Албания: страна «мерседесов» и пулеметных бункеров

К Албании я подбирался постепенно. Сначала, когда открылись возможности для путешествий по миру, как-то меньше всего хотелось ехать в страну, пережившую еще более жесткую, нежели советская, коммунистическую диктатуру с ее идиотизмом, так сказать, в квадрате. У Албании был еще более странный, нежели его советский современник Брежнев, вождь Энвер Ходжа, и она провела десятки лет в полной самоизоляции. В воображении эта страна представлялась чем-то совершенно угрюмым и неинтересным, тем не менее иногда возникали и вопросы. После того как сталинист Энвер Ходжа отказал Никите Хрущеву в военно-морской базе на территории Албании, в 1961 году Москва с Тираной окончательно рассорились. Не углубляясь в тонкости идеологических расхождений, скажем так: Кремль начал делать вид, словно Албании не существует вообще. Если кто-то интересовался географией, как я в школе, то белое пятно на Балканах выглядело довольно странно. Почему нет информации?

В университете я довольно рискованно дружил с иностранцем-югославом. Это сейчас они уже стали «братьями-славянами», а тогда был «предатель социализма Тито». Белград имел непосредственные трения с Тираной и свой этнический албанский автономный край Косово. Поэтому их Албания интересовала больше. Однажды меня в разговоре с Милошем взволновал один наивный вопрос: «Как возможна диктатура над Адриатикой? Ведь там должны быть замечательные пляжи». На это мой друг ответил: «Да какие пляжи? У них там гражданские по улицам маршируют. А за ношение плавок на людях легко можно в кутузке оказаться». Потом он еще рассказывал о документальном фильме, увиденном в Белграде. В нем вроде бы речь шла о том, что в Албании у каждого жилого дома стоял пулеметный бункер для обороны от «армии вероятного противника». Также в центре Тираны якобы была мечеть, в которой коммунистические власти устроили общественный туалет в рамках государственной политики атеизма (Албания была единственной страной в мире, где религия полностью запрещалась). Помню, что на этом фоне вылавливание комсомольцев у церкви на Пасху в Киеве показалось невинной забавой.

Еще удивляло некое идеологическое упрямство Албании в отношении Советского Союза. Казалось бы, и те, и другие — коммунисты, чего же еще? Так нет же. Мне, привыкшему с раннего юношеского возраста слушать всяческие иностранные «голоса» на коротких волнах, несколько раз случилось натолкнуться на странное определение, которое употребляло в отношении СССР албанское русскоязычное радио: «социал-империалистический Советский Союз». Как так «империалистический»? Ведь мы же вроде интернационалисты?

Потом начались пертурбации коммунистического времени. Албанцы сбросили коммунистического преемника Энвера Ходжи Рамиза Алию и избрали президентом диссидента Сали Беришу. Тогда в новостях было много сюжетов о пароходах, полных албанских беглецов, направляющихся в Италию (по некоторым подсчетам, треть всего населения страны воспользовалась падением диктатуры в надежде сбежать от ужасающей нищеты). Потом там какой-то местный Мавроди в 1997 году обманул половину населения с банковскими пирамидами. Но балканский гнев по этому поводу, в отличие от соответствующих российских событий, локализовать не удалось. Народ разграбил склады с оружием, начались насилие и полнейший беспорядок. В результате, чтобы избежать кровопролития, в страну были введены войска НАТО. Переход от коммунизма сталинского образца к демократии оказался наиболее болезненным в Европе.

В прошлом году я уже был на самой албанской границе в Македонии, но пересечь ее не хватило времени. Наконец в этом году пришлось пообщаться с албанским иммигрантом в Англии. Сокол — бывший гимнаст, не вернувшийся домой после соревнований, а теперь преподающий в университете Ньюкасла, — был первым, кто рассказал об издержках коммунистического режима в Албании, пережитых им самим. В то время сосед шпионил за соседом, и даже в частном разговоре нельзя было сетовать на какие-то трудности, ведь это преследовалось властями. «Вот, например, в магазине нет картофеля, а сосед каким-то образом узнал, что ты отправился именно за этим продуктом. Если он спросит потом, вкусный ли был картофель, я должен ответить утвердительно, ведь иначе обвинят в клевете на коммунистический порядок». После всего вышеописанного уже накопилась критическая масса знаний, переросшая в желание лично увидеть, в каком состоянии эта когда-то беднейшая страна Европы вошла в третье тысячелетие? Этим летом я решил присоединить Шкиперию (так звучит название страны по-албански) как приложение к посещению черногорского побережья Адриатики.

Переход от славянского мира к иллирийскому (историки предполагают, что албанцы являются потомками древних иллирийцев — балканских племен, из которых лишь они единственные пережили варварские войны средних веков, сохранив свой ни на что не похожий язык) оказался плавным. Из итальянского порта Бари паромом я переправился в Черногорию. Из черногорского порта Бар отправился на автобусе в этнически албанский город Улцинь. Там и пересек близкую албанскую границу. Мало кто в Улцине толком знает, как можно переехать в Албанию. В одном из туристических бюро посоветовали идти на одну автостанцию, а там, в свою очередь, отправили обратно в центр города. Микроавтобус вроде киевской маршрутки отправлялся все-таки из центра — от кафешки рядом со стоянкой такси. Что касается цены на билет, то разные бюро предполагали что-то в пределах 10—20 евро. Оказалось, что на самом деле поездка из Улциня в албанский город Шкодер стоила лишь четыре.

Перед выездом в шесть утра водитель микроавтобуса (албанец) собрал паспорта у всех пассажиров. Затем заказал себе чай и долго, минут 40, детально заносил паспортные данные в какой-то список. Большинство пассажиров (все, кроме меня, албанцы) в это время заняли места в салоне. Я же тем временем пил кофе. Когда водитель был готов ехать, он подозвал меня к машине и почему-то гаркнул на албанца, сидевшего на переднем месте. Тот обескураженно ушел в конец салона. Меня же водитель жестом пригласил сесть рядом с ним. Ехали мы до границы около часа по очень живописным местам. Наконец — граница. На выезде из Черногории водитель сам вынес все паспорта пограничникам. Метров через 50 — албанский пограничный пункт. Водитель делает то же самое, но на этот раз случилась задержка из-за моего присутствия среди пассажиров. Пограничник пришел на меня посмотреть. Дальше было довольно занимательное общение, пока водитель не сообразил, что я знаю сербский. Он оказался единственным из всех присутствующих, кто мог на нем изъясниться. Пограничники хотели знать мой маршрут. Я объяснил, что еду в Тирану, а потом — в порт Дуррес. А дальше паромом обратно в Италию. После того как пограничник куда-то позвонил, наконец-то въезжаем в Албанию.

Пассажиры, все — мужчины, постигли в конце концов, что с ними едет иностранец, начали знакомиться. Название моей страны? — ага, сообразили каким-то образом. Начинаю нащупывать почву. По-английски кто-то говорит? Нет. По-итальянски (это же напротив Италии и, принимая во внимание, что можно принимать итальянское радио и телевидение, казалось, этот язык мог быть им понятен)? Тоже нет, как и по-сербски, ведь в Улцине, где они все работали, это не требовалось, — там с ними все общаются на родном языке. Вдруг слышу: «Говоришь по-русски?» — «Да». — «Как тебя зовут?». Так, мол, и так. «А тебя?» Этого он уже не понял. Пришлось помогать жестами. Оказалось, Мухамед. Потом спрашивает: «Ты кто работать?» Отвечаю: «Журналист». Слышу, он переводит другим пассажирам: «професОр» (потом оказалось, что нужное албанское слово звучит «газетар»). На этом разговор закончился, и я начал рассматривать происходящее вокруг.

По обе стороны узкой дороги, которая порой была асфальтированной, но больше срывалась на грунтовку, иногда возникали бедненькие села. Привлекло внимание, что возле дороги лежат кучи мусора, а дальше в поле стоит много оставленных разбитых автомобилей (видимо, автосвалок в этой стране пока не существует). Ну и обещанные когда-то Милошем бетонные пулеметные бункера начали возникать везде довольно массово. Сделав своими врагами совершенно все страны мира (последний, с кем в 1971-м разорвали связи, стал Китай), Энвер Ходжа запер Албанию на замок и начал проводить политику экономической самодостаточности, весьма напоминающую эдакий военный коммунизм. Незадолго до смерти, в 1985 году, ему стало казаться, что весь мир вот-вот двинется на Албанию. И тогда он однажды решает готовиться к отпору и мобилизует народ на строительство бункеров. По подсчетам, в течение довольно сжатых сроков в стране с примерно таким же количеством населения, как и Киев, было построено 700 тысяч бункеров. Сегодня никто точно не знает, что с ними делать. Они стоят везде: у многоэтажных домов и в безлюдных горах, у границ и в самом центре страны. В приморском Дурресе они построены прямо на пляже, видимо, чтобы отражать атаки из Италии. Я видел, как кто-то предприимчивый приспособил пляжный бункер под основу для бара, и его ныне украшает реклама кока-колы. (Трудно вообразить себе более наглядную иллюстрацию окончательной победы капитализма над коммунизмом!)

И вот наконец-то Шкодер — один из самых древних городов Европы. Дорога снова облекается в асфальт, а на обочине начинают выныривать бары, некоторые даже новопостроенные. Вдруг возникает невероятно импозантное сооружение на одинокой горе, висящей над крупным водохранилищем. Это — Розафа, легендарная крепость, подходящая к южному краю живописного Шкодерского озера. Иллирийская крепость стояла тут уже за 500 лет до рождения Христа, охраняя торговый перекресток на слиянии рек Буны и Дрыны. Неподалеку от подножия крепости — автовокзал. Водитель, уже знающий мой маршрут по информации, которую я дал пограничникам, тут же перебрасывает меня на микроавтобус, следующий в Тирану. Он отравляется прямо сейчас, а на соседнем сиденьи — мой «русскоязычный» друг Мухамед...

В Албании, кстати, очень интересные именно эти автодороги. Кроме единственной новой 40-километровой скоростной автострады между Тираной и Дурресом, остальные дороги строили еще при царе Горохе, когда частных автомобилей в стране не было вообще, а следовательно, ездили на них только считанные правительственные «членовозы». Сейчас же концентрация авто такова, что узенькие дороги с выбоинами не выдерживают. Продвижение вперед часто происходит черепашьими темпами. Совершенно нормальная картина, когда за какой-то конной телегой плетутся пять-шесть «мерсов», которые не в состоянии эту коняку обогнать, поскольку двум легковушкам трудно разминуться. В городах движение крайне хаотическое. Полагаться на светофор нельзя. Правил никто не соблюдает. Вообще-то совокупный опыт страны в вождении автомобилей весьма незначителен из-за вышеупомянутого. Пешеход должен полагаться лишь на собственную сообразительность и скорость, если не желает оказаться под колесами.

Как ни странно, но выяснилось, что Мухамед неплохо знал другой язык, который я понимаю, — македонский. Он оказался из какой-то пограничной с Македонией деревни и едва ли не полуславянином. Я его довольно удачно «использовал», записав на клочке бумаги несколько основных слов по-албански. При этом удивительно, но мне так и не удалось добиться от него слова «благодарю». Он почему-то упрямо не мог понять его ни на македонском, ни на сербском, ни на русском, ни на французском, ни на любом другом языке. Я даже описал ему ситуацию, когда он что-то хорошо делает, а босс ему за это говорит — что? «Сифьете», — смоделировал Мухамед, но позднее оказалось, что это, скорее всего, означает «хорошо».

По пути в Тирану из Шкодера микроавтобус трижды останавливали полицейские. Интересна процедура приветствия водителя: полицейский всегда пожимает ему руку, прежде чем переходить к сути разборки. Я сперва даже подумал, что встретились старые знакомые. Это тоже эхо времен, когда все были «товарищами». Мухамед немедленно объяснил мне причину остановки: «Полицейский хочет сидеть в кафе, пить кофе. Ему нужны деньги». Ну, ясное дело, я это понимаю, впрочем, украинские полисмены, кажется, предпочитают другие напитки...

Тирана оказалась большим городом, тоже забитым автомобилями, из которых, на глазок, примерно 80 процентов, — «мерседесы». Смело можно сказать, что эта страна имеет больше всего «мерсов» в мире на душу своего трехмиллионного населения. Сидишь, например, где-то в уличном кафе в центре города и видишь, как в течение минуты беспрерывной колонной мимо тебя едут одни лишь «мерседесы» — как новенькие, так и очень старые. Это некое представление о счастье рядового албанца, 14 лет назад не имевшего ничего. На вопрос, откуда деньги, до сих пор не могу ответить. Видимо, некоторые являются результатом преступной деятельности: торговли наркотиками, проституции. Албанская мафия — известное явление в странах Запада. Некоторые машины, видимо, краденые. Но ведь не столько же! Нельзя забывать и о сотнях тысяч албанцев, пашущих в таких странах, как Италия или Германия. Они годами отказывают себе в элементарном, дабы наконец-то исполнить заветную мечту и приехать домой на собственном «мерседесе».

В Тиране нет службы информации для туристов. Если приезжаешь сюда без карты и справочника, как это сделал я, возникают огромные проблемы. Поскольку иностранцев тут почти не бывает, сеть отелей весьма ограничена. За неимением конкуренции несколько отелей в центре очень дорогие, как для моего бюджета. С другой стороны, чтобы найти что-то подешевле, нужно отойти от центра. Но в какую сторону? Спросить ни у кого ничего нельзя ввиду незнания языка, и остается одно: наугад бродить по улицам.

С трудом обнаружил очень приличный и относительно недорогой отель. Владелец хорошо говорил по-итальянски, и наконец-то удалось расспросить о некоторых вещах. Так что теперь можно было обменять деньги и поискать, где бы перекусить. Деньги в этой стране обмениваются тремя способами. Самый плохой курс предлагают официальные банки, которые охраняют люди с большими автоматами. Чуть получше курс в маленьких бюро обмена. В Дурресе я был ошарашен, увидев в окошке менялу с кружкой чая в правой руке и АК-47, лежавшем на столе по левую руку! И, наконец, почти официально действуют сотни уличных менял. Они ходят возле банков с «веерами» леков (так называется албанская денежная единица) и предлагают самый лучший курс.

Центр Тираны довольно небольшой, а то, что там может интересовать туриста, очень легко обойти пешком. Почти все самые важные сооружения находятся на большой центральной площади, носящей имя Скандербега. Скандербег — это величайший албанский национальный герой. Его большое значение в истории страны признавал даже Энвер Ходжа, тем не менее считавший, без сомнения, величайшим героем именно себя. В XV веке под предводительством Скандербега албанцы в течение 25 лет оказывали сопротивление Оттоманской Порте. Историки утверждают, что он не проиграл туркам ни одной битвы, и только после его смерти страна была полностью покорена. Кстати, фильм о Скандербеге был едва ли не единственной албанской лентой, которую почему-то показывали на советском телевидении...

Тут-то на площади, рядом с мачтой с огромным красным с черным орлом флагом страны, стоит и довольно симпатичный памятник герою. Сразу за ним — наиболее выразительное историческое здание города — мечеть Этем Бей, построенная в 1793 году. Это, собственно говоря, та мечеть, которую так остроумно использовал Энвер Ходжа в борьбе за победу атеизма. Теперь мечеть снова действует, но там я увидел лишь двух верующих. Хотя ныне в стране имеются мусульмане, католики и православные, они не очень активно практикуют религию. Памятник самому вождю с площади давно уже убрали. На высвобожденном месте на машинках за деньги катают детей. Радует глаз расположенный рядом Национальный музей истории. Он выглядит как типичный дом культуры в областном центре на всем пространстве от Житомира до Караганды. Его украшает мозаичное панно в стиле «рабочий и колхозница». За главными героями картины видна еще целая группа чем попало вооруженных решительных людей и албанский флаг. Все они до сих пор шагают к какому-то светлому будущему. А само направление этого движения в наши дни, наверное, символизирует движущаяся реклама, тут же, на соседнем доме. Там вам и голландское пиво «Амстель», и, опять-таки, эта вездесущая кока-кола. Одним словом: на Запад, в ЕС и НАТО. У президента и правительства ныне значительно более бедной, нежели Украина, Албании в этом нет никаких колебаний или сомнений. Если пройти от площади Скандербега каких-то 200 метров в направлении довольно заброшенного национального стадиона Чемаль Штафа, где сборную Украины вскоре ожидает отборочный матч чемпионата мира по футболу, то над рекой Лана увидите бывший мавзолей Энвера Ходжи. После победы демократии тело вождя оттуда выбросили, но оригинальное напоминание о нем присутствует. Здесь работает бар под названием «Мумия». Это название тщательно выведено на стене экс-мавзолея красной краской с каплями, которые должны символизировать кровь...

В Тиране великое множество баров и ресторанов. Цены достаточно низкие. Готовят тоже вроде неплохо. Местное вино — довольно приличное, а вот пиво «Тирана» не очень рекомендую гурманам. Лучше заказывать «Амстель», если имеется. Меню — однозначно албанское, тем не менее, если вы знакомы с турецкой кухней, можете там многое опознать. Иногда с официантом приходится общаться жестами, но во многих заведениях имеется хотя бы один человек, владеющий каким-то иностранным языком. Чаще всего это был итальянский, затем — английский. В ресторанах и барах нечасто интересовались, откуда я. Несколько раз, когда это случалось, название «Украина» немедленно вызывало одну из двух реакций: «А, Шевченко!» или «А, Руслана!» Кстати, в Тиране в магазине лежала кассета Русланы, а «Дикие танцы» крутили на местном радио, и даже слышал ее там в каком-то баре.

Тирана в общем ныне значительно веселее, чем это было при коммунистической диктатуре. Понравилась идея мэра города, распорядившегося покрасить местное соответствие хрущевок во все цвета радуги. За посттоталитарные годы уже выросли совершенно западного вида высотные здания и модерновые отели, как, например, «Шератон», неподалеку от стадиона.

Любопытно, что, расположившись в центре страны, Тирана вместе с тем лежит менее чем за час езды от великолепного адриатического песчаного пляжа. Чтобы туда добраться, нужно только сесть в автобус, отходящий от городского базара к порту Дуррес каждые полчаса. Цена билета — менее одного доллара. Скоростная автострада идет по живописным местам, видимо, популярным среди местных нуворишей. Тут уже появились сотни вилл, со вкусом сделанных в средиземноморском стиле: персикового цвета стены, крыши из красной черепицы и раздвижные ставни.

В Дурресе за комнату в недавно построенном над морем отеле я заплатил 25 долларов. Как и в Тиране, оказался там единственным постояльцем. Вообще-то иностранцев в стране почти не видно. Если еще в Дурресе они попадаются, поскольку оттуда отходят паромы на Италию, то в Тиране я видел лишь двух типично одетых американских мормонов, добравшихся даже туда в поисках неофитов. Любопытно, на каком языке они пытаются их обратить?

Дуррес — древний город. Его основали греки в VII веке до нашей эры. Длительное время город был крупнейшим портом на Адриатическом море. Тут начиналась очень важная дорога — Виа Игнатиа, которая вела до самого Константинополя. Много памятников римской эпохи. Среди самых интересных — амфитеатр, построенный во II веке до нашей эры. Еще один памятник — стены византийского города VI века, которые в XIV веке были усилены венецианскими башнями. В наиболее характерной из них, над морем, ныне действует весьма популярный среди продвинутой молодежи бар.

Стиль жизни в Дурресе очень интересный. Примерно в восемь вечера улицы, ведущие от центра к набережной, перекрываются для автомобилей, и едва ли не все население города выходит на прогулку. Люди просто гуляют и смотрят друг на друга. Это продолжается около двух часов, а уже где-то часов в одиннадцать абсолютно все замирает. Не только Дуррес, но и вся Албания ложится спать. Ночной жизни как таковой почти нет. В пятницу в 11 вечера закрылась даже дискотека при моем отеле.

К пляжной зоне из центра города ездят маршрутные автобусы. Именно там наиболее заметно, как за считанные годы все-таки успела вырасти албанская туристическая индустрия. Пока что она в основном ориентирована на своих, но качество некоторых отелей не вызывает сомнения: вскоре тут появятся и иностранцы. Пляж хорошо оснащен. Вода чистая, песчаная коса довольно далеко заходит в море. По пляжу бродят торговцы с напитками и закусками. Среди них много детей. Со мной «разговорился» веселый мальчонка лет 10—11, Клавдиан, сперва довольно настойчиво, но вместе с тем и как-то смешно предлагавший мне кока-колу или спрайт. Он не говорил ни на одном из иностранных языков, поэтому я решил отвечать по-украински. Говорю: «Кока-кола — ні, но. Не п’ю. ДоктОр каже: «но». Коньяк — «по» (т.е. да), пиво, бірра — теж «по», а кока — «но». Смеется, говорит, что сейчас сбегает, коньяк принесет. Снова отказываюсь, смеемся вместе. Дальше — урок по географии. Клавдиан сначала думает, что я серб, потом — что немец. Об Украине он еще не слышал, но под конец «разговора» уже употребляет несколько украинских слов, только что услышанных от меня. Жаль — талант пропадает из-за потребности тяжело с детства работать.

Видно, что многие закусочные и питейные заведения над морем содержат этнические албанские беженцы из Косово и Македонии. Некоторые из них, скорее всего, принимали там участие в боевых действиях. Так, возле одного из вновь построенных ресторанов, наименованных по косовскому географическому названию, стоит громадная стела в честь павшего воина Армии освобождения Косово. Среди названий ресторанов, которые запомнил, — «Приштина», «Гостивар», «Тетово». Их опыт югославской кухни — как раз то, что нужно этой стране, которой 15 лет назад просто не было из чего готовить. Естественно, что и ресторанов как понятия тогда не существовало... Некоторые вещи в пляжной зоне могут даже шокировать иностранцев, особенно западных. Например, какой-то цыган водил по пляжу медведя на поводке, который был зацеплен за кольцо, продетое через нос. Албанские родители, нисколько не удивленные подобной жестокостью, охотно фотографировали рядом с несчастным животным своих детей. Посетителей одного участка пляжа почему-то охранял солдат с пулеметом, нацеленным в сторону остальных пляжников. А еще я увидел у моря тир, в котором стрелял какой-то господин, хотя было видно, что на линии огня в море плавают люди…

Наконец вечером третьего дня, отстояв три часа в очереди в иммиграционный контроль в порту вместе с другими «иностранцами» — косовскими албанцами, чьи ооновские документы долго и придирчиво проверялись, я с некоторым облегчением отправился обратно — к берегам более привычной и более предсказуемой западной цивилизации.