Борис Олийнык: «Майдан организовали Кучма и Янукович, а не помаранчевые вожди»

Поэт и госмуж Борис Олийнык отмечает 70-летие. Зигзаги судьбы забрасывали его и в Кремль, где он с высокой трибуны говорил о голодоморе в Украине и копил материалы для скандальной антигорбачевской книги «Князь тьмы»; и в Сербию, где попал под натовские бомбардировки; и в Чернобыль, откуда передавал репортажи для Центрального телевидения и «Литературной газеты»; и в Канев, где остановил строительство промузла возле Тарасовой горы; и в Крым, где заблокировал строительство местной АЭС… И мало ли еще куда. Но все эти «где», вы уж извините, Борис Ильич, не перевесят на чаше весов Памяти хотя бы одну поэтическую строчку: «Мамо, вечір догора, вигляда тебе зоря…». Это о родном. О Полтавщине. О селе Зачепиловка, которое Олийныком мифологизировано. Намедни Борис Олийнык вернулся из Страсбурга, с очередной сессии Парламентской ассамблеи Совета Европы, и буквально по приезде дал эксклюзивное интервью «ЗН».
— Борис Ильич, вас трудно поймать... перед юбилеем. Все в ПАСЕ да в ПАСЕ ездите. Хоть что-то «выездили», кстати?
— «Виїздили» неплохо... Для нас это юбилейная сессия, в ноябре исполнится десять лет, как мы вступили в это благородное сообщество. Рассматривают «нас» в шестой или в седьмой раз — и все пристально. То есть находимся под «вольтовой дугой мониторинга». Как известно, при вступлении в Совет Европы страна берет на себя определенные обязательства, которые визируются «тремя коронованными особами» — президентом, премьером, председателем Верховной Рады. В 1995 году нас туда приняли, мы обязательства на себя взяли…
— Но, понятное дело, не все обязательства перед ПАСЕ выполнили…
— Потому что нужно поднять всю законодательную систему до европейского уровня, а это не так просто. Нас едва не исключили оттуда — слишком долго тянули с решением об отмене смертной казни. Да и по другим вопросам — трудный путь…
Остался вопрос Уголовно-процессуального кодекса. Нужно перевести пенитенциарную систему под крыло Минюста. Еще «переоркестровать» работу прокуратуры… Мы должны были все это сделать за три года!
— А «евроудовольствие» растянулось почти на десять лет?
— Хоть и растянулось, но без Украины Европа не сможет выполнить свою космическую миссию…
— Какую-какую миссию?
— Космическую. А если хотите — даже кармическую. Ведь им с одной стороны дает прикурить Беларусь, с другой — Россия, а мы, Украина, как бы стабилизирующий фактор.
— Ну вот вы поехали как Гагарин в Страсбург с «космической миссией», а тут, дома, «историко-истерическая» миссия в ваше отсутствие: ветераны войны и ветераны УПА дубасят друг друга на Майдане…
— Уверен, что это режиссура. Очевидная провокация! Не могу объяснить решение власти предоставить двум конфликтующим сторонам такую очевидную возможность столкнуться лбами на одной центральной улице.
— Хотите сказать, что в Киеве хватало места для молебна одних и «левого марша» других?
— Господи, да там же самих дедов из УПА и ветеранов Великой отечественной было очень мало! Шестьдесят лет прошло! И в основном определенная молодежь туда пришла митинговать. Значит, все было подготовлено заранее. Я-то прошел многие горячие точки постсоветского пространства и без подсказок знаю, как такие массовки конструируются.
— А у вас не возник вопрос — почему впереди тех колонн не шли лидеры полярных партий? Будто людей кинули под паровоз, а сами ручонки потирали?
— А так всегда бывает! Даже когда сидела в палатках еще та платная молодежная «голодовка»…
— …Это когда кричали: «Масол на засол!»?
— Да-да-да… И там вы бы не увидели детей лидеров. Они были в другом месте. Отстаивали другие интересы. Ясно, что людей подставляли и толкали, как вы говорите, «под паровоз». Что для них Украина? Для них это крыша! А под крышей — лишь бы свои дела вершить. Понятное дело, к выборам все нынче готовятся... Но зачем же дедов-то подставлять, которых и так почти не осталось? Уверен, что это чистый предвыборный пиар. И ради него кровь пустили… Хорошо хоть не начали стрелять через подкладку... А то чего доброго... Сейчас всего можно ожидать.
— Персонально вы, как гражданин, как представитель определенной партии, в этом вопросе уже определились с приоритетами: дружить ветеранам с бандеровцами или и дальше разными домами жить?
— Тут сложная ситуация. И не сверху ее нужно решать, навязывая какие-то инициативы. Все должно исходить только от самих этих людей, которые были в свое время по разные стороны. У них уже чисто биологическая несовместимость.
— А вы бы возглавили колонну одного из этих «легионов»?
— Я пошел бы не объединять их, а... разъединять. По сути, эту же миссию я выполнял, когда работал в Кремле. Это линия объединения через разъединение — чтобы не допустить кровопролития. Точно так же в Киеве я пошел бы на разъединение. А исторические акценты я бы сейчас не ставил. Я не очень досконально изучил проблему, чтобы иметь смелость о ней открыто говорить в СМИ. Пусть ее изучают те, кому этим следует заниматься. Хотя понимаю, что это непросто. У нас совершенно иная ситуация, чем, например, в Испании. У нас испанская модель не проходит...
— Стоит ли вспоминать, что еще недавно был довольно бурный период, когда творцы отрекались от своих же творений, ибо, понимаете ли, писали не ведая что и прославляли не ведая кого. Даже любимый Окуджава отказался от «комиссаров в пыльных шлемах». У вас никогда не возникало таких публичных намерений?
— Никогда. Хотя я писал и о коммунистах...
— И о молодогвардейцах. Помнится, была знаменитая статья о подвиге героев Краснодона...
— Была. И произведения о Коммунистической партии были, от которых не отрекаюсь и не собираюсь этого делать в будущем. Правда, сейчас я о многом написал бы иначе… Вы что же, полагаете, будто многие люди тогда не верили в то, что воспевали? Верили! Уже позже какая-то «радиация» шла на меня напрямую, так как идеологические работники первыми ощутили, что есть что и кто есть кто: режим, Соловки, голодомор. Но переписывать произведения? Это же все равно, если бы я стал перекрашивать цвет знамени, под которым мой отец шел освобождать Украину от фашизма. А он шел под красным знаменем. Если заниматься таким «рисованием», то мы точно никогда не будем иметь своей истории. И я действительно не стесняюсь некоторой бронзы деклараций в тех стихах. И даже некоторого пафоса: «Люблю тебе, як цвіт акацій, що спада на майський фіолет…»
— Это кого ж вы так любили?
— Комсомол.
— Прямо как Петрарка Лауру…
— А знаете, против чего чаще всего протестовала моя душа и совесть?
— Ну не против советской власти?
— Нет, против людей, которые коленопреклоненно целуют знамя, а потом этим же знаменем вытирают сапоги и идут целовать следующее знамя. Потом следующее и следующее… Вы можете дать гарантию, что такой человек не поцелует впоследствии самого черта? Я не могу. И нельзя забывать святое письмо: «Ибо предавший…» Так что «цветовых» симпатий я не меняю.
— Но «совершенствуетесь», надо так понимать?
— Да, поскольку со временем пришла та информация, которой раньше не обладал.
— И теперь исповедуете принцип «української України». Что это за масло масляное такое?
— Я говорил об этом только Юлии Владимировне, когда определялся состав предыдущего правительства…
— А в связи с нынешним правительством у вас еще не наступил период переоценки ценностей, как у многих, в общем-то: «любовь» с олигархами, пшик реприватизации и всего остального, о чем судить не берусь…
— Не хочу, отвечая на этот вопрос, прослыть мудрецом: дескать, все предвидел и многое предполагал! Я не мудрец — я просто тертый калач. Потому что, повторюсь, все мыслимые и немыслимые горячие точки, которые существовали на рубеже 80—90-х на постсоветском пространстве, я «имел честь» посетить… Все они мои! Работал заместителем председателя Палаты национальностей СССР, и меня посылал в эти точки (а это Грузия, Карабах, Таджикистан) непосредственно Михаил Сергеевич… Может, специально посылал, чтобы убили, а то я часто выступал против него? Не знаю... Но ехал я тогда под пули. Причем сознательно ехал. Не хотел, чтобы тлевшие искры конфликтов перебросились в Украину. Страшные были зрелища... Видел и головы отдельно, и туловища отдельно — все видел… Не приведи Господь! Впоследствии, уже спустя много лет, я вышел на наш Майдан не ради отдельной персоны (все это не мои герои), я туда шел, чтобы поклониться людям, которые, защищая чувство собственного достоинства, выразили протест против обманщиков и лгунов.
— Когда выходили, могли предположить, чем все закончится?
— Я не предполагал, я знал. Но я вышел, чтобы отдать дань уважения тем киевлянам, которые открывали двери своих домов и пускали на ночлег десятки приезжих ради идеи. Надо знать, как киевляне опасаются иногородних,.. а тут иногда по десять человек в дом. И не согласен, когда утверждают, что в связи с Майданом все было организовано — Америка, ЦРУ, все такое. Да, наверняка поработали спецслужбы… Но не во всех же киевских квартирах! Какие-то человеческие порывы, как-то: принести еду, отдать одежду или обувь, пустить в дом — все это не организует ни ЦРУ, ни ФСБ, ни ФБР. Майдан организовали Кучма с Януковичем, а не Ющенко с Тимошенко! Леонид Данилович и Виктор Федорович «вывели» людей, потому что уже перебрали меру и решили, что можно плюнуть в толпу, а она вытрется и разойдется. Так вот: вечером они плюнули в толпу, а утром попали в народ. Я, конечно, сегодня многим разочарован... Но я прослыл бы наивным человеком, если бы подобного не ожидал…
— Чего «подобного»?
— А разве можно было брать с того же Майдана людей и назначать на ответственные посты? Конечно, было бы идеально, если б человек совмещал в себе: и патриотизм, и профессионализм, и харизму. Но это случается редко. Президента понимаю, но ему стоило сказать: «Хлопці, ми стояли разом, мерзли, але залишіться краще біля мого серця, а не в керівних кріслах!».
— Борис Ильич, сами же говорите, что не наивны... Во-первых, не все там сильно мерзли (в дорогих дубленках особенно). А во-вторых, «возле сердца» могут оставаться только бессребреники, а эта категория «друзей» всегда дефицитна.
— И тем не менее были моменты, когда я сам стал говорить: начинайте транслировать, а то уже готовы штурмовики с красными треугольниками! Мне очень хорошо известно, в частности по Карабаху, как можно срежиссировать подобные столкновения. Сам однажды попал в заложники...
— Где же?
— В Цхинвали. В 91-м. Исламисты тогда попались просвещенные и, видимо, смотрели мое выступление на пленуме Верховного Совета СССР. «А-а-а, мы вас знаем…» — говорят. Я тогда выступал против бойни в Ираке. Сказал: «Как вы могли, товарищ Шеварднадзе, проголосовать за боевое решение конфликта, если даже китайцы были против? А теперь самолеты идут на боевой разворот, входя на восемь километров в Закавказский военный округ, а под крылом этих самолетов родной Тбилиси и не менее родной Ереван…» Я все-таки добился, чтоб ту кампанию осудили и искали политические пути решения вопроса. Поэтому когда оказался в заложниках, те люди радостно похлопали меня по плечу: «А, родной!.. Садитесь в самолет, будем вас менять!» Спустя годы понял одно: сатанизировать этих исламистов не стоит. Также в свое время демонизировали сербов (едят детей, расчленяют трупы, торгуют органами и всякая подобная мерзость) — и после этого начали бомбардировки. Между прочим, есть одна международная фирма, которая специализируется на таких фальшивках...
— Придумывают подобный черный пиар?
— Конечно, вопросов нет! Попросите, заплатите — все что угодно придумают, кого угодно определят в «фашисты» или «узурпаторы».
— Вы сегодня вне фракций — от коммунистов в парламенте откололись, но ни к кому в итоге не примкнули. Небось «перекупали» вас?
— Пытались... Но я в свободном полете. А если на украинском (в моем переводе): «Я у вільному ширянні!».
— Какая-то наркоманская лексика…
— Меня агитировали переходить в другие фракции, но лучше быть «невестой на выданье», нежели замужем не по любви.
— А будущее (мартовское) светлое и прекрасное — с кем-то придется кооперироваться. И если не с Симоненко, то с кем?
— Можно вообще туда не идти... Работы хватит. Успеть бы написать о том, о чем знаю.
— Для вас не оказался болезненным разъединительный маневр с компартией?
— Но я же первый у них спросил: «Почему мы должны голосовать против Тимошенко?» — «А потому что против…» — «Ну тогда до свидания!». И написал заявление об уходе из фракции. Но они его не прочитали вовремя, а я успел сказать в эфире, что сам ухожу. Не потому что против партии, а потому что не хочу нарушать партийную этику. Поскольку кое-кто путает партию с фракцией. С Симоненко сегодня мы движемся на люфтпаузе параллельными путями. С ним мы не ссорились.
— На этой неделе лидер «Поры» Каськив по ТВ заявил, что будет поднимать в парламенте вопрос о запрете вашей Коммунистической партии…
— Я бы согласился комментировать это заявление только в том случае, если бы Каськив разъяснил мне, какого проекта он продукт. А по поводу запрета уже поднимался вопрос даже на Совете Европы, и не раз. Формулировка была такая: «Необходимость осуждения преступлений коммунизма». Тогда обратился к ним: «Если вы назовете мне хотя бы одну страну, где был бы хоть фрагмент коммунизма, тогда можно будет этот вопрос обсуждать и осуждать…» Коммунизм, по-моему, был только в образе Иисуса Христа, да и то до Голгофы. Поскольку впоследствии учение Христа трактовали его апостолы, и каждый по-своему. А далее — и ересь, и все остальное…
— Наверное, под впечатлением «Кода да Винчи» пребываете?
— Да нет, еще не успел прочесть — все ищу эту книгу. Вот подарите… Наши люди верили именно в чистую идею, а ими уже управляли «переученные апостолы». Странно, когда коммунизм хотят подвести к фашизму... Фашизм в своей доктрине предполагает расизм. А в доктрине Компартии, даже когда она была перерожденной, записаны такие понятия, как «братство народов», «мир» — только позитив. Идея не виновата, что ее деформировали. Поэтому я и предложил Совету Европы поименно выставить на суд жертв и палачей, а не саму идею. Они сразу успокоились. Ну как же… Мой отец-коммунист лежит под Харьковом… В 1943-м погиб… И когда мне говорят, что исключат из партии, то я отвечаю, что вступал не в эту партию, а в ту, в которую верил мой погибший отец.
— С Горбачевым общаетесь? Простил он вам книгу «Князь тьмы», где вы Михаила Сергеевича «разложили по полочкам»?
— Он на меня в свое время нападал через «Известия», а я ему отвечал через «Правду»… А контактов нет и быть не может. Он на меня по-прежнему зол. Потому что книга оказалась одной из первых, разоблачавших его. Теперь на нее многие ссылаются. Недавно в Сербии переиздание вышло.
— Идеология той нашумевшей книги сегодня не устарела? Вы бы что-то изменили сейчас?
— Скорее уточнил бы, чем изменил. Ведь тогда шел нормальный «бракоразводный процесс» между бывшими республиками, и я был в Наблюдательном совете… Встречались, торговались — что отдают центру, что забирают себе... Нет же, нужно было по живому это все разрезать! Выдернули вилку из розетки — и до сих пор замыкание, аж искры летят!
— Если б сочиняли книжку о нынешних лидерах, как бы назвали — «Князи света»? Или «Ангелы и демоны» (хотя последний заголовок упомянутый Браун уже использовал)?
— О нынешних писать не собираюсь. Но у меня есть текст, как продолжение «Князя тьмы», под названием «Час расплаты, или Время подлецов».
— Лестно вы о бывших боевых спутниках...
— Я, в общем, не очень разглашаю подробности новой книги. Мало ли… заинтересованных в ее содержании.
— Значит, современные политлидеры вам менее интересны, нежели герои перестройки?
— Интересны. Но я не хотел бы накануне выборов о них говорить. Они и так о себе много трезвонят, начав преждевременно предвыборную кампанию.
— Не хотите о политиках, тогда о поэтах. Хоть кто-нибудь из нового литературного поколения вас интересует, чьи-то стихи для себя отмечаете — или так — равнодушие и ленивое созерцание?
— Я некоторых поэтов прошу писать свои фамилии крупными печатными буквами, а то за государственными делами трудно отличаю поэзию от прозы… Но есть прежние имена, которые для меня значимы и ценны, — Владимир Базилевский, Леонид Талалай, Михаил Шевченко, Мыкола Лукив… Дай Бог им всем здоровья! За ними — Римарук, Герасимюк… Это безмерно талантливые люди. Многих других я читаю, но не всегда запоминаю. Есть поэты грамотные, ощутимо их ремесло за счет механизма под левым крылом, то есть сердца… Зарифмовать можно все... Говорю это вам как профессионал, потому что стихи пишу с пятого класса. И поэтическую косметику можно положить на все что угодно. Но будет ли видна за этой косметикой душа?
— Вот в чем вопрос… Многие ваши знаменитые стихи посвящены селу Зачепиловка на Полтавщине, где родились. Часто ли наведываетесь туда? Что с селом — расцвет (моральных ценностей) или разврат?
— Сельский пейзаж теперь не очень веселый. Но что мне приятно — в моем селе почему-то появилось много цыган…
— Воруют небось — курей, лошадей… Или, может, в Зачепиловке «Кармелиту» снимают?
— Когда приезжаю на родину, как правило, в школе передо мной выставляют на школьных линейках детей для почета с хлебом-солью. Так я всегда прошу: «Зачем? Не мучьте детей!» И в последний приезд среди сельских школьников вижу так много смугленьких и симпатичных цыганчат… Говорю: «Берегите их, они же ясновидящие!» А из близких родственников в селе у меня осталось две двоюродные сестры да два двоюродных брата. Хотя Зачепыливку, как и многие села, конечно, подсекли… Часто вижу, как в Верховной Раде один здоровенный краснощекий депутат начинает лезть на трибуну, взымать к небу руки и рыдать: «Село гине!!!» А я смотрю на него и думаю: зато столица как процветает!
— Недавно довелось побывать в другом селе — Стритовке, где вы когда-то открыли единственную в стране школу кобзарей. Ужас какой-то — дни и ночи говорим о национальном возрождении, а инструменты в руках у детей почти рассыпаются. Предприятие по производству бандур перепрофилировали в фабрику по выпуску гробов, а над директором той уникальной школы издеваются какие-то райкомовские «властелины колец» (бедная женщина-подвижница даже в больницу из-за гонений попала). Что ж вы детище-то свое на произвол бросили? Бедные дети и бедная национальная идея, если с ней так обходятся…
— Мы раньше действительно плодотворно с ними работали. Сейчас, конечно, нужно будет восстановить эту прервавшуюся связь… Вы правы... Я звонил туда, в район… Нужно помогать. Потому что мало таких подвижников. Это наши дети, а школа кобзарей — дитя нашего Фонда культуры.
— Вы, как глава упомянутого культурного фонда, должно быть, внимательно следили за коллизиями вокруг Министерства культуры и туризма. Теперь новый министр, а вокруг бывшего — Оксаны Билозир — буквально душераздирающие версии о ее болезни, одну из которых, якобы связанную с отравлением, сегодня вслух обсуждают даже очень видные культдеятели…
— Я тоже, кстати, слышал о том, что ее отравили. Но я привык оперировать фактами.
— Ну разумеется…
— Считаю, что не нужно было менять Юрия Петровича Богуцкого на Оксану Владимировну. Богуцкий прошел столько школ и столько коридоров, что ему было гораздо проще многие вопросы не декларировать, а решать практически. А ей, как прекрасной певице, я бы тогда не советовал идти на столь ответственный пост, тем более без опыта работы. Ведь культура — это не только шоу-бизнес — это и библиотеки, где текут крыши, и сельские клубы, где сносят двери… Богуцкий, пользуясь старыми связями, умел выбивать деньги и маневрировать: зарплаты повышал, например… Я очень хочу, чтоб Оксана Владимировна побыстрее выздоровела и использовала в дальнейшем свое дипломатическое образование. Я с удовольствием включил ее в нашу постоянную делегацию Совета Европы, поскольку у нас не было ни одной женщины в этой команде. И она ездила. И все были очень довольны.
— А с Союзом писателей вы помирились наконец или все еще в «контрах»?
— Я с ними резко разорвал отношения сразу же после того, как меня «заложили»… Я не могу перейти ту черту, когда тебя предают на глазах у всех. Когда я только вернулся из Кремля в Киев, обо мне начали писать «целые библиотеки» — предатель, такой-сякой... Как это можно простить? Я знаю многим этим «писателям» цену. Потому что много лет среди них был «комиссаром» и знаю о них больше, чем они сами о себе… Они, естественно, не хотели бы, чтобы я это знал. Но куда ж денешься?
— Знания, конечно, умножают скорбь…
— Эти люди в какой-то момент остановились и оставили меня в покое. Но я все равно не могу переступить порог здания Союза писателей на Банковой. Помню, говорили обо мне одно время: «Вот приехал… Две машины, две квартиры…» А я: «А что ж вы не говорите, что у меня две тещи?»
— Свою жену называете Музой? Вы ведь много лет вместе…
— Она — моя коллега, закончила со мной в одной группе факультет журналистики… Вместе мы с 1958 года…
— Почти полвека получается!
— И не жалею. И не хочу имитировать тех, которые имели по четыре-пять жен… Она дома сейчас... А я работаю. Вы же знаете, что писатели никогда не уходят на пенсию.