НАТАЛИЯ КОРОЛЕВА: СЛОВО ОБ ОТЦЕ

К Наталии Сергеевне Королевой в домашний музей С.Королева я впервые попал лет десять тому назад при активном содействии дяди Главного конструктора -Александра Николаевича Лазаренко (1897-1997). Помню то потрясение, которое я испытал, увидев среди других экспонатов - а их сотни - личные вещи зэка Королева. У каждого экспоната своя история. Одна за другой они оживали в рассказах-воспоминаниях Наталии Сергеевны. Увы, тогда не могло быть и речи об их публикации.

И вот я снова в Москве. Хозяйка дома выглядит намного моложе своих лет. Позади нелегкий рабочий день в Московской медицинской академии имени И.Сеченова. График предельно напряженный: лекции, экзамены, консультации, больные. Только в 20.30 включаем, наконец, диктофон.

- Наталия Сергеевна, для меня высшим эталоном правды, планкой предельной искренности, к которой мы все должны стремиться, являются пушкинские строки: «...И с отвращением читая жизнь свою, я трепещу и проклинаю. И горько жалуюсь, и горько слезы лью, но... строк печальных не смываю».

Самые трагические страницы в жизни Королева-зэка и его семьи в многочисленных сборниках, книгах о Главном конструкторе начисто вычеркивались, смывались. Именно о них у нас пойдет речь. Готовы ли вы, Наталия Сергеевна, к такому разговору об отце... Строк печальных не смывая?

- Попробуем...

- Что, по рассказам вашей матери, бабушки, отца, происходило после 1934 г. (смерть Кирова, начало массовых репрессий). Обстоятельства ареста.

- В 1931 г. была организована ГИРД - Группа изучения реактивного движения. Инициаторами ее создания были мой отец, Фридрих Артурович Цандер, Михаил Клавдиевич Тихонравов и Юрий Александрович Победоносцев. 1931 г. ознаменован еще одним событием в жизни моего отца. 6 августа 1931 г. он женился на моей маме, Ксении Максимилиановне Винцентини (в 1930 г. она окончила Харьковский медицинский институт и работала в Алчевске), чьей руки он добивался семь лет.

Потом уже, в декабре 1931 г., моему отцу удалось добиться ее перевода в Москву. Поселились молодожены в квартире моей бабушки по отцу, Марии Николаевны Баланиной, урожденной Москаленко, в Марьиной роще. Отец был всегда занят работой. В ГИРДе была разработана и запущена первая советская жидкостная ракета. Это случилось 17 августа 1933 г., к сожалению, уже после смерти Фридриха Артуровича Цандера, который умер от тифа 28 февраля в Кисловодске, куда поехал отдыхать. В дороге заболел и там скончался.

- Per aspera ad astra - через тернии к звездам. Кажется, так он писал в прощальном письме гирдовцам?

- Да, эти слова часто повторял и мой отец.

Осенью 1933 г. был создан РНИИ - Реактивный научно-исследовательский институт - путем объединения Московской ГИРД и Ленинградской газодинамической лаборатории. Начальником нового института назначили И.Клейменова, а его заместителем - моего отца. Надо сказать, что у отца был непростой характер и, кроме того, он жил мечтой о полетах в стратосферу. А Клейменов, как человек военный, прежде всего нацеливал институт на создание боевых ракет. Кончилось тем, что отец был переведен в отдел крылатых ракет, а заместителем Клейменова стал Г. Лангемак. Это обстоятельство в общем-то спасло жизнь моему отцу. После ареста его приговорили к 10 годам лишения свободы. Клейменов же и Лангемак были расстреляны.

- Подробнее об этом, пожалуйста.

- В 1934 году вышла книга отца «Ракетный полет в стратосферу». Тогда не говорили «космическое пространство», а «полет в стратосферу». В 1935 году родилась я. Нужно сказать, что отец мечтал о дочери и был абсолютно уверен, что у него родится дочь. И ее он назовет Наташей. Его любимым писателем был Лев Толстой, а любимой героиней - Наташа Ростова.

Отец продолжал работать. Обстановка в институте была в то время, как и во всей стране, очень тяжелая. Начались репрессии и аресты. В 1937 г. были арестованы Клейменов и Лангемак, в марте 1938 г. - В.Глушко - впоследствии Герой соцтруда, лауреат ряда премий. Мой отец был арестован 27 июня 1938 г.

Незадолго до этого при стендовых испытаниях ракеты произошел взрыв. Отец получил ранение в голову и был госпитализирован в Боткинскую больницу, где тогда работала моя мама. Как только вышел на работу, был арестован. Мама рассказывала мне подробности этого дня. Она шла с работы около девяти вечера и видела, что около дома (к тому времени мы переехали на Конюшковскую улицу) стоят два человека и курят. Она поднялась наверх. Отец был дома. Он сказал: «Знаешь, я сегодня продал облигацию и купил пластинку. Давай ее послушаем. На одной стороне «Метелица», на другой - «Во поле березонька стояла». Они завели патефон. Мама сказала, что у дома какие-то люди стоят. «А вдруг, - откликнулся отец, - это за мной?». Поужинали, не зажигая света. В полночь эти двое постучали в дверь. С ними был управдом - понятой. Они усадили моих родителей на диван, предъявили ордер на арест и обыск. Начали вытаскивать все из шкафов. Я в то время находилась с няней на даче. В 6 утра отца увели. В ту ночь мама поседела. В квартире был жуткий разгром. Взяли деньги, какие-то вещи. Опечатали меньшую комнату, служившую отцу кабинетом. Утром мама позвонила на квартиру Марии Николаевны и сказала: «Сергея больше нет». «Как нет, он умер?!» «Нет, он жив, но его больше нет». А бабушка ответила: «Слава Богу. Он жив, значит мы будем бороться».

- Итак, Королев-зэк. Что ему и вашей семье - бабушке, маме, вам самим пришлось пережить в те годы?

- Когда отец был арестован, у нас конфисковали одну из двух комнат. В нее вселили милиционера с семьей. Получилась коммуналка. Хуже всего, конечно, было в то время моей маме. Она считалась женой арестованного врага народа. Мама была очень красивая, прекрасный врач и замечательный человек. Ее все на работе любили, но теперь многие стали бояться с ней общаться. Вскоре ее вызвали в кабинет главного врача. Там сидела директор Института усовершенствования врачей Вера Павловна Лебедева. «Мы посовещались, - сказала она, - и предлагаем вам место ассистента кафедры». До этого мама работала экстерном, внештатно. Это предложение было для мамы большой моральной поддержкой. Ведь многие люди, которые считались ее друзьями, переходили на другую сторону улицы, когда она шла. Она это остро ощущала и переживала. Ну и, конечно, очень боялась, что ее тоже могут арестовать. А меня, как дочь репрессированных родителей, забрать в детдом. Поэтому на всякий случай были заготовлены документы для маминой мамы, другой бабушки, Софии Федоровны, на мое удочерение в случае, если моя мама будет арестована. Но этого, к счастью, не произошло. Мама продолжала жить на Конюшковской улице. Каждый вечер к ней приходил Юрий Александрович Победоносцев, который был другом родителей и жил на первом этаже того же дома. И до двух часов ночи сидел у нее. После двух уже не арестовывали. Два раза в месяц мама передавала отцу в тюрьму деньги. Вот так она жила в то страшное время.

Ну, а затем отцу дали срок 10 лет за принадлежность к троцкистской организации, по 58-й статье. Он находился в Бутырской тюрьме, потом его отправили в Новочеркасскую. А в это время бабушка хлопотала о пересмотре дела. Стучалась во многие двери, но увы... Тогда она обратилась к нашим известным летчикам - Михаилу Михайловичу Громову и Валентине Степановне Гризодубовой. Вот это были люди! Не побоялись, написали соответствующее ходатайство, чтобы отец был вызван для пересмотра дела в Москву.

Такой пересмотр состоялся, но уже после Колымы, где он пробыл с июля по декабрь 1939 г. Ровно пять месяцев на прииске Мальдяк. Я была на этом прииске. Ездила туда специально в 1991 г. Уж очень хотелось пройти по местам жизни моего отца.

- Он добывал золото?

- Да, вместе с уголовниками. Болел цингой. У него выпали зубы. В таком состоянии 29 февраля 1940 г. его привезли в Москву на пересмотр дела. А накануне, 28 февраля, его ракетоплан совершил первый полет под управлением летчика Федорова.

В августе 1940 г. А.Туполев, в то время - тоже зэк, получил задание конструировать новые типы самолетов. Он сказал, что не может один заниматься этой работой, ему нужны квалифицированные помощники. И составил список - в основном из тех, кто был арестован, кого он знал в прошлой жизни: авиаинженеров и конструкторов. Была в этом списке и фамилия моего отца. Образовалась так называемая «туполевская шарага». Она располагалась на улице Радио в помещении ЦАГИ. Там все работали на положении заключенных, но все-таки это было лучше, чем тюрьма. Спали не на нарах, а на кроватях с постельным бельем. Лучше кормили, и, самое главное, они занимались своим любимым делом.

Из этой шараги их привозили на свидания с родственниками в Бутырскую тюрьму. Помню одно такое свидание незадолго до начала войны. Мы с мамой вошли в маленький дворик Бутырки. Мне все время говорили, что мой папа летчик, что он летает и поэтому его нет с нами. Вошли в комнату. Там уже были отец и надзиратель. Я спросила: «Папа, как же ты мог сесть здесь на своем самолете? Ведь тут такой маленький двор?» А надзиратель сказал: «Эх, девочка, сесть то здесь легко, а вот выйти отсюда очень трудно». Надзиратель даже разрешил мне посидеть на коленях у отца, и он мог меня обнять и поцеловать. Потом, когда началась война, мама отправила меня в эвакуацию, вместе с бабушкой, своей мамой.

А отец вместе с «туполевской шарагой» был эвакуирован в Омск, где пробыл до 1942 г., а затем переехал в Казань. И в Казани 27 июля 1944 г. был досрочно освобожден. Но вернулся в Москву только в 1945 г. Шла война, и он продолжал начатую работу.

- «Дело С.П.Королева». Была ли у вас возможность познакомиться с ним? Какие страницы, эпизоды особенно запомнились? Наконец, в чем обвиняли отца?

- «Дело» это я смотрела. Внимательно. Больше всего меня потрясли, во-первых, его письма, которые он писал Сталину, Берии, Верховному прокурору и др. из разных мест заключения, тюрем. Потрясли своей конструктивностью. Свой арест он считал недоразумением, как все, видимо, тогда считали. И был полон желания приносить пользу своей стране, своему народу.

Второе, что меня поразило, - это письма и телеграммы моей бабушки, Марии Николаевны, которые она посылала во все инстанции. Она писала Сталину, Ежову, Берии. Бесстрашно боролась за своего сына. Письма написаны сердцем. Я читала их. Это не просто просьбы матери. Она не вымаливала, не выплакивала, а обосновывала несправедливость ареста и необходимость освобождения ее сына. Не просто как сына, а как человека, который может и должен принести пользу своей стране.

- Где вы сами, ваша семья жили в те годы?

- С августа 1941 г. я находилась в эвакуации в Йошкар-Оле. Вернулась в 1943 г. Мама продолжала жить на Конюшевской вместе с соседями, которых было уже четверо. Всю войну она простояла у операционного стола. Оперировала день и ночь. Боткинская больница была как бы прифронтовым госпиталем. Бабушка, Мария Николаевна, когда мы вернулись из эвакуации, предложила мне и маминым родителям, у которых квартира погибла во время войны, одну комнату в своей двухкомнатной квартире.

Мама все время посылала посылки отцу. Переводы делала. Короче говоря, всячески старалась его поддерживать. От него приходили письма, проникнутые любовью к семье и стремлением вернуться.

- Вы помните первую встречу с отцом после освобождения?

- Помню. Но я не знала, естественно, что он освобожден. Так же, как не знала, что он был арестован. Мне никто не говорил тогда. В 1945 г. мне было всего 10 лет. К тому же шла война. У многих детей отцов не было. Поэтому меня это особенно не волновало.

Помню, когда он приехал, я все время говорила: «Ты прилетел, ты прилетел». Я же знала, что он летчик. Была очень хорошая, очень теплая встреча. Потом мы ходили с ним гулять по Москве, ели мороженое. Это я тоже помню хорошо. А потом, в сентябре 45-го, его с группой ракетчиков послали в Германию. Мы с мамой летом 1946 г. жили вместе с ним в городе Бляйхероде. Иногда ездили на совместные прогулки и экскурсии.

- Уход из семьи... Как и почему это случилось? Была семья, глубокая взаимная любовь. Наконец, известно, с каким упорством и мужеством семья сражалась за зэка Королева, добивалась его освобождения. Вот он уже на свободе. И вскоре уход из семьи. Как это было воспринято? Вашей матерью, бабушкой? Вами? Как вы оцениваете это с высоты своего житейского опыта?

- 6 августа 1947 г. мои родители отмечали 16-летие своей совместной жизни. Событие отмечалось торжественно. На даче. Я это хорошо помню. Было много гостей. Было очень весело. Вскоре отцу предоставили квартиру в г.Калининграде, в Подмосковье, где он тогда работал, на улице Карла Либкнехта. И он иногда оставался ночевать там. На работе познакомился с Ниной Ивановной, которая была переводчицей. И так случилось, что они стали жить вместе. Надо сказать, что это был очень тяжелый удар для моей мамы, для Марии Николаевны, для меня. И вообще для всей нашей семьи. Я узнала об этом в день развода в августе 1949 г. Меня вызвали с дачи, я приехала на квартиру бабушки. Вошла в комнату. Мама сидела в кресле. Вид у нее был ужасный. Она сказала: «Все кончено». Я спросила: «Что кончено?» - «Мы с твоим отцом вместе жить не будем». Сидели тут же обе бабушки, плакали. Сидели оба дедушки и тоже плакали. Для меня все это было совершенно непонятно, неожиданно. Я очень любила отца. Это был просто невероятный удар. Но сделать ничего уже было невозможно. 1 сентября 1949 г. отец женился на Нине Ивановне. Детей, однако, у него больше не было.

Трудно объяснить семейную драму. Это очень личный вопрос. Свои чувства к моему отцу, свою любовь мама пронесла до последних своих дней. Хотя жизнь продолжалась, и в 1952 г. мама вышла замуж за друга моего отца - профессора Евгения Сергеевича Щетинкова. У нас с ним сложились очень хорошие отношения. Это был высокопорядочный, интеллигентный человек. Маме с ним было хорошо, но все-таки ее основное чувство, ее любовь были безусловно отданы моему отцу.

- Как складывались отношения в семье после ухода Сергея Павловича? Позиция бабушки?

- Отношения между Марией Николаевной и моей мамой оставались просто идеальными. Они были такими друзьями, что дай Бог, чтобы у всех невесток и свекровей были такие отношения. Они, если не виделись, то разговаривали по телефону и подробно все обсуждали.

С отцом мы встречались, но не часто. В Останкино, в доме, в котором сейчас открыт мемориальный музей отца, я тоже бывала. Как-то пришла с моим первенцем, Андреем. Отец держал его на коленях. Играл с ним, как дедушка с внуком. Сергей, Маша родились уже после его смерти. Приезжал отец ко мне в Хотьково, где я проходила практику. Мы с ним долго гуляли в лесу, много разговаривали. Ко дню моего совершеннолетия - я училась тогда в I-м Московском медицинском институте им. И.Сеченова - он прислал мне письмо-поздравление. В нем - и боль разлуки, и негаснущая с годами отцовская любовь:

«...Сейчас я нахожусь очень далеко от тебя, но 10 апреля (день моего рождения. - Н.К.) знай, что буду вспоминать тебя здесь, в этой пустыне. Не забывай своего отца, который тебя очень любит, всегда помнит... Крепко, крепко тебя обнимаю и целую. Всегда твой друг Сергей».

- О лагерной жизни он никогда не говорил?

- Нет, со мной никогда. Не любил говорить об этом. Кроме того, тогда это было даже опасно. Ведь он, хотя и был освобожден со снятием судимости, но реабилитирован лишь в 1957 г., незадолго до запуска первого искусственного спутника Земли. Был Главным конструктором, но где-то в подсознании еще оставался зэком.

- Меня потряс один из экспонатов в вашем музее. Лагерная кружка. Как она попала к вам?

- Очень просто. Отец привез ее из Казани.

- А что стоит за этой кружкой? Я слышал историю о пахане, тюремных врачах...

- В лагере отец болел цингой, был в ужасном состоянии. Попал в лагерный лазарет, где его лечила женщина-врач, Татьяна Дмитриевна Репьева. Я встречалась с ней, когда была на Колыме. Она, конечно, не помнила зэка Королева, но, безусловно, помогла ему.

Жизнь на Колыме, на золотом прииске Мальдяк была тяжелой. Это была преисподняя, ад, даже по гулаговским меркам - люди мерли, как мухи. На прииске Королев был обречен, у него практически не было шансов пережить там зиму 1939-1940 гг. Именно такие, как Королев, - молодые крепыши, первыми, быстрее хилых стариков, сгорали от голода, пеллагры, цинги.

- Как же ему удалось выжить? Кто спас жизнь будущему Главному конструктору?

О годах своего заключения Сергей Павлович (до ХХ съезда было еще далеко) мало и неохотно рассказывал домашним, тем более - сослуживцам. Кое-что он рассказал своему дяде Александру Николаевичу Лазаренко. От него в конце 80-х годов я записала лагерные истории, которые привожу ниже.

...Первые минуты пребывания зэка Королева в Мальдяке... Они могли стать последними. Новичков встречал пахан, некий Василий, со своими «шестерками». От новичков требовали, чтобы те, выполнив какой-то лагерный обряд, признали власть над собой пахана, уголовников. Королев не стал подчиняться, толкнул пахана. Тот от неожиданности упал. «Шестерки» бросились на новичка. И тут произошло чудо. Пахан, возможно, впервые встретившись с отпором, поднявшись с земли, подошел к Королеву, протянул ему руку, сказал: «Если кто хоть пальцем тронет этого человека, будет иметь дело со мной». Пахан Василий до самого отъезда Королева (ноябрь 1939 г.) с прииска (сработали ходатайства матери, Громова, Гризодубовой) в Москву покровительствовал, по-лагерному - «кнацал» Королеву, подкармливал, опекал его. На прощанье перед дальней дорогой подарил ему, одетому легко, не по-колымски, свой бушлат, чем в который раз спас ему жизнь. Спустя восемь лет Сергей Павлович скажет: «Если у меня будет сын, я назову его Василием».

Пахан Василий так и остался неизвестным. Зато благодаря поискам неутомимого А.Лазаренко, уже после смерти С.Королева стало известно имя другого человека. Мальдякская каторга, зимний этап, голод и цинга сделали свое дело. В Хабаровский пересыльный пункт привезли полутруп: Королев потерял 14 зубов, опух и не мог передвигаться. И снова, в который раз, ему улыбнулась судьба в облике лагерной докторши Днепровской. Она приняла в нем, не известном никому зэке, горячее участие. Перевязала ему язвы на ногах, на теле, накормила, снабдила витаминами и лекарствами. Послала в тюрьму чеснок, сырую капусту, свеклу - лекарства от цинги.

- Королев и Украина?

- Я могу сказать, что жизнь моего отца своими корнями связана с Украиной. Во-первых, его дед, Николай Яковлевич Москаленко, мой прадед, был нежинским казаком. Его жена, Мария Матвеевна, урожденная Фурса, тоже родилась в Нежине. Отец мой родился в Житомире. Затем жил в Киеве. Детские годы его прошли в Нежине, у бабушки и дедушки. Потом опять Киев. Затем - Одесса. Фактически одна треть жизни прошла в Украине. Он любил украинскую речь, украинские песни. Вообще к Украине относился с теплотой. Потом он приезжал как-то в Киев. По-моему, дважды был там. Его отец, мой дед, Павел Яковлевич Королев, похоронен на Лукьяновском кладбище в Киеве. Умер в 1929 г. Я считаю, что у нас с Украиной самые тесные родственные связи.

- Можете сказать это и о себе?

- Я была недавно в Украине. В марте 1997 г. мы с дочерью Машей ездили на 100-летний юбилей Александра Николаевича Лазаренко. Вскоре он умер. Его потомки проживают и сейчас в Киеве. Мы у них всегда останавливаемся. Побывали мы не только в Киеве, но и в Нежине. К сожалению, дом Москаленко там не сохранился. Сгорел во время войны. В Киеве я еще раз прошла по улицам, которые помнят моего отца, - Тургеневская, Некрасовская, Костельная, Боггоутовская. Побывала и в Политехническом, где он учился.

- Похороны отца на Красной площади. Что вам больше всего запомнилось?

- Мой отец умер 14 января 1966 г., на операционном столе. У него и мысли не было о смерти. Был полон планов. Гроб с его телом стоял в Колонном зале Дома Союзов. Смерть рассекретила его имя. Тысячи людей сплошным потоком проходили мимо гроба. Люди хотели увидеть того человека, которого везде и всюду называли Главный конструктор. Был трескучий мороз, а люди все шли и шли.

- Скажите, вот этот музей? Это идея бабушки или ваша?

- Домашний музей начался еще с квартиры бабушки в Марьиной роще. Когда мой отец умер и когда он был рассекречен, у нас постепенно расширился круг знакомств. Приходили люди, которых мы раньше не знали, приносили какие-то записочки, фотографии. И бабушка все это складывала на письменном столе. Потом, когда бабушка переехала уже в эту квартиру, мы решили одну комнату оборудовать как музей.

- Какие экспонаты вам особенно дороги?

- Только что при вас звонил академик Борис Евгеньевич Патон, президент Академии наук Украины. Он находился в Москве, участвовал в общем собрании Российской академии наук. Сказал, что привез для моего музея видеокассету, где снята сварка в космосе.

Здесь, в музее, самыми дорогими экспонатами для меня являются личные вещи моего отца.

- Какие именно?

- Например, карандашница, сделанная из корпуса гранаты, когда он еще жил в Одессе. Бинокль, чернильный прибор, телефонная пластинка, которую он купил в день ареста. Пенал, которым пользовался в стройпрофшколе в Одессе. Копия иконы Христа Спасителя, которой в 1914 г. дедушка и бабушка Москаленко благословили его на учебу. Экспонаты, полученные с космодрома Байконур из его домика: перчатки, электрогрелка, шахматы, телефоны, которыми он пользовался. И книги с его автографами, книги, подписанные мне, когда я еще была школьницей, с очень хорошими надписями...

Дорога мне и бутылка из-под французского шампанского. История ее такова. Известный французский винодел заключил пари на тысячу бутылок шампанского после запуска первого искусственного спутника Земли, сказав, что, мол, спутники летать будут, но никто не сможет заглянуть на обратную сторону Луны. Когда наша Луна-3 сфотографировала обратную сторону Луны и фотографии появились в газетах всего мира, он понял, что проиграл. 1000 бутылок шампанского прибыли в Советский Союз под Новый 1960 г. Их раздали участникам работы. Все выпили это шампанское и выбросили бутылки. В 1979 г., через 20 лет после этого события, газета «Комсомольская правда» описала эту историю. И я решила такую бутылку разыскать. В конечном счете нашла ее у бывшей секретарши моего отца. Потом удалось выйти и на самого винодела, который нам еще три бутылки прислал. Тоже шампанского. Интересны и другие экспонаты... Указ президента России о переименовании Калининграда Московской области в город Королев. Глобус Луны, где на обратной стороне есть кратер «Академик Королев». Есть у нас и книга отзывов.

- Ну и кто здесь побывал?

- Трудно поименовать всех, столько людей прошло. Причем все записи интересные. Людям нравится, потому что здесь есть то, что не увидишь в государственных музеях. Бывали тут и академики, и ученые, и космонавты, и рабочие, колхозники, студенты, школьники... Самые разные люди. В последние годы бывают и иностранцы.

- О себе и о своей семье?

- В настоящее время я преподаю на кафедре хирургических болезней № 2 лечебного факультета Московской медицинской академии им. И.Сеченова. Доктор медицинских наук, профессор, лауреат Государственной премии СССР. Премию получила в 1974 г. в группе авторов за разработку реконструктивных операций на трахее и бронхах. Я сама по профессии легочный хирург. Читаю лекции студентам, веду занятия, руковожу студенческим научным кружком, провожу хирургические олимпиады. Являюсь сейчас еще и завучем. Очень люблю свою работу и с удовольствием работаю вот уже 40 лет. Я окончила этот же институт с отличием в 1958 году. У меня трое детей: два сына и дочь.

Старший сын Андрей - 35 лет, травматолог-ортопед, как моя мама, кандидат медицинских наук, доцент. Его дочери Ксении - 10 лет, сына Павлу - 8 месяцев. Младшему моему сыну Сергею 31 год. Он окончил МВТУ им. Баумана, тот же факультет, что и дед. У него две дочери - Наташа (10 лет) и Анна (10 месяцев). Моя дочь - Маша (25 лет) - врач-диагност.

Что бы я хотела пожелать Украине, ее народу, читателям «ЗН»? Я очень люблю Украину и много раз была в Нежине, в Киеве, Житомире, Одессе, Николаеве, в Крыму, плавала на байдарке под Полтавой по реке Псел. И каждый раз это было прекрасно.

Мне, конечно, хочется пожелать Украине процветания, а ее народу - спокойной, счастливой жизни. Хочется верить, что дружба между русским и украинским народами и впредь будет продолжаться и крепнуть.