Александер Дубчек: партийный функционер, попытавшийся придать социализму человеческое лицо

— В чем разница между Дубчеком и Горбачевым?

— Только в двадцати годах.

Чехословацкий анекдот конца 80-х годов ХХ века

Ровно 40 лет назад, в апреле 1968 года, ЦК Коммунистической партии Чехословакии утвердило Программу действий, которая положила начало знаменитой Пражской весне — попытке придать «реальному» социализму советского образца человеческое лицо. Уже спустя четыре месяца, в августе, 680-тысячная армия советских оккупантов растоптала эту попытку.

Чем была Пражская весна, чем бы завершилось развитие событий в Чехословакии, если бы не было прервано грубым вмешательством извне? Обычной контрреволюцией, инспирированной «западными империалистами», попыткой «антисоциалистических сил» осуществить капиталистическую реставрацию, как были искренне убеждены в Москве? Или уникальным историческим шансом построить настоящий социализм, о котором мечтал в ХІХ веке Карл Маркс, социализм без диктатуры, свободный от извращений, коими «обогатил» марксистское учение Иосиф Сталин (да и Владимир Ленин)?

Кем был Александер Дубчек, избранный в январе 1968 года первым секретарем ЦК КПЧ? Мудрым и отважным лидером своей нации, вдохновителем и руководителем движения за демократическую реформацию общества, которому только крайне неблагоприятная международная ситуация не дала возможности воплотить в жизнь все поставленные цели? Или «слишком мягким политиком, не доросшим до той большой роли, которую ему выпало сыграть»?

Дубчек — одна из самых парадоксальных фигур ХХ века. Зачатый в Чикаго, рожденный в Богом забытом словацком селе, он впервые пошел в школу в Киргизии. В 1938 году, в разгар сталинских репрессий, 17-летним отправился с берегов Волги вместе с родителями в Западную Европу. Словак, ставший во главе Чехословакии, где господствующие позиции всегда занимали чехи. Потомственный рабочий и коммунист, выпускник Высшей партийной школы при ЦК КПСС, человек, треть жизни которого прошла в Советском Союзе, которого Брежнев нежно называл «наш Саша», и лидер демократической мирной революции, направленной против советского господства. Руководитель, обладавший высшей властью в своем государстве фактически меньше года, и, тем не менее, навсегда вписавший свое имя в историю не только Чехословакии, но и всего мира. Человек, который после двадцатилетнего забвения и изоляции вновь возвратился на политический олимп и погиб спустя несколько месяцев после этого.

От Мичигана до Иссык-Куля и от Волги до Дуная

27 ноября 1921 года в семье плотника Штефана Дубчека и его жены Павлины родился второй сын — Александер. Это произошло в селе Угровец на западе Центральной Словакии. Однако Дубчек имел реальный шанс родиться не у подножья Карпат, а на берегу озера Мичиган — его отец провел в Соединен­ных Штатах девять лет, мать — 12. И Штефан, и Павлина происходили из семей бедных словацких крестьян. Штефан рано лишился отца, его мать своими силами вырастила троих детей и смогла всем им дать специальность: Штефан стал плотником, его брат Ми­хал — портным, сестра Зузана — швеей. В 1910 году 17-летний Штефан в поисках работы пешком отправился в Будапешт (Словакия тогда была частью Венгерского королевства в составе Австро-Венгерской империи), где устроился работать на мебельной фабрике. А в 1912 году, как и десятки тысяч тогдашних словаков, вместе с братом Михалом эмигрировал в США. Не­сколько лет спустя стал квалифицированным рабочим — нашел работу на фаб­рике музыкальных инструментов в Чикаго. Дубчек-старший занимался самообразованием, посещал курсы английского языка и риторики, увлекался языком эсперанто, стал активистом левого крыла Социалистической партии Америки. В 1916 году получил американское гражданство. А уже через год Соединенные Штаты вступили в Первую мировую войну на стороне Ан­танты, и новоиспеченный американец получил повестку на службу в армии.

Участие в «империалистической бойне» совершенно противоречило убеждениям социалиста-пацифиста Дубчека, и он решил нелегально уехать в Мексику, там дождаться конца войны. Однако на границе был задержан и приговорен к 18 месяцам заключения за уклонение от военной службы. После освобождения Дубчек возвратился в Чикаго, где вскоре познакомился со своей будущей женой. Павлина тоже была убежденной социалисткой, к тому же родилась в деревне в трех километрах от... Угровца. В Чикаго жила с 1909 года и работала кухаркой. В 1919 году Павлина и Стефан поженились, в том же году вступили в новообразованную Коммунистическую партию США. В 1920 году в Чикаго у них родился старший сын Юлиус. А в 1921 году Стефан решил вернуться в Словакию. Убедил в этом не только свою супругу, но и брата Михала с его женой.

Словакия в 1918 году освободилась от тысячелетнего венгерского ига. Поэтому коммунист Штефан Дубчек считал, что его место — на родине. Он сразу возглавил в родном селе ячейку Социал-демократической партии Словакии и перетянул эту ячейку в полном составе в новообразованную Коммунистическую партию.

Но у него не было ни работы, ни жилья. Оставленная в 1910 году отцовская лачуга для проживания была уже непригодна. И органист местной лютеранской кирхи (Дубчеки, в отличие от подавляющего большинства словаков, исповедовавших католичество, были лютеранами) временно уступил им свой служебный домик. Именно там и родился будущий лидер Пражской весны. Любопытно, что в том же селе и даже в том же доме органиста лютеранской кирхи за сто лет до того родился Людовит Штур — едва ли не самый выдающийся словак ХІХ века, писатель и один из лидеров словацкого национально-культурного возрождения.

Уже спустя несколько лет Штефана Дубчека снова потянуло в широкий мир. В первой половине 20-х годов тогдашнее советское руководство радушно приглашало в свою страну всех сознательных «братьев по классу», для которых Советская Россия должна была стать «пролетарской» родиной. В 1923 году Дубчек вступил в созданный левыми чешскими и словацкими рабочими-эсперантистами кооператив «Интерхелпо». Правление кооператива решило покинуть «буржуазную» Европу и строить новую счастливую жизнь в Стране Советов. Кооператоры не хотели быть нахлебниками в Советской России, и каждая семья, желавшая переселиться в социалистический рай, должна была внести 3000 крон — немалые деньги для тогдашней Чехословакии. На эти средства было закуплено оборудование для ряда небольших промышленных предприятий. Отец Дубчека вложил в «Интерхелпо» все американские сбережения, продал свой домик, еще и назанимал денег у родни. Но ему так и не удалось убедить уехать в Россию брата Михала, к тому времени основавшего в городе Тренчине неподалеку от Угровца кооператив портных и снабжавшего словаков модной «американской» одеждой.

24 апреля 1925 года первый эшелон чешских и словацких переселенцев отправился из словацкого города Жилины в Пишпек в Советском Туркес­тане (ныне Бишкек, столица Киргизии). В эшелоне было десять пассажирских вагонов и 14 грузовых с оборудованием, среди которого, в частности, — полный набор машин и инструментов для небольшой фабрики по производству музыкальных инструментов, которую намеревался открыть на новой родине Штефан Дубчек. В 1926 году со следующим эшелоном в Пишпек приехала семья Анны — будущей жены Александера. В целом же в социалистический «рай» тогда переселилось 1200 чехов и словаков.

Переселенцев из Чехословакии поразила ужасная нищета, царившая в Стране Советов, в частности в Турке-с­тане. Обычное жестяное ведро, например, было огромной ценностью, поэтому, оставленное на несколько секунд без присмотра, мгновенно «исчезало». Семья Дубчеков поселилась в пятиком­натном доме, где, кроме них, проживали... еще четыре семьи — по комнате на семью. Отцовская лачуга в Угровце, где «нельзя было жить», была лучше.

Несмотря на то что мастерская по изготовлению скрипок, мандолин и банджо Штефана Дубчека так никогда и не начала своей работы (в тогдашнем Туркестане на все это просто не было спроса), словак-американец быстро переориентировался — открыл мебельную мастерскую. И уже в 1925 году он был избран депутатом Бишкек­ского горсовета.

Александер практически не помнил Словакии, вспоминал лишь несколько отдельных образов. Своим родным городом считал Бишкек — пыль на немощеных кривых улочках, красочные восточные базары, одноклассники-киргизы навсегда остались в его памяти.

В 1932 году семья переселилась в Горький — как раз был построен Горь­ковский автомобильный завод. Тогда многие детали в кабине автомобиля изготовлялись из дерева, и заводу нужны были квалифицированные плотники. Тем временем советская власть как раз начала «сворачивать производственную кооперацию» как «мелкобуржуазную». Посему Штефан Дубчек завербовался на завод, и вскоре семья получила отдельную квартиру в микрорайоне, построенном для работников ГАЗа. Александер ходил в русскую шко­лу, хорошо учился, мечтал поступить в институт, был, по его воспоминаниям, убежденным советским патриотом.

В 1938 году Совнарком СССР поста­вил всех иностранцев, постоянно проживавших в Союзе, перед выбором — либо отказаться от своего гражданства и стать советскими подданными, либо немедленно покинуть СССР. Семья Дубчеков решила вернуться на родину, где у них не было ни кола ни двора.

Как партизан-рабочий стал секретарем ЦК

В Словакии семья Дубчеков поселилась в городе Тренчине в доме брата Штефана Михала — кооператора. Александер устроился учеником слесаря на завод «Шкода» в Дубнице в 15 километрах от Тренчина и спустя несколько месяцев уже стал слесарем. На том же заводе работали его брат Юлиус и будущая жена Анна, семья которой тоже вернулась из СССР.

Семья Дубчеков прибыла в недобрый час — спустя несколько недель после заключения Мюнхенского соглашения. А 14 марта 1939 года Гитлер ликвидировал Чехословакию, превратив чешские земли в Протекторат Чехии и Моравии и признав независимость провозглашенного накануне Словацкого государства. К власти в Братиславе пришла правоклерикальная Словацкая народная партия. Дубчеки, будучи левыми, да еще и протестан­тами по вероисповеданию, не испытывали ни малейших симпатий к правым кле­рикалам-католикам. Вся семья поддерживала идею восстановления Чехо­словакии. Это полностью совпадало с позицией запрещенной Коммунисти­ческой партии Чехословакии, автоном­ной частью которой стала Коммунисти­ческая партия Словакии. В эту подполь­ную партию и вступил в середине 1939 года 17-летний Александер Дубчек. Не принимая активного участия в подпольной работе, Александер добросовестно работал слесарем на заводе «Шкода», изготовлявшем снаряды для вермахта. Зато Дубчек-старший уже с 1940 года пребывал на нелегальном положении, а в апреле 1942 года стал членом третьего (составы двух первых были арестованы) подпольного ЦК КПС, состоявшего из трех человек. Спустя три месяца его арестовали, и до конца войны Штефан Дубчек сидел сначала в словацкой тюрьме, а потом в концлагере Маутхаузен, где чудом выжил. Уже с первого дня (29 августа 1944 года) Словацкого национального восстания против немецких войск, которые как раз оккупировали страну, Александер и Юлиус Дубчеки присоединились к повстанцам. Юлиус погиб в бою с немцами, а Александер был дважды ранен, второй раз тяжело — в ногу. После поражения восстания он скрывался.

В 1945 году Дубчек вступил в брак с Анной Орбисовой, с которой прожил 45 лет (до самой ее смерти) и имел троих сыновей — Павола, Петера и Мила­на. Начал трудиться рабочим на дрожжевом заводе в Тренчине, где сразу возглавил партийную организацию комму­нис­тов. С энтузиазмом воспринимал социа­листические преобразования, в частности, захват всей полноты власти в стране своими однопартийцами. «Моя вера была чиста и искренна», — вспоминал Дубчек. В 1949 году он стал партийным функционером — секретарем уездного комитета партии по оргработе.

Дубчек сделал довольно удачную, хотя и не головокружительную партийную карьеру. В марте 1951 года там же, в Тренчине, стал первым секретарем райкома партии; в октябре того же года — инструктором орготдела ЦК КПС в Братиславе; в январе 1953-го — секретарем обкома в Банска-Быстрице. В августе 1955 года он был направлен на учебу в Высшую партийную школу при ЦК КПСС в Москве.

Хотя в то время за плечами Дубчека уже было три года заочной учебы на юридическом факультете Братиславского университета, он самокритично признает, что был тогда, в возрасте 33 лет, малообразованным человеком. Отправился в Москву с большим энтузиазмом: «Я верил в социализм. Искал в книжках не подтверждения его правильности, а способы его лучшего понимания и советы, что делать, чтобы он лучше функционировал». Однако именно в столице советской империи у Дубчека появились первые сомнения по поводу соответствия советской модели социализма теории Маркса и абсолютной ценности советского опыта для социалистического строительства в других странах мира, в частности Чехословакии. Он находил противоречия между тем, что писал Маркс, и тем, что писал Ленин, да и несоответствие между писаниями их обоих и практикой советской жизни.

1955—1958 годы, которые Дубчек провел в Москве, пришлись на время хрущевской оттепели. Ему, в отличие от большинства слушателей-иностранцев, в совершенстве владевшему русским языком, было легче держать руку на пульсе советской жизни.

Много лет спустя, незадолго до смерти, Дубчек писал: «Спрашиваю себя сейчас: банкротство социализма через столетие после смерти Карла Маркса в самом деле имманентно содержалось в его идеях? Я не уверен, что крах социализма в ХХ веке не объясняется тем, что его реализацию полностью монополизировали русские радикалы, обремененные догматизмом и ортодоксией, связанными с отсталостью их родины. Из того, что я вычитал у Маркса, следует, что такая страна, как Россия, не была подготовлена к социалистическому эксперименту».

Несмотря на это, Дубчек до определенного времени держал свои сомнения при себе, закончил ВПШ с красным дипломом и вернулся в сентябре 1958 года на родину. Сразу стал первым секретарем Западнословацкого обкома партии в Братиславе, в 1960—1962 годах работал в Праге секретарем ЦК Коммунистической партии Чехословакии по промышленности, в 1962 году стал первым секретарем ЦК Компартии Словакии, а в январе 1968-го — первым секретарем Коммунис­тической партии Чехословакии, фактически первым лицом в социалистическом государстве чехов и словаков.

Так чем же была Пражская весна?

В период между Первой и Второй мировыми войнами уровень экономического и социального развития чешских земель был скорее не восточно-, а западноевропейским: Чехия и Мора­вия по своему развитию опережали соседнюю Австрию, их можно было сравнивать не с Польшей и Венгрией, а с Бельгией или Швейцарией (Словакия была намного более отсталой). Кроме того, Чехословакия, единственная из всех европейских стран, которые после 1945 года попали в сферу влияния СССР, в 20—30-е годы прошлого века не поддалась соблазну авторитаризма и сохранила классический демократический строй. Поэтому уровень восприятия и одобрения коммунистических преобразований по образцу СССР в стране всегда был невысок. И давние исторические симпатии чехов и словаков к русским «братьям-славянам», как и недавние воспоминания об освобожде­нии Красной армией от немецких оккупантов, мало чему могли помочь. Ведь в условиях централизованного социалистического планирования государст­во стремительно теряло статус одной из самых развитых стран Европы, а душ­ная атмосфера политической несво­боды была невыносима для большинст­ва из тех, кто привык жить иначе.

Хрущевская оттепель произвела огромное впечатление на чехов и словаков. «Для меня Хрущев был синонимом надежды», — вспоминал Дубчек. Однако у власти в Чехословакии по-прежнему находился давний сталинист Антонин Новотный. Хотя в соответствии с новыми советскими веяниями он должен был положить начало процессу реабилитации жертв политических репрессий, процесс этот был половинчатым и непоследовательным. Под влиянием косыгинской реформы в СССР в Чехословакии тоже началось мощное движение за «экономическое реформирование социализма». Возгла­вил его директор Института экономики Ота Шик, который в начале Второй мировой был коммунистом-подпольщиком, а с 1940 до 1945 год — узником нацистских концлагерей. Прав­да, Шик в своих планах пошел намного дальше Косыгина. Он не только отстаивал децентрализацию и экономическую самостоятельность предприятий, но и предполагал существование в промышленности и сфере услуг муниципальной, кооперативной и мелкой частной собственности.

Дубчек как секретарь ЦК КПЧ по промышленности отстаивал размещение большей части инвестиций в более отсталой Словакии. А возглавив автономную Коммунистическую партию Словакии, он вступил в прямую конфронтацию с Новотным. В частности, весной 1963 года еженедельник Союза словацких писателей «Культурни живот» начал печатать статьи на темы, еще до недавнего времени являвшиеся табу для всей чехословацкой прессы и по-прежнему остававшиеся таковыми в Чехии. Дубчек поддерживал стремление словаков к равноправию с чехами в рамках общего государства. Еще со средины 60-х началось активное движение за федерализацию Чехо­словакии, за создание двух союзных республик — Чешской и Словацкой. За­бегая вперед, скажем, что федерализация — единственное политическое достижение Дубчека, которое пережило его владычество в Праге и два десятилетия спустя (после краха социализма в Чехословакии) сделало возможным «бархатный развод» двух «братских народов».

Однако широкое демократическое движение набирало силу не только в Словакии, но и в чешских землях. В июне 1967 года на съезде Союза чешских писателей разразился настоящий бунт. ЦК КПЧ решил отобрать у Союза его еженедельник «Литерарни новини». Дубчек открыто выступил против этого решения, а значит, против Новотного, который в ответ создал комиссию ЦК, призванную изучить «националистические отклонения в деятельности члена президиума ЦК КПЧ Александера Дубчека».

Но было уже поздно. В обществе продолжало нарастать демократическое движение, поддержанное большинством граждан. На промышленных предприятиях начали создаваться рабочие советы. Большинство членов КПЧ шли за настроениями общества, и партийные функционеры не решались этому откровенно сопротивляться. В ноябре 1967 года пленум ЦК КПЧ принял решение разделить должности первого секретаря ЦК и президента республики (обе занимал Новотный). Но только 5 января высшую власть в государстве — должность первого секретаря — получил Дубчек. До того шла напряженная борьба за «наследие» Новотного. Последний обратился за помощью в Брежневу. Тот инкогнито прилетел в Прагу, провел индивидуальные беседы со всеми членами президиума ЦК и, убедившись, что «старого Тонду» никто из них не поддерживает, умыл руки, словно Пилат. «Это ваше дело», — только и сказал, улетая из Праги. Но как же пожалел генсек ЦК КПСС о своем решении буквально через месяц!

Поначалу никто не рассматривал Дубчека в качестве кандидатуры на выс­шую должность в государстве. Реформаторское крыло в ЦК пыталось провести на нее своего лидера — Олдржиха Черника, консерваторы — старого сталиниста Гендриха. Дубчек не был лидером ни одной из группировок пражского политического олимпа, постоянно проживал в Словакии и за всю свою жизнь только два года проработал в Праге. Между тем обе противоборствующие команды наконец-то сошлись на его кандидатуре как на меньшем зле.

«Дубчек всегда выглядел нерешительным и совершенно не производил впечатления человека, рвущегося к власти, — утверждает Шик. — Я знал, что он никакой не реформатор и почти ничего не смыслит в экономике, но мне казалось, что на него можно влиять».

Два-три месяца никаких принципиальных изменений в обществе, на первый взгляд, не происходило. В это время Дубчек вел подковерную борьбу, чтобы заменить оппонентов на высших государственных должностях сторонниками реформ. В результате Черник стал премьером, старый генерал Людвик Свобода — президентом республики вместо Новотного. Были заменены ключевые министры, шесть из десяти членов президиума ЦК. Вдохновитель Пражской весны Шик занял сравнительно скромный пост вице-премьера. Сразу была упразднена цензура в газетах, на радио и телевидении.

Но по-настоящему «Весна» началась только в апреле, когда была принята и обнародована Программа дейст­вий ЦК КПЧ. Сейчас этот документ кажется весьма умеренным и очень коммунистическим. Частично это связано с «маскировкой» — Дубчек потом вспоминал, что он и его единомышленники были очень осторожны, чтобы «не дразнить гусей» в Кремле: «По своему смыслу программа была еретической, но мы сделали все, чтобы она таковой не выглядела». Так, вспоминает Дубчек, «нельзя было допустить даже намека, что мы планируем возвращение к многопартийной системе». В программе даже не упоминалась приватизация, хотя Шик к тому времени уже убедил Дубчека, что в государственной собственности должны остаться только крупные стратегические предприятия, а остальное — перейти в частные руки. Тем не менее программа провозглашала свободу слова и отмену цензуры, обеспечивала реальную свободу собраний, разрушала для чехов и словаков железный занавес, давая им возможность свободно выезжать в любую страну мира, провозглашала федерализацию государства. Была также введена экономическая самостоятельность государственных предприятий и разрешена индивидуальная трудовая деятельность, особенно в сфере услуг.

Реформаторская деятельность Дубчека и его команды продолжалась чуть больше четырех месяцев, пока не была прервана советским вторжением, в которое он сам, кстати, не верил до последнего дня. А что было бы, если бы этого не произошло?

Но вторжения избежать было невозможно. Дубчек мог и тогда, и четверть века спустя утверждать: «Ни я, ни мои союзники не намеревались демонтировать социализм, хотели только (выделение мое. — О.П.) порвать с практикой и основами ленинизма». Но ведь поиски собственного пути построения социализма автоматически означали освобождение страны от советского диктата! А интересы собственной империи значили для советского руководства ничуть не меньше, чем социализм как таковой. Единственное, что тогда могло спасти чехословацкую свободу — быстрое и решительное вмешательство Запада. Однако в той ситуации оно было, скорее всего, невозможным. 1968-й — год, когда всю Западную Европу сотрясали студенческие бунты, а Соединенные Штаты глубоко погрязли во Вьетнаме. Да и вмешательство Запада возможно было лишь при условии недвусмысленного обращения за помощью...

Как Дубчек жил «после того»

Дубчек до конца жизни повторял свои тезисы о «советской паранойе», о том, «что социализм в Чехословакии вследствие наших реформ стал бы только мощнее». Какое это все имело значе­ние, если возникла прямая угроза выхода Чехословакии из подчинения Москве! Если словно карточный домик могла рухнуть власть московских сателлитов во всей Восточной Европе — ведь уже в апреле варшавские студенты вышли на демонстрацию под лозунгом «Вся Польша ждет своего Дубчека».

Уже с февраля 1968 года на Дубчека начали оказывать все более усиливающееся давление. Постоянные звонки и письма Брежнева, визиты его эмиссаров Косыгина, Гомулки, Кадара и Ульбрихта в Чехословакию, мартовское «совещание» руководителей СССР, ГДР, Польши, Венгрии, Болгарии и Чехословакии в Дрездене, майские переговоры чехословацкой правительст­венно-партийной делегации в Москве, в конце концов беспрецедентные трехдневные июльские переговоры в пограничном городке Чиерна-над-Тисой, куда Брежнев привез политбюро ЦК КПСС в полном составе и заставил Дубчека привезти туда весь президиум ЦК КПЧ. Впрочем, в Чиерне Брежнев уже не надеялся убедить Дубчека отступиться. Он пытался вбить клин между чехословацким руководством, найти предателей, которые бы согласились возглавить марионеточное «рабоче-крестьянское правительство», которое бы выполняло функции кремлевского наместника после оккупации страны. Ведь принципиальное решение о вторжении полит­бюро ЦК КПСС приняло еще в конце июня — после того как Дубчек начал вычищать из ШтБ (чехословацкого аналога КГБ) наиболее одиозных советских агентов.

Поздно вечером 20 августа проходило последнее заседание президиума ЦК перед ХІV внеочередным съездом КПЧ, на котором Дубчек планировал очистить ЦК от просоветских «реакционеров» и придать новое ускорение реформам. Около полуночи позвонил министр обороны Дзур, который к тому времени уже был задержан в своем кабинете, и сообщил о вторжении войск СССР, ГДР, Польши, Венгрии и Болгарии.

И тут Дубчек, подобно тому, как за три десятилетия до того президент Бенеш в Мюнхене, вынужден был принять самое тяжелое решение в своей жизни. Спустя час появилось постановление президиума ЦК, которое хоть и признавало вторжение «противоречащим не только основам отношений между социалистическими странами, но и отрицающим основополагающие нормы международного права», призывало всех граждан республики сохранять спокойствие и не оказывать сопротивления «армиям вторжения, поскольку оборона наших границ невозможна», ввиду чего «наша армия, органы безопасности и народная милиция и не получили приказа защищать страну». Что лучше: умереть стоя или жить на коленях? Дубчек пришел к выводу, что главное — чтобы не пролилась кровь чехов и словаков...

А еще через час кагэбисты вместе с полковником-добровольцем из чехословацкой ШтБ арестовали Дубчека и всех его единомышленников из числа членов президиума от имени «народного правительства товарища Индры» (секретарь ЦК — реакционер, которого на съезде должны были лишить должности). Дубчек был вывезен на горную базу КГБ в Закарпатье, где находился без какой-либо информации двое суток. 23 августа его доставили на «переговоры» в Москву. Брежнев, Косыгин, Подгорный в грубой форме требовали от него подписать совместное коммюнике.

Как выяснилось, за эти дни в пражском районе Высочаны в цеху завода ЧКД под охраной рабочих дружин тайно собрался съезд КПЧ, который заклеймил вторжение, обратился к международному коммунистическому движению и мировому сообществу с прось­бой о помощи и вывел из состава руководящих органов партии всех предателей. Сомнительно, что советские спецслужбы не имели информации об этом собрании. Но они не решились разогнать съезд КПЧ. Ведь весь мир и так увидел, чего стоит советская демагогия о мирном сосуществовании, уваже­нии суверенитета других стран и т.п.

Министр иностранных дел Чехословакии Иржи Гаек, который во время вторжения пребывал за границей, обратился в Совет Безопасности ООН с требованием рассмотреть вопрос об агрессии Советского Союза против Чехо­словакии. Но главное, весь чехословацкий народ встретил оккупантов ненавистью и презрением. Моральное давление на предателей было настолько сильным, что Брежневу не удалось сформировать марионеточное правительство! И Индра, и Беляк, и Колдер, и Швестка — все члены президиума ЦК КПЧ, участвовавшие в заговоре против Дубчека и искренне ненавидевшие Пражскую весну, отказались возглавить правительство.

Посему русские предложили Дубчеку и его соратникам, которые тоже были вывезены в Москву, «компромисс» — признать в совместном коммюнике нелегитимным Высо­чанский съезд, отозвать чехословацкое обращение к Совету Безопасности ООН, но в свою очередь возвратить им свободу и сохранить за ними все должности. Первым сломался президент Свобода, потом, друг за другом, остальные члены руководства. Через трое суток Дубчек поставил свою подпись под позорным коммюнике и 27 августа возвратился домой. Он еще питал надежду, что Чехословакия сможет выстоять. На пленуме ЦК, состоявшемся 31 августа в Пражском граде, были выведены из состава президиума предатели Колдер, Риго и Швестка. Дубчек разработал программу сопротивления — не признавать вторжения и оккупации, факт контрреволюции, сохранить Программу действий. Но выяснилось, что претворять демократические реформы в условиях иностранной военной оккупации невозможно.

Вследствие очередных «компромиссов» от власти отстраняли наиболее активных сторонников реформ. Прислужники Кремля постепенно захватывали новые и новые позиции.
14 ноября Москва вынудила чехословацкое руководство подписать договор о «временном» (на неопределенный период) размещении советских войск. Началась «нормализация». 17 апреля 1969 года Дубчек был «вытеснен» с должности первого секретаря ЦК. Прав­да, он стал спикером парламента, но и на этой должности новый прокрем­левский первый секретарь партии Густав Гусак заставил его подписать 22 августа 1969 года позорный указ о введе­нии чрезвычайного положения, согласно которому начались первые аресты.

Дубчек оправдывает свое поведение тем, что он обеспечил «организованное отступление»: еще почти год после вторжения не было репрессий, около 100 тысяч чехов и словаков — практически все желающие — смогли уехать на Запад. Однако логику его сотрудничества с оккупантами понять трудно.

В августе 1969 года Дубчек был освобожден от должности председателя Федерального собрания, выведен из пре­зидиума ЦК. В декабре он был назначен посолом Чехословакии в Турции, а в июне 1970 года лишен всех должностей и исключен из партии. В Чехо­словакии началась большая чистка. Из 1,5 млн. членов КПЧ из партии были исключены или сами вышли из нее в знак протеста против советской оккупации 500 тысяч человек. Среди последних были и родители Дубчека, которые в 1969 году имели ровно по 50 лет партийного стажа. Все интеллигенты — участники революции — были вынуждены заниматься физическим трудом. Например, лидер украинской общины Словакии ученый с мировым именем профессор Микола Мушинка работал чабаном в колхозе, а затем кочегаром в котельной. И это продолжалось 20 лет и касалось сотен тысяч людей!

49-летний Дубчек решил устроиться на работу по специальности — слесарем. Но на ни один завод его не принимали. В конце концов взяли в лесничество на окраине Братиславы слесарем по ремонту бензопил. Там он про­работал 11 лет — до самого выхода на пенсию. Дубчека полностью изолирова­ли от общества — исключили из профсоюза, общества охотников и даже из Ор­ганизации ветеранов антифашистского сопротивления. Каждого, кто перекидывался с Дубчеком или его женой на улице хоть словом, ШтБ задерживала, заводила в отделение и записывала личные данные. Дубчек наотрез отказался эмигрировать, хотя ему и намекали на это. Но вместе с тем он и не принимал участия в борьбе дисси­ден­тов, как это делал мужественный Вацлав Гавел, не вылезавший из тюрем.

Только в конце 80-х, накануне и во время бархатной революции, Дубчек проснулся от летаргического сна. 26 ноября 1989 года Гавел и Дубчек во время кульминации революции вдвоем стояли на балконе здания на Вацлавской площади в Праге, где собрались сотни тысяч людей. 29 декабря проходили первые за много десятилетий демократические выборы в Чехословакии — избирали временного президента республики. Демократическая коалиция решила выставить единого кандидата. Кто должен был им стать — левый Дубчек или правый Гавел? Дубчек буквально умолял Гавела уступить ему, обещая на следующих выборах через полгода не выставлять свою кандидатуру. Но Гавел был неумолим, и Дубчек... снял свою кандидатуру. Зато стал главой Федерального собрания. Но федерация доживала последние месяцы.

После свержения диктатуры большинство чехов голосовали за правых, а словаки поддерживали левых, в частности Словацкую социал-демократическую партию, которую возглавил Дубчек. Он был едва ли не единственным заметным лидером как в Чехии, так и в Словакии, отстаивавшим сохранение общего государства. Надежда на это умерла вместе с ним — 1 сентября 1992 года на 88-м километре шоссе Прага—Братислава БМВ главы Федерального собрания попал в автокатастрофу. Дубчек боролся за жизнь еще два месяца, но 7 ноября 1992 года умер. А Чехословакия распалась.