АННА ПРИНЦ: «ПЕЧАЛЬНО, ЧТО УКРАИНА ПРОПУСТИЛА СТОЛЕТИЕ ГМЫРИ...»

Пятого августа Украина отпраздновала сто лет со дня рождения выдающегося украинского певца Бориса Романовича Гмыри. Правда, отметила как-то незаметно, на скорую руку, будто эта дата застала ее врасплох. Даже не смогли предоставить статус музея помещению, где жил выдающийся бас и где вот уже десять лет усилиями Фонда Гмыри и его президента Анны Принц — племянницы Веры Августовны, второй жены певца, сохраняется аутентичная обстановка

— Как возникла необходимость в создании Фонда Гмыри?

— О, это была интересная идея. Знаете, я всегда прислушивалась, если говорили о Фонде Нобеля. Что лежало в его основе? Средства, заработанные Нобелем от его изобретения взрывчатки. Но не говорят «Фонд имени Нобеля», а Фонд Нобеля. Борис Романович оставил после себя невероятно большое наследие — у него дома только в записях хранится 1200 произведений, значительное эпистолярное наследие, и статьи, и дневники, и даже нотные тетради с его правками и замечаниями — две с половиной тысячи экземпляров. Борис Романович не заработал денег, он был беден — как Моцарт, как Шевченко. Он работал, но не зарабатывал. Мы подсчитали, что за реализацию его пластинок Советский Союз только на внутреннем рынке имел около полутора миллиарда рублей. Двести пластинок с различными записями тиражом от ста до шестисот тысяч. А сколько за границу вывозили! И когда встал вопрос, что наследие огромное, а денег у нас нет, я поняла, что нужно будет искать выход, где-то находить средства. Так и возникла эта идея — создать Фонд Гмыри. Не «имени Гмыри», а Гмыри, на базе его наследия — вокального, эпистолярного и так далее.

— Каковы наработки фонда за эти десять лет?

— Есть книга «Гмиря і Шостакович» — около пятнадцати печатных листов, авторы Анна Принц и Марина Копица. Она уже год назад была готова и даже макетирована. Там есть уникальные материалы — рукописи нот Шостаковича, где Гмырей сделаны правки, дневниковые записи Бориса Романовича, письма Шостаковича... Негде взять шестьдесят пять тысяч на печать. Мы издали шесть компакт-дисков в сотрудничестве с благотворительным фондом «Україна інкоґніта». Сейчас готовы еще восемь и два в работе — фактически десять разных дисков. Это русские народные песни, старинные русские романсы, Эдвард Григ, западная классика и тому подобное, а дальше — Бах, Бетховен, Рубинштейн — может быть издано сорок дисков. На это тоже нет средств. Готова брошюра «Шевченкіана Гмирі». Вы знаете, что Борис Романович единственный, напевший целую концертную программу из произведений Шевченко? Он так и назвал ее — «Великому Кобзареві». В прошлом году мы выпустили диск «Борис Гмиря Великому Кобзареві», но эта тема требовала исследования, за которое взялась музыковед Яна Иваницкая. Тоже не издана. Готов фотоальбом «Борис Гмиря: життя і творчість», просто роскошный, но на это нужно минимум двести тысяч. Мы даже хотели собрать все его лекции — он не преподавал, но читал лекции — в Киевской консерватории, на гастролях — в Китае, в Болгарии, а Вера Августовна, его жена, их записывала. Вот собрать бы его лекции, его статьи — и издать «Поради Гмирі молодим вокалістам»! Это была бы уникальная книга! Еще мы задумали сделать фильм, о нем сохранился больше одного часа киноматериал. В соавторстве с Юлией Солод мы написали сценарий художественно-документального музыкального спектакля «Серце моє з тобою» — по переписке Веры Августовны с Борисом Романовичем. Это вообще уникальная страница в жизни Гмыри...

— Как продвигается дело с созданием мемориального музея-квартиры?

— Это наша самая больная проблема. Квартира сохранена в том же виде, в котором была при его жизни, — мы ничего здесь не меняли. И посетители, в том числе студенты, сюда все равно приходят, интересуются, слушают, просят какие-то материалы. Так что нужно наконец это узаконить! Но тогда, конечно, мы должны отсюда выселиться. Мы всегда просили, чтобы нам дали квартиру или при входе, или за стенкой, но все безрезультатно. Это очень досадно. Пассаж неоценим с точки зрения культуры. Вот под нами жил Гришко Михаил Степанович, дети вынуждены были продать квартиру. Следовательно, уже исчезла одна культурная среда.

— Почему так случилось, что столетие со дня рождения Бориса Романовича прошло так незаметно?

— Знаете, это очень просто и очень грустно. Еще в мае прошлого года было подано представление несколькими депутатами в Кабинет министров по созданию оргкомитета по празднованию столетнего юбилея. Я предоставила списки оргкомитета в Министерство культуры, они их немного подкорректировали. Оргкомитет возглавил сам министр культуры Юрий Богуцкий. После этого мы должны были собраться, разработать мероприятия, утвердить их, составить смету и подать в Кабинет министров для принятия постановления с соответствующим распределением средств. Такие постановления были изданы для чествования Соловьяненко, Козловского и других. Постановления нет до сих пор. Фактически все основные мероприятия провалены. Памятник Борису Романовичу возле Национальной филармонии не установлен — мэр Омельченко вполне резонно ссылается на отсутствие постановления. О ситуации с изданием творческого наследия Бориса Романовича я вам уже рассказывала. То же и с музеем. Да что там, до сих пор не могут присвоить имя Бориса Романовича школе искусств №3 в Киеве, а разве на это нужны какие-то большие средства? Правда, изготовлена юбилейная монета, конверт и марка, но этим фонд занимался, а не Министерство культуры. Эскиз монеты к работе я подписывала с заместителем председателя Нацбанка. Радио- и телепередачи фонд тоже организовывал собственными силами. Еще третьего июля на запрос Владимира Яворивского Дмитрий Табачник ответил: «План юбилейных мероприятий уже разработан, утвержден председателем оргкомитета министром культуры и искусств Ю.Богуцким и успешно реализуется». Куда уж успешнее! Между прочим, после этого ответа Богуцкий пообещал, что минимум через две недели будет постановление. Я не понимаю такого отношения к Борису Романовичу. Мы выпускаем диски, платим налоги, идут радио-, телепередачи, это же тоже какие-то деньги. Вы посчитайте: выпустим пятьдесят дисков только десятитысячным тиражом — и будет пятьсот тысяч по двадцать гривен — десять миллионов мы бы заработали только на дисках. А на все мероприятия нужно четыре миллиона девятьсот шестьдесят тысяч. И эти средства тоже вернулись бы!

— А как мотивируется такое нежелание идти на сотрудничество?

— Никак. Например, о книге — нас отсылают в Госкомиздат. Но сейчас уже поздно, потому что часть денег выделил фонд «Відродження», перед которым я тоже должна отчитаться, а Госкомиздат забирает весь тираж. Я просила помочь найти спонсора, шестьдесят пять тысяч — разве это такая большая сумма? И это министр культуры обещал сделать. С дисками та же ситуация; правда, часть денег — восемнадцать тысяч — нам дало управление культуры, но это личная инициатива Валентины Тарасовны Линовицкой — она посодействовала, чтобы мы эти средства получили, так что в выпуск двух дисков уложимся. Вот были Дни культуры Украины в России. Так почему бы не закупить диски Гмыри и не представить там?

— Три года назад закрыли усадьбу Бориса Романовича на его родине — в Лебедине. Этот конфликт до сих пор не разрешился?

— Там не усадьбу закрыли. Борис Романович родился в Лебедине, но дома у них как такового не было, они всякий раз снимали помещение. На одном месте там сейчас психиатрическая больница, на другом — проложили дорогу. Посреди Лебедина есть очень красивый сквер — нужно там построить двухэтажный дом. Очень хорошее решение. В семидесятом году Вера Августовна в доме культуры, где Борис Романович выступал, когда приезжал домой на гастроли, в двух комнатах, а затем в трех на собственные средства создала музей. Она отдала туда рояль, на котором играли Шостакович, Свиридов, личные вещи Гмыри. Замечательный был музей. Мы пополняли его постоянно, и вот в двухтысячном году, когда должны были открыть Марьяновку (музей-усадьбу И.Козловского. — А. К.), почему-то закрыли музей Бориса Романовича. Сейчас мы надеялись на помощь государства — у нас просто нет средств, — что построим двухэтажный домик, на первом этаже будет большой зал, где можно было бы проводить концерты, а наверху — музей, который в свое время начинала создавать Вера Августовна. Но видите, как выходит...

— А почему его закрыли?

— Никто не знает, почему. Но лебединцы говорили, что когда у них начались проблемы и они обратились к депутату от своего района, тот ответил, что нужно не музей Гмыри создавать, а стереть его имя с лица земли, потому что он сотрудничал с фашистами. Вот и стирают по сей день. Хотя Киевский оперный театр тоже был на оккупированной территории, но функционировал. Тем более что Гмыря остался на оккупированных землях не по собственной воле, его просто бросили. У него был разрыв связок, он лечился в Харьковском рентген-институте, а через две недели немцы уже заняли Харьков. Но когда немцы, отступая, хотели его вывезти из Украины, он отказался.

Борис Романович много ездил на гастроли, но всегда возвращался. У него была открытая виза в Большом театре, в Ленинграде, он в любой момент мог петь любой спектакль на этой сцене. В России его боготворили, но он всегда возвращался домой. Это для него было как напиться воды. А сейчас кому-то не хочется вспоминать о Гмыре. Хотя именно классика делает государство цивилизованным, а не эстрада, да еще и примитивная эстрада. А у нас такая вот ситуация вокруг столетия Бориса Гмыри — абсолютно ничего не сделали! Можно было провести это по линии ЮНЕСКО. Неужели вклад Бориса Романовича в мировую культуру меньше, чем, например, Тютчева? У нас ни одна дата по линии ЮНЕСКО не празднуется, а в России каждый год — одно-два имени. В глазах мира мы выглядим очень невыгодно. Я могу только пожалеть, что Украина так бездарно пропустила столетие Гмыри. Конечно, нужно разделять народ и власть, я всегда это повторяю. Господь Бог, кажется, очень трудится над народом — и почему-то отдыхает на власть предержащих.

— Как начиналась работа по сохранению наследия Бориса Гмыри?

— Я пришла в семьдесят четвертом году и длительное время была «ассистентом» Веры Августовны, но уже лет пятнадцать веду все сама. Она как заболела, девять лет лежала, хотя я с ней постоянно консультировалась. Это было сложно, ведь я не музыковед, а ученый-экономист. Правда, Вера Августовна сама была физиологом, да и Борис Романович имел первое образование инженера.

Сейчас мне приятно, что начали говорить о любви Бориса Романовича и Веры Августовны, как о любви Чюрленисов, Григов и Шуманов. Кстати, была такая интересная история — Вера Августовна хотела уничтожить их переписку, хоть она вся светилась любовью. А она мне сказала, что уничтожит все и никто никогда ее не прочитает. А я ей тогда ответила: «Вы не имеете права этого делать, так как и эта сторона вашей с Борисом Романовичем жизни может быть поучительна, особенно для молодежи!» Она была очень удивлена — между нами была разница в тридцать три года: такая молодая особа и так ей заявляет. Ответила, что не будет уничтожать, но при ее жизни я не имею права ничего печатать. В девяносто четвертом году, когда она уже совсем не вставала, я готовила статью о ней для книги «Берегиня України». Я подошла к Вере Августовне и говорю: «Готовится такая книга — «Берегиня України», вы бы не хотели, чтобы хоть немногие ваши письма там опубликовать?» А она отвечает: «Знаешь, пусть будет». Я написала статью и прочитала ей. Она меня слушала, а потом заплакала и говорит: «Боже, неужели мне Борисонька такие письма писал... Как же это прекрасно. Пусть идет в люди!» Так оно и идет.