СУБЪЕКТИВНАЯ ЗАЩИЩЕННОСТЬ И ПРАВОВАЯ ЗАЩИТА

Сегодня общепризнанным и подкрепленным результатами многочисленных социологических исследований является аномичное* состояние украинского общества, которое характеризуется, прежде всего, дезорганизацией нормативной системы. Во времена подобной общественной нестабильности меняются не только объективные условия и эффективность функционирования системы правопорядка, но и субъективное восприятие населением действий соответствующих институтов (судов, прокуратуры, милиции) и прежде всего оценка их способности осуществлять действенный социальный контроль над нарушениями правопорядка и обеспечивать защиту прав и свобод граждан. Результаты социологических исследований нашего института показали определенную противоречивость мнений, ожиданий, оценок населения, отражающих довольно сложное сочетание: желания быть как можно лучше защищенными и нежелания доверять эту защиту соответствующим социальным институтам.

Властное «право» на... право?

Начнем с оценки роли, которую, по мнению респондентов, играют в жизни украинского общества социальные группы, олицетворяющие нарушение социального порядка и его защиту. В течение девяти лет наблюдений картина остается практически неизменной. Наиболее влиятельной группой респонденты считают мафию, преступный мир, а сотрудников милиции и служб безопасности, как правило, располагают ближе к концу десятки влиятельных общественных сил. По сути, это довольно точно отражает состояние аномии, при котором возникает психологическая ситуация, когда население реагирует на реальные сдвиги в нормативной системе системным же представлением о господстве беззакония и неспособности соответствующих социальных групп его преодолеть. Однако динамика оценок свидетельствует, что постепенно чувство упорядоченности социального пространства начинает восстанавливаться. Сегодня количество тех, кто считает сотрудников милиции влиятельной группой, по сравнению с началом опросов почти удвоилось. Если в 1994 году эта группа среди самых влиятельных заняла всего 13-е место, то в 2002-м она была уже на восьмом. В то же время оценка господства на наших просторах мафии и преступного мира, которая также постоянно возрастала — с 33,9% в 1994 году до 49,0% в 2001-м, в текущем году заметно снизилась и составляет 38,5%.

Об определенном улучшении ситуации свидетельствует и тот факт, что общее восприятие населением жизненной ситуации как угрожающей понемногу спадает. Если в 2001 году 69,8% респондентов считали, что сегодня люди более всего боятся роста преступности, то в 2002-м подобное мнение выразили 61,6%. Увеличивается и средний балл, вычисляемый на основе оценок респондентами изменений в сфере личной безопасности (на улице, в общественных местах) за последний год. В 1994 году он составлял всего 1,53, в 2002-м повысился до 2,21. И все же о каких-то существенных сдвигах в этом направлении говорить еще рановато. На сегодня подавляющему большинству граждан не хватает порядка в обществе (75,9%) и соблюдения действующих в государстве законов (71,2%).

Диспропорция в оценках нарушителей и защитников порядка продуцирует желание усилить свою защиту, компенсировать чувство незащищенности путем поддержки самых суровых видов наказания. Поэтому неудивительно, что количество сторонников смертной казни, начиная с 1992 года, почти постоянно превышало 60%, а в 2002 году, после принятия закона о ее отмене, 67% респондентов отметили, что отменять смертную казнь не стоило.

Обращает на себя внимание единодушие, с которым высказались по этому поводу представители разных возрастных, образовательных, профессиональных групп. Нет плоскости анализа, где группа противников отмены смертной казни была бы меньше 50% (наиболее толерантными оказались киевляне — 50,6%), зато в определенных группах их количество было заметно выше, чем в целом по выборке. Так, на юге против отмены смертной казни высказались 73% респондентов, среди людей с высшим образованием таких было 72%, а среди имеющих только начальное общее — 71%. То есть имеем довольно четкую тенденцию хотя бы частично компенсировать представление о слабости правоохранных органов суровостью наказания за наиболее тяжкие преступления.

Переживание слабости законодательной защиты отражается в субъективной оценке людьми собственной незащищенности перед возможным нарушением их законных прав и интересов. На протяжении последних девяти лет процент респондентов, считающих, что ничего не смогли бы сделать в случае нарушения их прав правительством Украины, практически не меняется. Если в 1994 году таких было 65,1%, то в 2002-м — 65,8%. Беззащитными чувствуют себя люди и перед неправомерными действиями местных администраций. Здесь неспособность противостоять беззаконию также чувствует большинство (соответственно 56,1% и 55,9%). Но и в этом плане ситуация несколько улучшается. Оценка респондентами изменений в данной сфере за последний год свидетельствует, что средний балл, характеризующий субъективное переживание защищенности от своеволия власти, чиновников, постепенно растет. Если в 1994 году он составлял 1,88 (по пятибалльной шкале), то в 2002-м — 2,35 балла.

Характерно, что в массовом сознании бытует мнение о том, что люди, призванные защищать законные интересы граждан, сами в довольно сложных отношениях с правовым полем. Они находятся как бы «над» законом, вследствие чего могут им манипулировать. Остальные же граждане, по мнению респондентов, находятся «под» властью закона. Это различие позиций приводит к формированию у населения стереотипного образа чиновника, который преимущественно нарушает закон, и рядового гражданина, который обычно этот закон соблюдает. Это и вызывает распространенное чувство беззащитности перед своеволием чиновничества. Рядовой гражданин чувствует себя словно под двойным давлением. С одной стороны, он должен соблюдать закон, даже если это ущемляет его личные интересы, с другой, закон не защищает его права, т.к. правовые институты не гарантируют в современном украинском обществе равенство перед законом всех граждан.

«Начни с себя»...

Ослабление нормативного регулирования тесно связано с изменениями ценностных приоритетов общества. Переход к рыночной экономике провоцирует на просторах Украины воспроизведение классического противоречия между социально одобряемыми целями и средствами их достижения. Опрос довольно четко показывает распространение в массовом сознании представления о том, что ради больших денег, чрезвычайно быстро приобретших в современном обществе статус едва ли не высшей ценности, люди готовы на нормативно не одобряемые поступки. Например, 27,2% опрошенных считают, что ради них люди способны действовать в обход законов, 21,7% думают, что для этого можно кого-нибудь обмануть, 13,7% уверены, что за деньги люди готовы пожертвовать своим честным именем. Собственно, речь идет о быстром проникновении в массовое сознание стереотипа, сущность которого передает известный лозунг — «цель оправдывает средства». Не случайно, отвечая на упомянутый выше вопрос, 40,5% респондентов отметили, что ради больших денег большинство людей готово на что угодно.

То есть среди граждан довольно быстро распространяется представление о нарушении закона, как обычном явлении. Данные исследования свидетельствуют, что происходит это сразу в трех плоскостях. Первая представляет отношение к самим нарушениям закона. До сих пор мнения по этому поводу разделяются примерно пополам. Например, 53,5% опрошенных считают, что от уплаты налогов уклоняется меньшинство наших сограждан, а 47,5%, полагают, что большинство. Вторая плоскость отражает оценку отношения населения к нарушителям. Здесь также пока имеем паритет позиций. Скажем, 48,5% убеждены, что большинство людей осуждают взятки и подношения, а 51,5% думают, что таких меньшинство. И наконец, третья плоскость — это оценка готовности населения реально противостоять нарушителям закона. Здесь респонденты почти единодушны. Подавляющее большинство — 80% — считает, что тех, кто не пройдет мимо нарушения общественного порядка, меньшинство, и лишь 20% склонны считать, что такие люди в большинстве.

Таким образом, состояние аномии сопровождается изменением отношения людей к нормативной системе как таковой. Ее нарушение все чаще рассматривается не как девиация, а как обыденная примета нашего времени. Нарушители если не оправдываются, то и не осуждаются, а о собственной активности в борьбе с ними нечего и думать. Если добавить к этому неуверенность населения в способности правоохранных органов защитить их права и интересы да собственное бессилие перед своеволием власти, то субъективный фон, характеризующий реакцию индивидуального и массового сознания на деструкцию нормативного пространства общества, можно определить как негативно эмоционально окрашенный, как предопределяющий господство тревожных ожиданий даже при отсутствии непосредственной угрозы безопасности людей.

Легитимация преступлений?

Подобная субъективная неуверенность в нормативных основах, или, возможно, уверенность в ненормативности общественной ситуации, порождает парадоксальный феномен. Люди, против которых были совершены реальные преступления, не фиксируют их как значимые события собственной жизни. Скажем, на вопрос, довелось ли вам хотя бы раз за последние 12 месяцев пострадать от какого-либо преступления (кража, ограбление, нападение, мошенничество и т.п.), положительно ответили всего 6,7%. Любопытно, что в этом же вопросе в перечень ситуаций была внесена и позиция об обращении за помощью в суд, прокуратуру, к властям. Характерно, что из 120 человек, указавших, что они пострадали от преступления, лишь 10 человек отметили, что в этот же период они обращались за помощью в соответствующие правоохранные органы.

В контексте сложных жизненных ситуаций потерпевшими от преступления определили себя сравнительно немного респондентов. Их почти в пять раз меньше, чем столкнувшихся с большими материальными затруднениями (34%), и почти втрое меньше, чем переживших тяжелую болезнь (16,8%). Однако ответы на следующий вопрос: «Были ли совершены против вас какие-либо преступления за последние 12 месяцев?» свидетельствуют, что на самом деле жертвами преступлений стало намного больше респондентов.

Как видим, никаких преступлений не было совершено против 77,7% опрошенных. Остальные стали жертвой одного (17%) или даже двух (5,5%) злодеяний. То есть реальное количество потерпевших почти втрое превышает количество тех, для кого это событие врезалось в память и было актуализировано, так сказать, «без напоминаний».

К тому же подавляющее количество преступлений, жертвами которых становятся люди, не сохраняется в их сознании как значимое событие. То есть люди, в большинстве своем опасающиеся роста преступности, не акцентируют свое внимание на ситуациях, в которых они реально пострадали.

Возможно, это связано и с тем, что сами преступления отчасти не квалифицируются людьми как весомое нарушение социального порядка. По сравнению с ежедневно воссоздаваемого на экранах и страницах газет образом «опасного» общества, преисполненного жуткими убийствами, «разборками» мафиозных группировок, вопиющими злоупотреблениями и т.п., такие будничные, по сути уже ставшие нормой происшествия, как кража на даче или мелкая кража в транспорте, фактически не ассоциируются в сознании респондентов с понятием о преступлении. Ситуация общественной аномии способствует тому, что ненормативное воспринимается как нормальное.

В условиях, когда нарушение становится нормой, естественным выглядит и то, что люди, пострадавшие от преступлений, не обращаются за помощью к правоохранительным органам. Скажем, из обворованных на даче в милицию обратилось всего 18%, по поводу мелкой кражи (на улице, в транспорте), мошенничества, хулиганства — около 30%, после квартирной кражи или ограбления — около 45%. Да и обращения эти в подавляющем большинстве остаются безрезультатными. Так, по данным опроса, из обворованных на даче и обратившихся в правоохранные органы помощь получил только один человек, из жертв мошенников — двое, из пострадавших от хулиганства — пятеро. То есть высокий процент необращений выглядит довольно естественным. Реальная защита конкретного человека обеспечивается правовыми институтами не в полном объеме.

Но чувство субъективной защищенности формируется не только под влиянием оценки людьми способности защитников правопорядка помочь пострадавшим от преступлений. Оно зависит прежде всего от того, как оценивают респонденты способность правоохранников контролировать их жизненное окружение, что определяет оценку вероятности оказаться в криминальной ситуации. Важным показателем такой оценки является характеристика уровня безопасности и контролируемости места непосредственного проживания.

Прежде всего обратимся к анализу ответов на вопрос «Насколько часты случаи хулиганства и ограблений в вашем микрорайоне (в районе вашего дома)?» Можно предположить, что 22,9% респондентов, считающих такие случаи довольно частыми, воспринимают ситуацию как нестабильную и провоцирующую. Около 40% отметивших, что подобное случается, но довольно редко, воспринимают действительность спокойнее. 22,6% выбрали вариант «не знаю». Для них ситуация выглядит неопределенной, то есть слабо контролируемой, порождающей негативные ожидания в плане возможности стать жертвой преступления. Наконец, 15% опрошенных ответили, что таких случаев практически не бывает. Для этой группы ситуация не выглядит угрожающей. Соответственно среди респондентов первой группы 67% считают, что сегодня люди больше всего боятся стать жертвой преступления, а в группе последних таких заметно меньше — 57%.

Кстати, если проанализировать оценку ситуации в микрорайоне в региональном аспекте, выделяется западный регион, где доля считающих ситуацию спокойной заметно выше, в среднем по выборке (24% против 14,9%), а считающих ее угрожающей заметно меньше (12,9% против 22,9%). Наблюдаем здесь и более низкий уровень обеспокоенности вопросами роста преступности. С тем, что люди сегодня больше всего боятся преступности, здесь согласны 54,6%, в других же регионах эта цифра составляет 63—64%.

Субъективная оценка криминогенности микрорайона проживания связана с оценкой респондентами работы районного отдела милиции и участкового милиционера. Результаты опроса свидетельствуют прежде всего о том, что в этом вопросе респонденты обнаружили довольно высокий уровень неопределенности. Около половины из них не смогли решить, удовлетворены ли они работой местного подразделения милиции (49,8%) и участкового милиционера (52%). Если сравнить эти результаты с оценкой населением уровня доверия к милиции, то легко увидеть, что недоверие — чувство более определенное, чем неудовлетворенность. Среди не определившихся в оценке работы районного отделения милиции не доверяют милиции 51,2%. Кстати, так же выглядит картина при сопоставлении уровня недоверия и оценки угрозы в непосредственном жизненном пространстве. Из респондентов, не знающих, насколько часты случаи хулиганства и ограблений в их микрорайоне, недоверие милиции выразили 52,3%. Как видим, формально-логический ряд суждений, в соответствии с которым можно было бы выстроить объяснение отношения населения к правоохранным органам, на самом деле не является доминирующим. Разумеется, если человек живет там, где хулиганство и ограбления случаются довольно часто, и он недоволен при этом действиями райотдела милиции, у него формируется чувство недоверия к милиции вообще. Но на самом деле господствующими в условиях аномии становятся оценки и представления, отражающие скорее не индивидуальный, а общий социальный контекст. Его нестабильность вызывает чувство незащищенности как таковое, а не вследствие конкретных угроз.

Феномен «группы доверия» по отношению
к правовым институтам

В сложившейся ситуации обращают на себя внимание скорее не те, кто не доверяет, а те, кто доверяет правовым институтам. Результаты мониторинга позволяют описать некоторые характерные черты этой социальной группы. Прежде всего отметим, что количественно она практически не изменяется. Если в 1994 году доверие к органам милиции выразило 12,8%, то в 2002-м — 13,2%. К тому же речь идет не просто о людях со склонностью доверять окружающим. И несмотря на то, что в этой группе респондентов уровень доверия к разным социальным институтам несколько выше, чем по выборке в целом, можно достаточно уверенно утверждать, что доверие к силовым институтам формирует в сознании особый комплекс. Так, среди доверяющих милиции респондентов одновременно доверяют прокуратуре 73,8%, армии — 68%, судам — 60%. Зато правительству доверяют лишь 30,2% из этой группы, Верховной Раде — 25,2%, а политическим партиям — 18,5%.

Каковы же социально-демографические показатели «группы доверия»? Сразу бросается в глаза, что в ней заметно выше процент людей в возрасте более 55 лет (43,9% против 31,5% по выборке в целом), с более низким уровнем образования. Больше здесь и жителей села (40,9% по сравнению с выборкой в целом, где их доля составляет 32%). В региональном разрезе видим, что эта группа намного явственнее представлена в центре страны, где процент сельского населения выше, чем в восточных районах, где преобладает городское население (соответственно 36,7% и 24,5%). Очевидно, преобладанием сельского населения объясняется и то, что, хотя национальный состав группы такой же, как по выборке в целом, здесь больше респондентов, считающих украинский язык родным. Кстати, высокая доля сельского населения среди доверяющих правоохранным органам не в последнюю очередь объясняется тем, что жители села в целом меньше страдают от преступлений. Так, среди крестьян потерпевшие составляют 15,8%, среди жителей городов с населением более 250 тыс. — 25,8%, а среди киевлян — 30%.

Сравнивая группу доверяющих милиции с теми, кто ей не доверяет, можно отметить существенные отличия, связанные прежде всего с разной оценкой опасности социального пространства как такового. По сути первая группа состоит из людей, которые в определенной степени сохранили традиционные оценки, господствовавшие во времена стабильного советского периода. А сохранение это стало возможным потому, что для них восприятие социальной среды в контексте защищенность-незащищенность от преступности существенно не изменилось. Если люди, не доверяющие правоохранным органам, считают, что в обществе господствует мафия (она для 44,1% опрошенных является самой влиятельной социальной группой), то у респондентов из «группы доверия» на верхушке иерархии социальных групп стоят до боли знакомые рабочие (36,4%) и крестьяне (30,5%), а мафия хотя и не плетется в хвосте, но заметно отстает (23,7%).

Второй характерной особенностью представителей «группы доверия» является желание любой ценой сохранить чувство упорядоченности социального пространства. Доля считающих, что ради сохранения в стране порядка, мира и спокойствия лучше терпеть трудности, чем активно протестовать, составляет в этой группе 45,8%, а в группе-антиподе — лишь 30,1%. Очевидно, такая высокая ценность порядка в обществе должна поддерживать установку на доверие социальным институтам, традиционно воспринимаемым его гарантами. Во временном измерении на подобное восприятие настроены люди старшего возраста, которым изменяться и не обязательно, в измерении пространственном — обитатели мест, которых меньше всего коснулись социальные преобразования. То есть феномен доверия к институтам социального контроля имеет сегодня в обществе скорее инерционную природу. Субъективная защищенность традицией компенсирует субъективную незащищенность от аномии у незначительной части населения. Поэтому перспектива существенных изменений в отношении людей к системе правовой защиты связана прежде всего с тем, как быстро будет воссоздаваться нормативная система украинского общества как таковая.