарищами, матросами, солдатами и офицерами.

Командовать расстрелом было приказано капитану второго ранга Михаилу Ставраки — другу детства Петра Шмидта, с которым они сидели за одной партой во время учебы в Петербурге.

— Скоро молодая, сильная и счастливая Россия вздохнет свободно и забудет всех нас, отдавших ей свои жизни, — такими были последние слова лейтенанта перед уходом в вечность.

Мертвые, как известно, сраму не имут. Намного горше, если это чувство не свойственно живым…