ПОСМЕРТНАЯ ОДИССЕЯ АДОЛЬФА ГИТЛЕРА

В сорок пятом, когда война шла к своей неизбежной развязке, ничьего пленения и позора не жаждали сражающиеся стороны так сильно, как Гитлера. Он, как и его ближайшее окружение, был символом зла, беды, несчастий и потерь, у каждого к нему был личный счет. Только бы гадина попался! Стоит ли сомневаться, что поимка главарей была особым направлением деятельности советской разведки? Стоит ли сомневаться, что, не получив никаких специальных указаний, каждый солдат жаждал поимки злодея?

Когда падение Берлина стало вопросом часов и минут, 29 апреля, в 4 часа утра Адольф Гитлер поставил подпись под личным завещанием. Цитирую его по книге И.К.Феста «Адольф Гитлер»

«Я сам и моя супруга, чтобы избежать позора смещения или капитуляции, выбираем смерть. Мы хотим, чтобы нас немедленно сожгли вместе на том месте, где проходила наибольшая часть моего труда в течение двенадцатилетнего служения моему народу».

Из ближайшего к Гитлеру круга на добровольный уход из жизни решились Геббельсы. И когда в последнем сумасшедшем броске на рейхстаг советский солдат ставил точку в Великой войне, в подземелье без лишних свидетелей побежденные приводили сами в исполнение свой же приговор...

Судьбе оказалось угодно, чтобы подполковник Иван Клименко, начальник корпусной контрразведки «Смерш» (79 корпус, третья ударная армия), оказался на том участке фронта, где был рейхстаг. Логово — по общепринятой тогда терминологии. И из этого логова ни один человек не должен был проскользнуть без специальной проверки. В первых числах мая в трех фильтрационных лагерях пребывало уже около 800 задержанных. Интерес представляли сотрудники разведки рейхсканцелярии, дипломаты, солдаты и офицеры СС. Допросы шли до глубокой ночи, может, впервые за всю войну «Смерш» привлек к своей работе людей со стороны — грамотных солдат и офицеров, так как сами контрразведчики справиться не могли, скажем, в штате корпуса было всего двенадцать чекистов. Около 250 плененных ежедневно отправляли дальше по инстанции — в управление контрразведки армии, фронта, а уж что с ними было потом...

Ивану Клименко было в сорок пятом 31 год. Начинал войну в сорок первом младшим лейтенантом госбезопасности, всю войну — в контрразведке, самым серьезным, пожалуй, испытанием его было месячное пребывание в окружении в сорок первом, где он оказался командиром двухсот с лишним бойцов. По тылам группа прошла более тысячи километров, вышли к своим хоть и с потерями, но при оружии, документах. Так что бдительную проверку коллег Клименко проскочил легко, всего за три дня, но что значит побывать в окружении и выйти без надежного свидетельства своей непорочности — нагляделся. И запомнил — своих тоже не жалеют. За умелое командование окруженцами Клименко хвалили и даже обещали представить к ордену, но на награды он оказался человеком невезучим...

Так вот, где-то в первые часы еще необъявленного мира Клименко доложили, что среди задержанных есть повар Гитлера и техник гаража рейхсканцелярии. Утром второго мая Иван Исаевич с пленными, а также солдатами и офицерами Быстровым и Хазиным отправился осматривать логово. Приказа на это у него не было, но и чутье, и профессиональная сметка подсказывали, что осмотреть все нужно тщательно. Именно это решение и сделало Ивана Клименко человеком известным, причастным к событиям большой политики. Почему — рассказ ниже, но поскольку в обширной литературе о том, как были обнаружены останки Гитлера, Клименко упоминается как главный виновник, а его впечатления, наблюдения и сведения передаются в изложении писателей, я умышленно намерен отдать предпочтение прямой речи.

«Утро в тот день, 2 мая, было мглистое, центр Берлина лежал в руинах, мы никак не могли подъехать к рейхсканцелярии, добирались как-то с тыла, а часть пути и вообще прошли пешком. Я в городе не ориентировался, показывали дорогу немцы — Ланге Вильгельм и Шнайдер Карл. Первый у Гитлера был поваром, а второй — техник гаража. Фамилии их я тогда не запоминал, этих задержанных сотни проходили. Вообще должен сказать, что я никак не ощущал причастности к каким-то событиям, ничего не записывал. У контрразведки задачи были четкие и простые — выявить нужных нам людей, носителей информации.

Когда мы вошли во двор, там было пустынно. Как-то получилось, что немцев выкурили, территорию прошли с боем и — оставили. Везде валялись бумаги, почему-то очень много было солдатских одеял, трупы, гарь и смрад стоял. И кто-то из этих двоих говорит — вот запасной выход фюрербункера. А потом, когда мы подошли к двери бомбоубежища, они говорят — Геббельс лежит. Труп был обугленный, а рядом с ним еще один — женский. Начали осматривать. У мужчины вместо икры на ноге была металлическая пластина, правая ступня согнутая, с увечием. На мужчине был партийный мундир — сгоревший, а на теле мы нашли обгоревший партийный значок. Рядом с женским трупом был золотой партийный значок, обгоревшая золотая брошь и также обгоревший золотой портсигар с гравировкой «От Гитлера, 1934 г.».

Все эти вещи я потом передал в управление контрразведки нашей 3-й ударной армии.

Ну, это Ланге говорит — Геббельс. Он его, конечно, хорошо знал, рассказывал нам, что доктор любил свиные отбивные. Но я должен был доказать, что это — Геббельс. Мы нашли оборванные с петель двери, положили на них тело... Дело уже шло к вечеру, начинался дождик. Мы устали и были голодны, решили ехать к себе, в контрразведку корпуса».

Пока Клименко готовил свидетелей для опознания Геббельса, розыскные группы обнаружили в бункере его умерщвленных детей — пятерых девочек и мальчика.

«Меня поразило, что на лицах детей не было специфичных для отравленных ядом пятен. Я увидел их уже в помещении, подготовленном для опознания. Девочки были все в голубых платьицах, лежали рядышком. О том, что их отравила мать, Магда Геббельс, я узнал уже потом».

Для опознания Геббельса, его жены и застрелившегося генерала Крибса привезли вице-адмирала Фоса. Его пленила армейская контрразведка по наводке немецких крестьян — переодетый в солдатскую форму, раненый в ногу вице-адмирал прятался в коровнике. От него же, к слову, была получена одна из первых информация, что фюрер покончил с собой. Он был одним из самых авторитетных опознавателей, а всего свидетелей в этой процедуре было 24 человека.

«Вообще-то пер- вый акт об обнаружении и опознании Геббельса составлен нашим отделом контрразведки. Писал его корреспондент «Правды» Мартын Мержанов, наш частый гость и, можно сказать, добрый приятель. Он писал его от моего имени — «Мною, подполковником Клименко...» на такой разлинованной бумаге, карандашом. Но, видимо, тот документ посчитали не солидным, я его больше не встречал. Новый подписали уже высокие чины, их на опознание Геббельса понаехало много.

Происходило это так. В комнату, где лежали покойники, заходили по одному опознаватели и говорили кто, по их мнению, есть кто. Все снимал кинокамерой кинооператор Роман Кармен. Пленку эту я потом никогда не видел ни полностью, ни фрагментами.

Когда в помещение вошел Фос и увидел обгоревший труп Геббельса, он заплакал. И сказал, что это для вас Геббельс чудовище, или что-то в этом роде, а он его знал как доброго и чуткого человека. Детей Геббельса он тоже знал хорошо, они дружили с его детьми, он называл их всех по именам».

Помимо Романа Кармена все опознание снимал фотокорреспондент корпуса Калашников. Благодаря этой «домашней» съемке в личных, а не гебистских архивах оказалось немало уникальных кадров. Один сейчас — из альбома Ивана Исаевича Клименко, лежит передо мною. На столе — обожженное, изуродованное огнем тело. За ним стоят начальник отдела контрразведки 207-й дивизии Аксенов, сам Иван Исаевич, начальник политотдела 79-го корпуса И.Крылов, неизвестный в красноармейской форме с пилоткой под левым погоном и правдист Мартын Мержанов. Думал ли властитель умов доктор Геббельс, что его останки будут фоном для карточек на память? И стоила ли идея того, чтобы своими руками мать убивала детей?

Детишки Геббельса были мал мала меньше и, разумеется, в злодеяниях фашизма не участвовали, отвечать за них не могли, но не глуп был доктор Геббельс и понимал — милости к ним не будет. Уж если мы своим невиновным «паяли навечные ярлыки ЧСИРов и СВНов, то можно представить, какие круги ада должны были пройти отпрыски идеолога побежденного рейха.

Идентификация останков Геббельса происходила достаточно гладко, Клименко ходил именинником.

Но у всех на устах был вопрос — а главный злодей, Гитлер? И не только у смершевцев. К поверженному Берлину было приковано внимание мира. Можно представить, каково было докладывать «пока не обнаружен» по инстанции наверх, вплоть до Иосифа Виссарионовича. Ходили самые невероятные слухи — что Гитлер с самыми близкими улизнул на подводной лодке в Аргентину, что он в Испании формирует лично армию для последнего решающего сражения с красными, что улетел на самолете в неизвестном направлении. Ну и, разумеется, гуляла версия о самоубийстве...

Вице-адмирал Фос, как теперь понимает Иван Исаевич, знал о гибели фюрера наверняка, но помогать контрразведке расположен не был. Однако, согласился показать расположение помещений в бункере фюрера. Инициатором осмотра главного имперского бомбоубежища был Клименко, и сопровождавший Фоса подполковник из армейского «Смерша» пошел ему навстречу. В чем не последнюю роль сыграло и личное любопытство — что же это за «фюрербункер» такой?

Увы, увидеть там удалось мало. Обесточенный, без вентиляции, бункер дышал гарью, мертвечиной, разорением — все это умножено на кромешную тьму. Светя фонариками, смершевцы едва поспевали за своим проводником, обретшим неожиданную прыткость. Он буквально летел вперед, но почему-то не в том направлении, которое интересовало Клименко: не к запасному выходу, а в аппартаменты фюрера. Иван Исаевич припоминает, что слегка даже повоспитывал вице-адмирала...

Ночью после этой экскурсии Фос попытается покончить с собой — перережет вены. И потом сознается, что хотел это сделать в комнатах Гитлера, сожалея, что не набрался мужества уйти из жизни вместе с фюрером.

Но это — потом, а пока Клименко, спотыкаясь через ящики, разбросанные вещи, выбирался к запасному выходу, не зная толком, зачем он ему и какую роль сыграет в последующих событиях.

От запасного выхода весь двор рейхсканцелярии лежал, как на ладони. По прямой, метрах в семидесяти, был вход в Голубую столовую, чуть в сторонке стоял сухой в это время бассейн, куда посбрасывали трупы, тел около сорока. И когда мимо него вели Фоса, он взглянул на тела и обронил что-то вроде того, что один из мертвецов похож на Гитлера. Но когда тело достали, сразу же отрекся — только похож. Ну, какой из себя великий злодей, Иван Исаевич знал в основном по карикатурам. Убитый в синем бостоновом костюме был с такой же челкой, усиками, но штопанные носки почему-то Клименко смутили. Но на всякий случай о находке доложил по начальству, сам же уехал в расположение своей службы — готовить имевшихся в его распоряжении свидетелей к опознанию тела. Таковых, видевших Гитлера, могущих его узнать, набралось человек пять.

Помимо того, что ночью Фос резал себе вены, произошло еще одно в общем обычное для войны, но сыгравшее важную роль в развитии сюжета событие. Третью ударную армию передислоцировали севернее, а ее место заняла пятая ударная, та самая, которой командовал Берзарин. Начальник армейской контрразведки пятой армии Карпенко был не менее сообразительным, чем Клименко, — «Гитлер из бассейна» был занесен в Голубую столовую, и Иван Исаевич со своими опознавателями приехал, образно говоря, сплетать лавровый венок своему коллеге Карпенко...

«Мои опознаватели однозначно сказали — это не Гитлер. Но решающее слово было за довоенным послом в Германии Смирновым. Его приезд ожидали с минуты на минуту. Тем временем мы бездельничали. Около часу дня ко мне подошли солдатики из нашего сопровождения — попросили показать, где я нашел Геббельса. Мы пошли к входу в бомбоубежище, и я в который уже раз рассказывал и про обугленное тело, и про значки, и про золотой портсигар.

Солдат наш, нужно сказать, любопытен вообще. А тут еще он пребывал в самом логове, поэтому совал нос везде, в частности, многие забирались в тот бункер, где мы плутали с Фосом, блудили и в отчаянии, что не выберутся, поднимали пальбу... Не знаю, какая нелегкая понесла одного из таких любопытных в воронку, что была рядом. Но когда я увидел его там, то ахнул — под ногами у солдата был фаустпатрон, а это оружие коварное, всякое могло случиться. «Вылезай немедленно и не смей трогать фауст!» А он мне что-то вроде того, что в воронке земля рыхлая и якобы чьи-то ноги торчат. Любопытно... Оказалось, что одна нога мужская, другая — женская. «Выкапывай!» Действительно, это оказались трупы мужчины и женщины, обгоревшие до костей. Я приказал завернуть их в одеяла и закопать в ту же воронку.

Немного погодя приехал начальник управления контрразведки нашей армии генерал Андрей Вадис с высоким гостем — уполномоченным госбезопасности по Германии Серовым. Вадис меня знал хорошо и представил высокому начальству: «Тот самый Клименко, который Геббельса нашел...» Ясное дело — покажи, где лежал. Веду. Рассказываю. Вадис и Серов, по всей видимости, неплохо перед этим пообедали, веселятся, шутят. И вот я возьми и расскажи им про эти два трупа — мужской и женский. Вадис смеется — это Гитлер с Евой.

По новому разграничению между воинскими частями контрразведка 79-го корпуса находилась на дальней околице Берлина. Вернувшись вечером в свое расположение, Клименко с сотрудниками раскатывали ситуацию.

Контрразведчики пятой ударной инициативу у них перехватили умело — слов нет. «Гитлер из бассейна» оказался липой, напрасно туда приезжал и Смирнов, и тьма генералов. Но где-то же фюрер должен быть? Вряд ли во время штурма рейхстага немцам было до того, чтобы куда-то вывозить и прятать его, если Фос сказал правду, что Гитлер покончил с собой. А если так, искать нужно на территории рейхсканцелярии. А там теперь батальон Шаповалова охрану несет, без пропуска нос совать нельзя.

Конечно, обратись Клименко к начальнику контрразведки пятой ударной за пропуском, тот бы потребовал пояснений. И был бы сто раз прав, указав от ворот поворот — не дело Клименко было искать мертвеца на чужой территории. У каждого на войне свои задачи и свои обязанности. И тогда Иван Исаевич принял решение, которое мог принять только наш офицер. Если нельзя поискать в логове фюрера как следует, то хотя бы «свои трупы» он может забрать? Ну те самые — мужчины и женщины? Ведь никто, кроме него, о них не знает, никто их в той воронке искать не будет... Зачем обуглившиеся скелеты нужно выкапывать, Иван Исаевич, наверное, толком сказать не мог бы. Но фраза генерала Вадиса, о том, что это Адольф и Ева, — запала. Помощник Ивана Исаевича Дерябин — одобрил. И на четыре утра они назначили «экспедицию».

Взяли ящик для трупов, шанцевый инструмент, солдат и поехали. Чтобы не нарываться на объяснения с часовыми, воспользовались проходом в заборе, машину — через ворота. Не теряя времени принялись разрывать воронку.

«Трупы оказались там, где мы их закопали, завернув в одеяло. В воронке почему-то было много марок, какие-то бумаги. Под телами неожиданно наткнулись на трупы двух собак — большой и маленькой, мы ее почему-то называли щенком, хотя, скорее всего, это была комнатная собачка. Мы побросали свои «трофеи» в ящик, сели в машину и укатили домой.

Стояло утро 5 мая 1945 года. Мое воображение рисует, как по разрушенному бомбардировками и артогнем, по униженному поражением и присмиревшему Берлину трясется обычная для военных дорог полуторка. Как сидящие на ящике с трупами двух людей и двух собак солдаты глазеют на поклеванные пулями архитектурные шедевры, зеленую бронзу памятников и куполов дворцов, на испуганных обывателей, еще не верящих, что варвары-победители не съедят их живьем. На глазах у тысяч трясется видавшая виды фронтовая страдалица, и никому невдомек, в том числе и подполковнику Клименко, его помощнику Дерябину, солдатам, прикомандированным к отделу контрразведки, что рядом с собачьими трупами — тела Адольфа Гитлера и Евы Браун. Весь мир в те дни, часы и минуты жадно ждал — поймают или не поймают? По ложному следу кидались опытнейшие сыщики всех разведок мира. Грядущая полная и безоговорочная капитуляция рейха без главного злодея, без Гитлера была какой-то неполной, что ли... По мемуарам военачальников есть россыпь фактов и свидетельств, что вопрос — пойман или не пойман Гитлер, всерьез занимал умы властителей мира, какими были в те дни главы государств антигитлеровской коалиции.

В контрразведке ящик с трупами определили в сарайчик без замков и часового. Кому нужны эти трупы, если вокруг десятки и сотни других непогребенных?

«День победы мы праздновали в имении Геринга. Устраивала прием 150-я дивизия. Там было все наше руководство — и корпуса, и армии, командование соседних армий. Особняк был большой, в два этажа, рядом — большое длинное озеро, лодочная станция. В доме была масса чучел и других охотничьих трофеев, отменная коллекция ружей. Я до войны охотой баловался и цену такому оружию знал... О моей страсти было известно командиру корпуса, и он выбрал хорошую трехстволку с оптикой — ценный подарок мне и награду в честь праздника. Оно у меня до сих пор хранится...»

В тот же день, 9 мая,
79-й корпус был передислоцирован севернее Берлина в Гроссшенибек, небольшой городок. Ящик с трупами неизвестных и собаками Иван Исаевич велел везти за собой. На новом месте для него тоже нашелся какой-то сарайчик, подальше от жилья, покойники хоть и были хорошо смаленные, но время шло. И уже можно было с большой вероятностью сказать, что напрасно подполковник Клименко забирался в чужой огород, напрасно тревожил чужой прах, как ночью 11 мая дежурный доложил, что один из пленных хочет сделать важное сообщение, но выслушать его должен сам начальник.

«Они все тогда говорили, что знают нечто важное, и требовали только высокое начальство. На часах — около часу ночи. У меня как раз в гостях был правдист Мартын Мержанов. Ладно, говорю, веди.

Немец оказался здоровенным парнем, под два метра, лет около 30. Он сказал, что служил во внутренней охране бункера, стоял часовым в Голубой столовой. И видел, как адьютанты Гитлера выносили из бункера тела фюрера и его супруги, как сжигали их, как потом два эсесовца закопали их в воронку рядом с запасным выходом. Начинаю подробно расспрашивать — что за воронка, где именно расположена, и понимаю, что чутье меня не подвело. Мержанов строчит за немцем слово в слово, и я понимаю, какой материал ему в руки плывет.

Дело было достаточно серьезным, чтобы трезвонить, не взвесив все до мелочей. Поэтому в рейхсканцелярию мы поехали 13 мая, это как раз было воскресенье, составив комиссию, куда вошли топограф, представители разведки. Там, на месте, Менгесхаузен показал нам ту самую воронку... Мы составили акт, и я повез его в управление контрразведки армии. После победы шла передислокация частей, разобраться, где чье хозяйство было не просто, так что мы изрядно поблуждали. Начальник управления генерал Мирошниченко выслушал меня, говорит, что нужно этого твоего Менгесхаузена допросить толком. Пригласили переводчицу, молодую женщину-офицера.

Это была Елена Ржевская, впоследствии автор известных теперь книг о последних днях гитлеровского рейха и кончине фюрера.

Менгесхаузена я оставил в управлении, а сам вернулся домой, готовить «трофеи» к отправке в армейский «Смерш».

Все, что было потом, — опознание Гитлера и Евы Браун адьютантами, личным врачом фюрера и стоматологом, Иван Исаевич знает «из вторых рук». Человек достаточно профессиональный, знающий нравы своего ведомства, он понял, что свою причастность к посмертной одиссее Гитлера лучше не афишировать. Все связанное с обнаружением главарей рейха было повито завесой секретности. Не печатались в «Правде» репортажи Мержанова — а Иван Исаевич был их первым читателем еще до перегона в редакцию, не печатались материалы Горбатова. В официальных сообщениях — больше тумана, чем ясности. Почему — контрразведчик Клименко не задумывался, раз не говорят, значит так надо. А уж когда Сталин в сорок шестом обмолвился, что необходимо новое расследование о смерти Гитлера, он понял, чем может обернуться для него любое лишнее слово.

Из Германии военная судьба бросила подполковника Клименко на Дальний Восток, его участие в войне с Японией (на своем, чекистском направлении) — страница отдельная и тоже достаточно любопытная. Карьера его складывалась благополучно, он занимал высокие должности, а это позволяло общаться в людьми того уровня, которые владели достоверной информацией о былых событиях в Берлине. Так однажды генерал-лейтенант Андрей Вадис рассказал, что останки Геббельса, его жены и детей были захоронены в Потсдаме на территории управления контрразведки группы войск в Германии. Там же упокоился и прах Гитлера и Евы.

«Все, кому положено в нашей системе, знали, что я «тот самый Клименко», и поэтому кое-что рассказывали. Уже после окончания Высшей школы КГБ я служил на Балтфлоте, и как-то был на беседе в ЦК КПСС у куратора органов госбезопасности Николая Романовича Миронова. По-моему, это было в 1955-ом. И он мне рассказал, что когда заполыхала «холодная война», когда стали искать оправдания Гитлеру и его клике, поднимали голову бывшие нацисты, якобы было принято решение трупы эксгумировать и сжечь, пепел — по ветру».

Последние четверть века полковник в отставке Иван Исаевич Клименко живет в Одессе. Несмотря на почтенный возраст — ему восемьдесят первый, работает директором завода пожарной техники. К 20-летию Победы появились публикации Мартына Мержанова и Елены Ржевской о последних днях Гитлера, и участие Ивана Клименко в этой эпопее стало известным. Но старый чекист остался верен себе. Больше молчал, чем говорил. И сегодня о нем мало кто знает.

«Открыл» Ивана Исаевича одесский журналист Юрий Работин, напечатавший в украинских и российских газетах несколько материалов об Иване Исаевиче и его участии в таинственных событиях, связанных с кончиной Гитлера. Вместе с И.Клименко они работают над документальной повестью, и если она будет издана, мы получим любопытное чтение.

Как ни странно, вокруг смерти фюрера сегодня возникают новые легенды и мифы. Возможно, главная причина и почва для этого — все еще закрытые архивы. Раз Роман Кармен снимал процедуру опознания тела Геббельса, то трудно предположить, что на опознание Гитлера и его супруги не нашлось пленки. Но так вышло, что ни кино, ни фотоматериалов — нет. Можно только гадать, почему высшее советское командование и политическое руководство страны делало вид, что не знает правды о печальном финале вождей побежденного рейха. Можно только догадываться, какая цель определялась в поисках то Бормана, то Гитлера.

Однажды мне довелось читать, что Великая война не была порождением воли Гитлера и Сталина, их антагонизмом или ошибкой двух политических систем. В ней был планетарный, космический смысл, так как немецкий фашизм замахнулся на эволюцию человечества, самой земной цивилизации. Возможно. Возможно, есть проявление даже не высших сил, непостижимого рока, а более понятного нам проявления судьбы в том, что сеятель зла, запустивший страшный механизм уничтожения Человека, не был принят землей, что его прах и прах его любимой таскали по пыльным фронтовым дорогам вместе с собачьими трупами, хранили в заброшенных сараях. Возможно, судьба хотела предостеречь этим будущих диктаторов.

Надругательство над прахом всегда было грехом, об этом писал еще Софокл. Но было ли надругательство в данном случае? Или просто стечение обстоятельств? Более того, скажу, что праху Адольфа повезло. Запоздай Менгесхаузен со своим признанием на пару—тройку дней, 79-й корпус и его контрразведка были бы передислоцированы дальше, на Эльбу, и уж туда Иван Исаевич начинавшие смердеть трупы обитателей страшного подземелья не повез бы. Скорее всего, для них нашлась бы новая воронка.

Народы страдают от тиранов при их жизни. Тираны от народов — после своей смерти. Только Чингисхан, покоривший полмира, знал истинную цену раболепию, лести и величаниям. Только он, невежественный в нашем представлении кочевник, и понимал, что, созданное на крови и горе государство будет мстить. И велел зарыть свое тело в глухой степи, прогнать над ним табуны лошадей, чтоб не осталось ни следа, ни приметы. И это совсем не то, что ни следа, ни приметы не осталось на земле от неудачливого создателя тысячелетнего рейха...