В последнее время в прессе и других СМИ стала часто освещаться тема незаконных методов ведения дознания и досудебного следствия. Об этом пишут гневные статьи журналисты, снимают страшные фильмы «про ментов» режиссёры. Но почему не слышно самих «героев»? Где разоблачительные выступления следователей и прокуроров о том, что это единичные случаи, как говорится «в семье не без урода»? Что это — уязвлённая цеховая гордость или, действительно, крыть нечем?
Не претендуя на глубокий анализ проблемы (всё же «чужое ведомство — потёмки»), хочу выразить свой, хотя и посторонний, но профессиональный взгляд судьи на это явление. Его распространённость привела к тому, что при рассмотрении почти каждого уголовного дела в суде поступают заявления подсудимых о том, что показания на досудебном следствии они давали не добровольно, а под физическим или психическим воздействием со стороны сотрудников органов следствия. Хотя проверка достоверности этих заявлений сама по себе представляет проблему, о чём речь пойдёт ниже, наличие в деле данных, свидетельствующих о грубых нарушениях процессуального закона, допущенных следователем при первичных допросах подозреваемых, зачастую действительно дают основания для сомнений в его объективности. Например, возникает вопрос: зачем следователь допрашивает лицо, которое дало объяснения о совершённом им преступлении, не в качестве подозреваемого с разъяснением его процессуальных прав, а как свидетеля, хотя не может не знать, что суд не примет этот протокол как доказательство, поскольку оно получено с нарушением закона? Ответ очевиден — разъяснение подозреваемому его прав на отказ от дачи показаний, на защитника и свидание с ним до первого допроса лишит следователя возможности получить так необходимое ему признание.
Причина такой тактики следователя состоит, прежде всего, в отсутствии профессионализма. К сожалению, ушли в прошлое времена, когда преступление раскрывалось по пуговице или окурку, оставленному на месте преступления. Иными словами, когда следователи искали, собирали и правильно фиксировали доказательства. Хотя давно подвергнута критике известная теория о признании подозреваемого как «царице доказательств». Часто, кроме этого признания в уголовном деле ничего нет. Так, по одному из дел после обнаружения трупа отец погибшего самостоятельно осмотрел место происшествия и обнаружил предметы, которые стали вещественными доказательствами по делу, хотя следователь их «не увидел». По другому делу следователь не обратил внимание на топор со следами крови, который был «случайно» зафиксирован на фотографии при осмотре места происшествия». Однако в протоколе он описан не был и не приобщён в качестве вещественного доказательства. К сожалению, такие случаи не единичны. Причины такого состояния досудебного следствия кроются в низком качестве профессиональной подготовки кадров для следственных органов, а также в плохом материальном обеспечении как самих этих органов, так и их сотрудников. Поэтому их ряды покидают истинные специалисты и идут зарабатывать хлеб насущный в адвокатуру или коммерческие структуры. Ещё одной причиной является оценка деятельности следователя в зависимости от количества раскрытых и направленных в суд уголовных дел, без связи с результатом их судебного рассмотрения. Таким образом, следователь может недобросовестно и непрофессионально относиться к сбору и фиксации доказательств, а если суд в дальнейшем оправдает подсудимого, то недостатки следствия можно списать на предвзятость и неправильные действия суда. Не знаю, изменит ли такое положение дел в следствии создание независимого следственного органа. Думается, положительные сдвиги не произойдут, пока в следственные органы не станут приходить профессионалы, для которых главным критерием качества их работы станут приговоры суда, основанные на представленных ими достоверных доказательствах.
Еще один аспект проблемы. В последнее время нередки случаи, когда подозреваемые и обвиняемые в ходе досудебного следствия дают действительно правдивые показания, подробно поясняют обстоятельства совершенных преступлений, однако рассчитывают на то, что в суде они расскажут об избиениях, пытках и других ужасах следствия и будут оправданы. Вот тут и возникает проблема: каким образом эти факты проверить, а главное — доказать? По этому вопросу есть разъяснение пленума верховного Суда Украины, в котором рекомендуется в таких случаях направлять дело на дополнительное расследование для проведения прокурором проверки указанных заявлений подсудимых. После изменений в Уголовно-процессуальном кодексе, которые ограничили круг оснований для направления дела на дополнительное расследование, такие проверки рекомендуется проводить путём судебных поручений прокурору. Как показывает практика, большинство этих проверок заканчивается вынесением постановления об отказе в возбуждении уголовного дела в отношении сотрудников органов следствия из-за отсутствия события преступления. Иными словами, нет доказательств превышения ими власти либо злоупотребления ею, которое выражалось бы в применении незаконных методов ведения следствия.
Как правило, суд удовлетворяется такими результатами. Да у него и нет другого выхода, поскольку для проверки достоверности результатов этих проверок необходимо проводить отдельное следствие, что противоречит положениям закона о рассмотрении судом дела только в отношении обвиняемых и только в рамках предъявленного обвинения. Если же основания для сомнений в добровольности показаний подсудимого в ходе досудебного следствия всё-таки усматриваются, то суд, при наличии других допустимых доказательств, основывает свой вывод о виновности на них.
Однако проблема не только в этом. В судебной практике нередки случаи, когда, заявляя о недозволенных методах следствия, подсудимые не отрицают (и это подтверждается материалами дела), что после их применения они показали место совершения убийства и сокрытия трупа, оружия, наркотиков, орудий преступления и предметов, добытых преступным путём, то есть самооговор и оговор исключаются. Следуя закону, в случае подтверждения того, что эти показания подсудимые давали под воздействием незаконных методов, суд не может принять их как доказательство. То есть суд не должен принимать во внимание очевидные факты, хотя в названных случаях без показаний подозреваемых или обвиняемых органы следствия, как правило, не имели реальной возможности обнаружить указанные предметы или труп. Возможно, в таких ситуациях для оценки доказательств, недопустимых с точки зрения закона, но достоверных для « человека с улицы», и оценки их, исходя из общепризнанных и общепонятных принципов справедливости, и необходим суд присяжных, создание которого предусмотрено в новом законе «О судоустройстве». Но это, как говорится, совсем другая история.
Мои слова о низком профессиональном уровне работников органов следствия, конечно же, не относятся к тем, кто, несмотря ни на какие объективные трудности, не жалея ни времени, ни сил, грамотно, умно и самоотверженно продолжает свое дело. Но, к сожалению, таких становится все меньше. Не претендую также и на представление о судьях как абсолютно безгрешных и безупречных в профессиональном плане. На эту тему можно много говорить. И, вероятно, имеет смысл это делать, если мы хотим идти по пути совершенствования общества.