БАРДАК

Бардак

- Что же завтра делать? - подумал Елкин, мужчина сорока семи лет, по профессии... А впрочем, Бог с ней, с профессией, многие ли ее теперь сохранили...

Было восемь часов утра. В разные периоды своей жизни Елкин думал в это время о разном. В детстве - о том, что не хочется вставать и идти в школу. В более зрелом возрасте - что все хорошо, но надо возвращаться домой... С годами круг мыслей стабилизировался, но времена, сквозь которые мы проходим, принесли маловероятную ранее проблему: за кого голосовать. Желания приходили разные: не пойти совсем; пойти, но написать на бюллетене что-нибудь эдакое...

- Да что я, в самом деле? Конечно, за коммунистов. Пусть порядок наведут. Ишь, бардак...

С этой мыслью Елкин вышел на крыльцо своего небольшого, но еще хорошего домика, который достался ему в наследство от матери. Проследовав по бетонной дорожке к калитке, он уже собирался ее открыть, как вдруг его отметила сидящая на дереве ворона.

- Вот я и говорю - бардак! - убежденно произнес Елкин и повернул обратно - чистить шапку. Через десять минут, осторожно поглядывая вверх, он вышел из калитки.

Елкин любил свою улицу. Это была одна из немногих улиц, на которых сохранился так называемый «частный сектор»: сады, кусты, собаки в будках и прочие предметы умиления горожанина. Сейчас все это было запорошено снегом, но погода стояла ясная. Утреннее солнце освещало достоинства и недостатки жизни. Несмотря на зиму, на каждом углу стояли лотки с экзотическими фруктами. Елкин отнес это к достоинствам, купил банан и, поедая его на ходу, двинулся дальше.

- Как жизнь, Елкин? - раздалось из-за спины.

Обернувшись, он увидел знакомого по бывшей работе Витю Сидоренко.

- Ну что тебе сказать - неважно было. Контора, ты же в курсе, еле дышала, так я в частную фирму ушел. Работать, правда, надо... То ли дело раньше - пришел, посидел, покурил, поговорил - так и день прошел. А каждый месяц - свои сто шестьдесят. Можно жить.

- А сейчас?

- А сейчас - долларов двести. Пока что.

- Так что же тебе не нравится?

- Да так, знаешь... Бардак! Ну, а у тебя что?

- Ну, у меня другое. Я так никуда и не устроился. Теперь вот фирму нашел - оформляюсь в Грецию. Апельсины убирать. Ребята ездили, говорят, - не пожалели.

- Что ж, счастливо съездить! - пожелал Елкин и пошел дальше.

Через несколько десятков метров его внимание привлекла группа не по сезону легко одетых молодых людей с бритыми головами, бьющих в бубны и напевающих странный текст всего из нескольких слов: «Харе Кришне, харе, харе».

- Развели тут! - покривился Елкин вслед группе.

Впереди показался районный базар. Вот уже несколько лет на нем продавалось практически все. Хоть и недавно, но оторвавшийся от немощного госсектора, Елкин решил себе позволить... Долго пробыть на базаре, однако, не удалось - утомляло непривычное изобилие, поэтому так и не решив, что именно себе позволить, он выкатился за ворота.

- Бар-рдак! - громко произнес Елкин, оглядываясь на базар. В этом слове чувствовалось все - от брезгливости до восхищения масштабами.

- Вот отобрать бы все - да в магазины. Как раньше. Уж коммунисты порядок наведут, постараются...

От всего увиденного хотелось домой. Туда он и направился, остановившись по дороге у коммерческого ларька. Будучи человеком, в общем, положительным, среди недели Елкин не пил, но по выходным мог. Поэтому он купил большую бутылку неплохой и недорогой импортной водки.

- А при коммунистах почти даром было, - ностальгически вздохнул он, подходя к дому.

Дом - это было хорошо. Там можно было отгородиться, отдохнуть, словом - это было свое. Обитатели района чудом отстояли от сноса свои дома, на которые уже падали хищные взгляды городских архитекторов. Маме Елкина это стоило столько здоровья, что дом стал ей чем-то вроде памятника...

Войдя, Елкин переоделся в спортивный костюм, приготовил приличествующую закуску и сел перед телевизором. Жена отдыхала в бывшем партийно-номенклатурном санатории рядом с городом, взрослый уже сын был в долгосрочных гостях у друзей, так что дома было несколько одиноко, но спокойно.

После морозного воздуха водка, закуска и зрелища поглощались одинаково хорошо. Подобревший от трапезы Елкин сначала смотрел телевизор с удовольствием: показали что-то сексуально-веселое. Потом была информационная программа. Мелькали кадры митингов, демонстраций, за ними - репортаж о преступных группировках. Затем стреляли друг в друга лица кавказской и некавказской национальностей в формах.

- Б-бардак... - пробормотал уже изрядно выпивший Елкин. - Но ничего, придут коммунисты - будет порядок.

Здесь, уважаемые читатели, произошло то, чего и можно было ожидать: после водки и неплохой закуски Елкин заснул. А во сне многие видят то, что наяву не получается. Вы знаете, как это показывают в кино, как описывают в литературе. Вот и представьте себе, что на следующее утро Елкин проснулся и...

...вышел на улицу. Чисто автоматически вспомнив о вчерашнем утреннем банане, он захотел еще. Но ни одного лотка на улице не оказалось. Тогда одержимый желанием получить то, чего нет, Елкин решил сходить в ближайший овощной магазин.

В знакомом помещении все почему-то изменилось и стало таким, как несколько лет назад, - вернулся даже забытый запах. В его волнах виднелись решетчатые ящики с проросшей картошкой и полусгнившим луком. Вид у овощей был такой, как будто они отбывают за этими решетками длительный срок. На полках тускло мерцали пирамиды из банок с доисторической кабачковой икрой.

Вопрос Елкина насчет бананов настолько развеселил угрюмую продавщицу, что на ее лице даже промелькнуло подобие улыбки. Затем улыбка исчезла.

- Опохмелись, мужик! Бананов захотел... Все ушли в райком! В распределитель! И еще по штучке - ветеранам.

- Какой райком? - оторопел Елкин.

- Обыкновенный. Партии.

- Какой партии?

- Обыкновенной. Коммунистической, какой же еще, - настораживаясь ответила продавщица, - а ты, мужик, не больной, случайно?

- С утра был здоров, - сказал Елкин, потрогал лоб на предмет температуры и вышел из мрачного узилища бессрочно осужденных овощей.

Осмотревшись, он увидел на углу улицы давно исчезнувший транспарант. На транспаранте в красных тонах был изображен мужчина с трафаретным лицом. В руках у мужчины был штурвал, наподобие корабельного. Изображение было украшено надписью «Партия - наш рулевой!».

- Так это, выходит, что? А выборы как же? Неужели проспал? -подумал Елкин. - Нет, не может быть. Похожу, посмотрю. Вот с базара и начну.

На месте базара большая группа людей под присмотром милиции демонтировала последние прилавки. Между столбами, оставшимися от ворот, был натянут лозунг «Мы придем к победе коммунистического труда!». В некоторых работающих Елкин с удовлетворением узнал вчерашних базарных продавцов.

- Ага-а, - злорадно протянул он, - приехали... Выходит, теперь можно и в магазин. В смысле - за конфискованным...

Но ни в одном из магазинов района ничего похожего на вчерашний базарный ассортимент не было.

- Наверно, не довезли еще, - подумал Елкин и решил подойти к зданию бывшего райкома партии. Если работает - значит, свершилось. Тем более - продавщица что-то о райкоме говорила.

По дороге мимо него под конвоем провели вчерашних кришнаитов. Плюнув вслед, Елкин поспешил к райкому.

Знакомое здание стояло на месте. С него были сбиты все успевшие появиться таблички и вывески. Теперь висела только одна - «Районный комитет Коммунистической партии». Вдоль фасада прогуливались навстречу друг другу два милиционера.

- Неужели правда? Вот радость-то! Ну, теперь будет закон! И порядок!

И, не в силах сдержать себя, Елкин заплакал от радости.

- Прошу прощения, гражданин... Вы почему плачете? У вас что, в этом здании фирма была? - спросил Елкина некто в сером пальто и меховой шапке, появившийся неизвестно откуда.

- У ме... У меня, - всхлипывая выдавил Елкин, - надеж...жды были...

- А теперь рассеялись, так? - участливо спросил серый.

Елкин хотел объяснить, но не давали слезы.

- Я вижу, вам помочь надо, - сказал серый. - К тому же разговор есть. Садитесь в машину!

Повинуясь скорее какому-то забытому уже рефлексу, чем желанию, Елкин сел в подкатившую «Волгу». В ней оказалось еще двое таких же серых, между которыми на заднем сиденье он и оказался. Собеседник сидел впереди.

Через две минуты все высадились у дома. Возле калитки стояла жена.

- Что делается! Ужас! - закричала она. - Тут такое творится, а тебя где-то носит!

- Что?.. - только и смог произнести Елкин.

- Из военкомата приходили. Сына забрали. Сказали: интернациональный долг нужно исполнять. А меня из санатория выгнали. И всех тоже.

- Про долг - это они правильно сказали, - сообщил серый, - у нас теперь опять Союз, вот и долг опять... А в санатории будут отдыхать те, кому положено. Порядок есть порядок. Хотя мы не за этим. Разрешите пройти.

- А зачем? Это что, друзья? - спросила жена Елкина.

Серый, не глядя, показал удостоверение и, обойдя остолбеневшую женщину, вошел в дом. За ним - Елкин и еще двое серых.

- Ну что, показывайте, как живете, - предложил хозяину.

- А что тут показывать? Живу, как все.

- Ну уж, как все... Это у всех такие телевизоры?

- Да я его неделю как купил! На зарплату! На свои кровные доллары!

- Доллары, говорите? - в глазах серых появился профессиональный блеск. - Интересный вы человек, Елкин: телевизор - японский, зарплата - в долларах. А кто платит? Не ЦРУ, случайно?

- Что за шутки! При чем тут ЦРУ? Частная фирма платит. Наша, родная...

- Частных фирм, гражданин Елкин, больше нет, - веско произнес один из серых. - И не будет. А насчет ЦРУ - никто не шутит. Кстати, вы знаете такого Виктора Сидоренко? Ведь знаете?

- Ну, знаю, - настороженно согласился Елкин.

- Так вот, он уже сознался.

- В чем?!

- Оказался, мерзавец, агентом греческой разведки. Диверсантом. Да еще и жидомасоном. Должен был на территории Греции при сборе апельсинов начинять каждый ядом, оборачивать в идеологически вредную листовку и отправлять в ящиках христианским младенцам нашей великой Родины.

- Бред...

- Да нет, не бред. Написал собственноручно. Уже и в лагерь уехал...

Елкин на минуту онемел. Потом, ощутив непонятный жар в голове и тяжесть в корпусе, опустился на стул и стал обмахиваться газетой.

- Газету позвольте посмотреть, - полюбопытствовал один из серой троицы и, не дожидаясь согласия, забрал ее из руки хозяина. - Что же это вы читаете? Мистика, гороскопы... А это что? «Жизнь после коммунизма»? Это как понимать?

- Как статью в популярной газете, - несмело заметил Елкин.

- В бывшей, в бывшей газете, - наставительно сообщил другой серый. - Небось, помните - литература должна быть партийной. Либо не быть вообще. Так-то.

Пытаясь встать со стула, Елкин оперся на стоявший рядом телевизор и случайно его включил. Впрочем, от первых же слов диктора он сел назад.

- Частная собственность на все отменяется, - произнес диктор. -Приватизация чего бы то ни было отменяется. Невыход, а равно и опоздание на работу преследуются по закону. Слушание западных радиостанций запрещается. Выезд за границу - только с санкции партийных органов. Антикоммунистическая агитация и пропаганда запрещаются. Продукты и промтовары, в целях социальной справедливости, отпускаются только по карточкам. Порядок будет восстановлен. А теперь смотрите фильм «Коммунист».

- Бардак... - прошептал Елкин.

- Это вы о чем? Что не нравится? Кстати, вы же сами хотели порядка?

- Я не в том смысле, - прошептал Елкин.

- Порядок бывает только в одном смысле, - назидательно заметил серый. - Понятно? Или еще нет? Думайте скорее. Времени на понимание у вас маловато, - и он кивнул в сторону окна, возле которого стоял.

Елкин тоже подошел к окну и обмер: насколько ему было видно, напротив каждого домика стояли жуткие стенобитные машины, улица была оцеплена милицией. За цепью возле вынесенных на улицу вещей и мебели молча стояли жители. Жена Елкина пока стояла во дворике, но у калитки уже дежурил милиционер.

- Это что? - еле ворочая сразу высохшим языком, спросил Елкин.

- Это? Это здесь будет новый массив. Так сказать, бетон, стекло, металл... В свое время не успели - сейчас продолжим.

- А дома как же?

- Вы что, не слышали диктора? Частная собственность на все отменяется.

- Господи, а людей куда?

- Куда надо. Им потом скажут. Но вам, как энтузиасту порядка, сообщу: ввиду реставрации Союза они поедут в нечерноземье; надо же кому-то работать, если населения не хватает... Так что думайте быстрее - принимаете порядок, или нет. Если да - лично вы и семья можете остаться... пока что...

Елкин хотел закричать, но вдруг почувствовал, что его начинает вертеть сразу в разные стороны. Лица серых, мебель, телевизор -все завертелось вокруг него; ноги подкосились и он упал...

...с дивана.

- Не хочу! Бардак! Права нарушаете! - заорал весь в холодном поту Елкин, бросаясь к двери.

На дворе начинался ранний зимний вечер. Никаких стенобитных машин не было. Из милиции прошел только знакомый участковый, помахав Елкину.

- Так это я, выходит, заснул! - обрадовался Елкин. - Ничего не было!

Он вернулся в дом и для верности включил телевизор.

С экрана какой-то ископаемый старичок, щелкая вставной челюстью и в такт ей позвякивая медалями, живописал грядущее благоденствие и порядок в случае правильного народного выбора.

С минуту Елкин слушал, как бы сосредотачиваясь. Затем побагровел и, жестикулируя в сторону телевизора, произнес длинную фразу. В ней он уделил внимание всем: декабристам, Герцену, коллективной матери Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина; нехорошо отозвался почему-то о Кларе Цеткин и, под конец, охарактеризовал спецслужбы, братские партии, освободительные движения и самого выступающего старичка. Энергонасыщенность фразы была такова, что японский аппарат с чуть ли не пожизненной гарантией задымился и прекратил функционировать.

- Черт с ним, на новый заработаю! Теперь можно! - подумал Елкин. Затем он как был, в тренировочном костюме, выскочил на улицу. Рядом с домом, как будто никуда с утра не уходя, приплясывала и пела тот же нехитрый мотив та же компания кришнаитов. Дружески подмигнув им, Елкин размеренно и целеустремленно побежал по улице. Он спешил на избирательный участок. Досрочно. И уже с совершенно другими намерениями.