«Быть последователем корифеев очень трудно, а иногда и опасно…»

Об Иване Васильевиче Казнадие писать и легко, и вместе с тем трудно. Легко, поскольку он был очень открытым, простым в общении и быту, с готовностью шел на контакт, приглашал журналистов к себе домой, с удовольствием говорил о том, что волновало и стало делом всей его жизни, — о театре и его проблемах. Любил вспоминать, проводить исторические параллели, каждый раз свежие и неизбитые. Общение с ним давало чистую энергетику, в первые минуты после таких разговоров казалось, будто у тебя крылья вырастают. Это, собственно, относится и к его жене, заслуженной артистке Украины Светлане Мартыновой, с которой они прожили вместе 52 года и все это время разделяли большую общую любовь — к театру. Заметной была и их повседневная забота друг о друге.

А трудно потому, что Казнадий для кировоградского театра — это эпоха, это последний из тех, кто не просто унаследовал традиции школы основателей украинского реалистического профессионального театрального искусства — Марка Кропивницкого, Ивана Карпенко-Карого, Николая Садовского, Михаила Старицкого. Он мог говорить о них как о живых людях — со многими деталями, бытовыми подробностями, при этом четко осознавая и проникаясь их принципами и призванием, а не как об исторических фигурах, мифологизированных героях, словом, корифеях (как мы привыкли их воспринимать, вкладывая в это понятие всю свою удаленность от них — и во времени, и в понимании их сути).

«Или священнодействуй, или убирайся прочь!»

Нет, век Ивана Васильевича не был столь долог (седьмого июля будет сорок дней, как его душа отошла в мир иной), чтобы иметь счастье на жизненном пути встречаться и общаться с основателями украинского театра. Он — ученик их учеников. Его непосредственным наставником на режиссерском факультете Киевского государственного института театрального искусства имени Карпенко-Карого был Марьян Крушельницкий, который и направил молодого талантливого режиссера в середине 1950-х в Кировоградский музыкально-драматический театр имени Марка Кропивницкого, где главным режиссером тогда был заслуженный артист Михаил Донец.

Последний очень колоритно рассказывал, как он пришел на сцену: «Как-то, когда я был юношей, послал меня отец в Полтаву купить кое-что из одежды. Ярмарка — словно муравейник... Вдруг слышу — поет кто-то по-украински, и так тоскливо, тенором: «Де ти бродиш...» Я подхватываю баритоном: «Де ти бродиш, моя доле, не докличусь я тебе». И вместе навстречу друг другу... Обнялись. «Здравствуй, казак! Откуда ты будешь?» — «Из Марьяновки, Иваном звать, Семена Козловского сын». — «Сосед, значит... А я из Донцов. Ярмаркуешь?» — «Да нет. Сегодня в Полтаву приезжает антреприза Афанасия Саксаганского и Николая Садовского. На афишах и Мария Заньковецкая значится». — «А тебе что? Хочется в театр?» — «Да хочу им спеть, возможно...» — «Ну, ты и умник! Пошли вместе, возможно...» Приходим. Посмотрели «Наталку» и... к корифеям: «Хотим вам спеть. Дуэтом. Может быть, послушаете?» Запели. После спектакля с таким настроением, какого на базаре не было. Видим, у кое-кого слезы на глазах. Саксаганский: «Этот долговязый, тенор, лихо всех девчат завалит на наши спектакли. А этот казарлюга молодаек роями будет загонять». А Садовский, подкручивая свои пышные усы, эдак горделиво пробасил ко мне: «Будешь у нас корифеем».

Со временем пришли и учеба, и маленькие и большие роли, и успех, и опыт. К моменту встречи с Казнадием Михаил Донец уже был сложившимся мастером, авторитетным и незаурядным. Тем более что заменил на этой должности еще одного сподвижника основателей украинского театра — Григория Воловика.

Но не только влияние этих режиссеров стало определяющим в творческой судьбе Ивана Васильевича. Без страстного желания со стороны ученика постичь глубины сценического действа, понять тайну режиссуры самые талантливые учителя ничего бы не сделали. Казнадий вспоминал: «В преподавании истории мирового театра 80 процентов занимало становление западного и русского театрального искусства. Следовательно, все свое свободное время я штудировал историю украинского театра во всех библиотеках Киева. Изучал произведения классиков, украинскую драматургию. Для себя лично, для своей практики режиссера я, по моему скромному мнению, взял то главное, что классики скрывали от имперской цензуры под текстом. Словом, меня интересовал глубинный смысл произведения».

Вместо одного дипломного спектакля Иван Васильевич поставил во время своего первого театрального сезона в Кировограде аж пять. И хотя творческая судьба Казнадия связана не только с нашим городом — работал он и в Киеве, и во Львове, и в Днепропетровске, — именно наш театр стал для него отчим домом, где продолжалось профессиональное становление и создавалась семья, где пришли творческий успех и признание, состоялись последние в жизни премьеры его спектаклей.

Не стоит и говорить, что значительная часть его творческого наследия, а это сто пятьдесят постановок, — произведения именно украинской классики и современной отечественной драматургии. Особенно интересная история связана с пьесой «Фараони» Алексея Коломийца. Это произведение единогласно отклонила труппа Киевского театра имени И.Франко, но после того, как над ним вместе с автором несколько месяцев поработал Казнадий, решили его ставить. Определяющей на то время была сдача для ЦК КПУ и министерства. Приговор ЦК в комментариях не нуждался: «Подлая клевета на советскую действительность. Позволить... без афиш показать месяц и снять». Но феномен всенародной любви к этому спектаклю тогда победил даже, казалось бы, всесильный ЦК. Спектакль не сходил со сцены почти сорок лет. Уже незадолго до смерти Иван Васильевич в Кировоградском музыкально-драматическом театре поставил его осовремененный вариант, звучавший тогда и звучащий сейчас весьма актуально.

Далеко не всегда была такой счастливой его творческая судьба. Несколько раз (в том числе после первой в Украине постановки пьесы Марка Кропивницкого «Перед волею») его увольняли с роботы, ссылаясь на какие-то «письма трудколлективов», а с 1983-го три года он был без работы вообще с запретом «работать в учреждениях культуры». За что? Неизвестно до сих пор. Тем не менее проходило время и его приглашали на работу опять. В министерстве на его личном деле написали: «Умеет работать в сложных условиях».

Работать он умел, но всю жизнь его не переставало удивлять тупое презрение ко всему талантливому, порядочному, жертвенно-беззаветному, процветавшее в советские времена и не исчезнувшее и сейчас. Об этом говорил в одном из последних своих интервью: «И теперь, во времена независимой Украины, ситуация абсолютно не изменилась. Я написал «Думу про незалежність» в 1996 году. Тогда театр ее поставил — не успели запретить. Но уже на следующий год новую редакцию «Думи» «зарезали» в управлении культуры и сделали все, чтобы меня устранить из театра. Опять же — первая постановка «Думи» выдержала 50 аншлагов, приезжали театралы из других областей, было много положительных откликов. Директор киевского театра «Дружба» приглашал эту постановку на свою сцену. Но кто-то сделал все, чтобы этого не случилось. Тогда я не понимаю: в каком государстве я живу и почему мои оппоненты не раскрывают свои лица и имена, а действуют коварно и тайно?»

Все объяснялось очень просто: пришло время кучмовской цензуры, и чтобы не оскорбить слух первого лица области или города, которое, возможно, заглянет в театр (или ему донесут), убирали все острые или, по мнению чиновников, слишком патриотические моменты. От этого ревностного внимания неоднократно страдал и огорчался и нынешний художественный руководитель театра заслуженный деятель искусств Михаил Илляшенко. Правда, в последнее время чиновников отпустило, и они начали чуть ли не первыми проявлять заботу о театре.

Иван Васильевич всегда ставил планку одинаково: «Или священнодействуй на сцене, или убирайся прочь!» Третьего не дано. Поэтому он обобщал так: «Быть последователем корифеев, то есть творить реалистический театр, который бы волновал зрителя и остротой поставленных проблем, и высокой художественностью, очень трудно, а иногда — просто опасно. Если идти путем корифеев, нужно находиться на стороне народа, показывать всю боль народную, говорить и о власти в том числе то, чего она заслуживает».

Елисаветградские женщины брали пример с Лисистраты?

В своей жизни Ивану Васильевичу пришлось пережить страшный удар — физическое разрушение помещения театра корифеев. Сооружение его имеет интересную историю. Возведенный на бывшей улице Дворцовой неподалеку от военных казарм (сейчас здесь размещается уже современная военная часть) и бывшего императорского дворца (он не сохранился, отдельные вспомогательные строения стали основанием для нынешней областной филармонии), он должен был служить местом для развлечений, удовлетворения широких эстетических вкусов местной публики. А к середине ХІХ века публика здесь собралась незаурядная. Крепость св. Елизаветы над Ингулом, выполнявшая в то время оборонные функции, привлекала отборные царские войска, сюда приезжали офицеры из генерального штаба, были и свои генералы (женой одного из них была дочь Пушкина и жила в нашем городе). Такое общество требовало соответствующего образования для своих детей, поэтому в небольшой городок приглашали талантливых учителей и профессоров, что по-видимому, стало благодатной почвой для появления плеяды талантов — выпускников Елисаветградского реального училища и мужской классической гимназии конца ХІХ — начала ХХ веков).

Итак, где-то в 1860-х годах местная элита начала активно обсуждать идею строительства помещения театра. Она прочно завладела умами горожан. По рассказам потомков корифеев и близких к ним людей, дошло до того, что елисаветградские женщины, в большинстве своем жены военных, поставили своим мужчинам почти античное требование: или театр, или никакого выполнения супружеских обязанностей. Возможно, это была шутка, но, так или иначе, начали искать архитектора. Столичные брали слишком дорого, поэтому обратились к местному военному инженеру и архитектору Трембицкому, который к тому времени соорудил в городе большинство заметных зданий. Он согласился не сразу, потребовав от общины организовать ознакомительный тур по самым лучшим театрам Европы. Поездка была удачной: инженер привез не только впечатления, но и чертеж здания Венской оперы. Когда на одном из собраний в салоне жены полковника Николаева Трембицкий представил проект будущего театра, ему устроили овацию и банкет и наградили поездкой в Карловы Вары, чтобы набрался сил перед началом строительства.

Особенностью Зимнего театра, сооруженного в 1867 году, стало то, что в пол и боковые стенки оркестровой ямы были вделаны пустые бутылки, так что она служила своеобразной мембраной, а в полутораметровые стены зрительного зала вмонтировали сотни глиняных амфор (длиной до 90 сантиметров), направленных горлышками к сцене. Это позволяло достичь высокого уровня акустики: когда на сцене говорили шепотом, было слышно в любом уголке зала. Такой эффект сохранялся более ста лет — уже в советское время, вспоминает Иван Казнадий, секретари обкома любили похвастаться им перед своими гостями. Делегацию приводили в театр, в зале полностью выключали свет, на сцене рвали бумагу, и только по звуку можно было четко определить, какую именно — ватман, папиросную или газетную.

Но в 1976-м, в который раз, наверное, задумав что-то грандиозное, начальство затеяло реконструкцию театра. Все разрушили, вывезли более десяти машин разбитых бутылок и кувшинов, а стены обили лакированной фанерой. Известный театр стал больше похожим на сельский клуб... Никакие аргументы на начальство не подействовали.

Довольно быстро после такой «реконструкции» театру понадобился настоящий ремонт, причем капитальный: по разным причинам начали подниматься грунтовые воды, так что необходимо было укрепить фундамент, прохудилась крыша. Сегодня часть помещений уже отремонтированы, есть надежда, что к 125-летию основания театра удастся выполнить по крайней мере большинство работ. Конечно, речь не идет о реконструкции в первоначальном варианте. Помещение современного театра должно быть оборудовано современной техникой. Вот только делается все это черепашьими темпами. Вроде бы есть уже и соответствующее постановление Верховной Рады, и решение Кабмина, и воля областной власти, но средства выделяют слишком медленно.

Кропивничанство — искра, из которой разгорелось пламя театросозидания

Иван Казнадий был не только незаурядным режиссером, знатоком театра, но и его неутомимым пропагандистом. Кропивничанство — это была его идеология. Он в свое время близко общался с дочерью Ивана Карпенко-Карого Марией Тобилевич-Крысан, его внуками Назаром и Андреем Тобилевичами, сыном Кропивницкого архитектором Владимиром Марковичем, его дочерью Александрой и внучкой Мариной Кропивницкой, с личным гримером Марка Лукича Прохором Коваленко, со многими выдающимися актерами, которые были учениками корифеев или учениками их учеников. Он считал делом своей жизни утвердить незыблемое право театра Кропивницкого считаться гнездом и побегом украинского театра, так же, как английский театр «Глобус» считается истоком шекспировского театра.

Иван Васильевич всю жизнь работал для того, чтобы кропивничанство единодушно признали искрой, из которой разгорелось пламя театросозидания по всей Украине, чтобы оно считалось символом непокорности императорщине, валуевщине, советщине, чтобы были официально признаны непрерывность и преемственность этого процесса. За несколько лет до смерти он с болью говорил, что в Украине и по сей день это не признается как непреложный факт. И непризнание он объясняет только одним: до сих пор влияние имеют люди, считающие, что Украины как таковой тогда не существовало...

И по сей день находятся «искусствоведы с партийным стажем», твердящие о бытовщине украинского театра, шароварщине, несамодостаточности отечественной драматургии. Будто, отвечая им, Иван Васильевич говорил: «Я уже 45 лет практически утверждаю спектаклями: драматургия и театр корифеев — высокого романтического, факельно-поэтического звучания. Ярчайшим фактом также являются непревзойденные аншлаги по 150—200 раз спектаклей Григория Воловика, Михаила Донца и всех других, официально не протестовавших против директив ЦК, а просто плевавших на них и ставивших то, что рассказывало о народе. Кропивничанство предусматривает обязательные веру, надежду и любовь к Украине».

* * *

Как-то перед очередным Днем театра я попросила нескольких кропивничан ответить на простой вопрос: «Чем для вас является театр?» И была поражена эмоциональностью и глубиной ответов. Вот что сказал тогда Иван Казнадий:

— Театр для меня — единственная волшебная мечта. Я чувствовал себя самым счастливым в мире, когда читал на школьной олимпиаде «Мені тринадцятий минало» Тараса Шевченко, когда на фронте, между боями, читал солдатам «Василия Теркина» Твардовского, когда на вступительных экзаменах в театральный институт читал «Я єсть народ...» Павла Тычины. Вот уже более 50 лет я достигаю высочайших вершин счастья, когда сдаю очередной из своих спектаклей. Лучше всего, здоровее всего я чувствую себя на сцене. Это — мой кислород, мое наслаждение и мое опьянение.

Такая любовь к театру не умирает...