А почему тогда в коридоре свет горит?

Отталкивают ли европейцев национальные различия друг от друга или, наоборот, притягивают - вопрос не физики, а философии.

Человек быстро привыкает к новому. Миллионы поляков, выехавших за последние годы в Англию, поняли, что в Соединенном Королевстве целовать ручки не принято. А десятки тысяч украинцев, решивших внести свою лепту в расцвет итальянской экономики, начали там верить в то, что несчастливым числом, кроме «13», является еще и «17», и что против проклятий помогает прикосновение к железу… Подрабатывающие в Милане Наталка и Марийка уверяли меня, что, пролив белое вино на скатерть, сперва надо не за тряпкой бежать, а окунуть кончик пальца в вино и притронуться им к мочке своего уха. Однако с ушами в толерантной Италии надо быть тоже осторожным. Человек, пощипывающий себя за мочку уха, тем самым сигнализирует собеседнику, что считает того orrechioni или finocci. То есть гомосексуалистом.

А еще итальянцы - любители разных титулов: dottore, professore, commendatore, кстати, так насмешливо называют выходцев из Италии их северные соседи - австрийцы. Хотя уже Иван Франко, приехав в Вену защищать диссертацию, посмеивался над тем, насколько важно для самих австрийцев упоминание их научных или служебных титулов…

По части суеверий итальянцам не уступают французы. Упаси Господи положить горбушку хлеба коркой вниз или раскрыть зонтик в квартире. Да и класть шляпу на кровать тоже нельзя.

Англичане над французами посмеиваются: зачем, мол, бросать шляпу на постель или раскрывать зонтик для просушки в квартире -в Лондоне он все равно всегда мокрый. Но и французы не остаются в долгу. Классического англичанина они легко вычисляют в ресторане: одна рука на столе, а другая - на колене, и, в отличие от француза, на своем собственном. А если обратиться к беспристрастной статистике, то французы - самые мощные в Европе потребители не только вина, но и… успокоительных лекарств. А вот то, что англичане - лидеры по чаепитию, не совсем правильно. В этом они довольно сильно отстают от ирландцев.

В соседней с Францией Бельгии говорят тоже по-французски. Но от «бельгийского французского» у французов почему-то уши вянут. Выражение «кого-либо обнять» в Брюсселе звучит как donner la baise, что для парижского уха вульгарно.

В отличие от французов, бельгийцы, обнимаясь при встрече, целуют друг друга не два, а три раза. А если в бельгийской семье случается пополнение, счастливые родители лично извещают об этом короля, высылая ему почтовую открытку.

В Дании королей о своих детях не извещают, но тем не менее уважают. А самое распространенное здесь слово «так», в отличие от украинского, означает «спасибо». Любопытно также, что закон, сохранившийся в этой стране с XIX века, разрешает датчанам сколько угодно раз менять свои имена. Вчера ты мог быть Свеном, а сегодня стал Нильсом. Другой закон, принятый уже в ХХ веке, точнее, в 1989 году, разрешает партнерам одного пола официально вступать в брак, важно только, чтобы один из партнеров был датчанином.

В Ирландии нравы строже. Там слово «мораль» пишется с большой буквы. А еще ирландцы - большие любители лошадей и приходят в ужас, когда, путешествуя по Италии или Франции, наталкиваются в продуктовых магазинах или ресторанчиках на конину.

Среди жителей маленького Люксембурга - 25% иностранцев, но коренным люксембуржцам они не мешают. Почти все иностранцы здесь - европейские чиновники. Для люксембуржца совершенно неприлично вести разговоры о деньгах. Он не рассказывает, сколько зарабатывает, и никогда не спрашивает об этом других. Своей одеждой и стилем жизни люксембуржец не выделяется из массы. Он не подчеркивает собственный достаток - ни своим поведением, ни внешними атрибутами.

Настоящего немца без таких повальных качеств, как пунктуальность, аккуратность и дисциплина, представить себе трудно. Девяностолетняя пенсионерка из Гамбурга пожаловалась на радио, что ее муж, даже если она уже заснула, все равно строго в десять вечера будит ее для того, чтобы она приняла снотворное. Качество продукции и производительность труда - важнейшие факторы немецкой экономики. Немецкие автомобили, как и раньше, самые надежные. Немецкие коровы по-прежнему дают в год в среднем по 4850 литров молока, а куры несут даже в два раза больше яиц, чем сорок лет назад. Впрочем, не исключено, что часть их успеха все-таки стоит отнести на счет немецких петухов.

Немцам, кстати, не очень близок и потому, наверное, не совсем понятен, с одной стороны, индивидуализм голландцев, а с другой, та скорость, с которой голландцы переходят друг с другом на «ты». В «оранжевой стране», как называют Нидерланды еще со времен Тиля Уленшпигеля, даже члены правительства обращаются друг к другу по имени. Еще до недавнего времени голландцы считались одной из самых толерантных наций. О них говорят: «По сегодняшний день улыбку от уха до уха у них вызывает тот факт, что четыреста лет назад испанская инквизиция приговорила за ересь все Нидерланды к смертной казни».

Но все течет, все изменяется. И сейчас, опередив Голландию, самой толерантной страной Европы слывет Испания.

Нации, как и люди, бывают друг к другу небезразличны. По словам покойного генерала де Голля, «в Европе немножко недолюбливают друг друга все, иначе нам, европейцам, было бы скучно. Главное - во всем знать меру». Будучи французским президентом, де Голль два раза, в 1963-м и 1967 годах, от имени Франции отказал Англии в принятии ее в Европейское Сообщество. На что английский премьер-министр без эмоций, как и полагается англичанину, ответил: «Бог любит троицу».

Однако все эти шероховатости не идут ни в какое сравнение с ужасами европейского прошлого. Стоит вспомнить Столетнюю войну между Англией и Францией или средневековые эпидемии чумы, от которых в общей сложности умерла треть населения континента.

Да и в ХХ веке ужасов хватало: Первая и Вторая мировые войны унесли в Европе миллионы душ. И потом, как гром среди ясного неба, - Сребреница и другие страсти, сопровождавшие распад Югославии. Путь от войны к крепкому миру на континенте продолжается.

А залогом этому, как недавно пошутил один мой знакомый священник, служит то, что одна из самых вооруженных стран в нынешней Европе, после нейтральной Швейцарии, - католический Ватикан. Там под ружьем - более десяти процентов всего населения.

Считать, что стереотип это плохо, тоже стереотип. То, что все народы друг над другом посмеиваются и рассказывают друг о друге анекдоты, придерживаясь определенных стереотипов по поводу соседей, - вещь не обязательно вредная. Если отбросить ехидную форму и присмотреться к сути, эти клише и стереотипы иногда бывают очень точны.

Богатые словенцы, например, в глазах других, более бедных народов бывшей Югославии, - слыли жадными. Многие хорваты, как, впрочем, и сербы, знали сотни анекдотов о словенцах. В одном из них старый словенский крестьянин желает, например, перед смертью увидеть вокруг себя всю свою семью и потомство: «Мои дочери здесь? Мои сыновья здесь? Мой брат и мои внуки все здесь?» - спрашивает он, лежа на смертном одре. «Да», - отвечают ему. И умирающий гневно восклицает: «А почему тогда в коридоре свет горит?».

Но когда в Югославии началась война, произошла странная и даже очень нелогичная вещь. Анекдоты друг о друге исчезли. Это признак того, что природа шуток хорватов над словенцами или черногорцев над сербами была вовсе не расистской. Она лишь играла роль, в сущности, доброжелательную - эдакого природного вентиля для выпуска пара. В многонациональном государстве, как и в большом котле, нужен вентиль. Он, как ни странно, помогает людям сблизиться. Поэтому с политкорректностью тоже можно переборщить…