За рекой времени, в тени памятников

— Каждый день теряешь какую-то иллюзию.

— Нет. Каждый день — это новая замечательная иллюзия.
Но все фальшивое в ней надо отсекать, как бритвой.

Эрнест Хемингуэй, «За рекой, в тени деревьев».

Чествование в этом году памяти героев Крут прошло как всегда. В смятении скучного официоза, претенциозных политических манипуляций и паломничества (преимущественно искреннего, ведь зима же) на ту достопамятную железнодорожную станцию. То есть на место, где она когда-то была.

Круты у нас дома всегда упоминали шепотом и с многозначительными паузами. И вот мой брат Юрий в 1991 году написал по отцовским рассказам рассказ «Крутосхил» с посвящением: «Светлой памяти моего отца Владимира Феофановича Покальчука, современника крутянцев, ветерана армии УНР».

По тем временам это было весьма вызывающе. Но времена те прошли, и мы все за эти годы наблюдали разнообразнейшие фантазии и спекуляции на тему этой военной драмы. Как искренние, с наилучшими патриотическими намерениями, так и сознательно кощунственные и антиукраинские.

Было, впрочем, и много тщательных исторических исследований, ставивших это событие в милитарный тогдашний контекст, в ранг одного из трагических, но не исключительных эпизодов боевых действий.

И мы, уже с опытом настоящей нашей войны, немного лучше понимаем. И досадную неисключительность таких драм, и их безвозмездность. Безвозмездность эта тем горше, чем слаще и громче мы славим павших героев. Чем выше памятники им возводим и засыпаем театральными казацкими шапками политические могилы.

Потому что в уютной тени этих памятников с той же торжественной театральностью маячат фигуры виновников этих трагедий.

И независимо от того, живы они еще или почили в бозе, наше общество великодушно делает их тоже «чуточку героями» лишь потому, что они жили в героическое время.

А иногда, в зависимости от политической конъюнктуры, на свет Божий вообще вылазит какое-то политическое чучело, ходячая смесь невежества и безосновательных ненасытных амбиций.

Здесь желательно было бы различать искренних идиотов и прохиндеев. Но павшим за весь наш прошлый кровавый век от этой разницы никак не легче.

Кто-то, каким-то образом привел к ситуации, когда героизм и самопожертвование стали единственно возможной опцией поведения для ее спасения. По крайней мере так это видели герои.

А посему бесплодное украинское огосударствление героев в его настоящем официозном виде губительно и деструктивно для украинской культуры и образования. Продолжается оно, как говорилось, так давно, что мы уже и не верим, что оно может быть все как-то по-другому.

Такая приватизация героического поступка фактически пропагандирует безоглядную отдачу своей жизни ради идеи. И подавно. Нет в этом казенном действе призыва к немедленной, а не теоретической отплате, обучения убить как можно больше врагов и остаться живым.

Потому что очень мало в истории примеров, когда собственно авторы и бенефициары некоей государственной идеи пожертвовали собственной жизнью сознательно, лично защищая эту идею (а не погибли просто из-за рокового стечения обстоятельств).

А безымянных героев, которые полегли по их приказу, — миллионы.

pixabay/wikiimages

Давайте посмотрим, что там в тени, как удобно пристроились в истории и настоящем те, кто посылал людей на напрасную смерть, и какова в этом доля коллективной, общественной вины.

С античных времен герой — это полубог. То есть кто-то из его родителей был богом или богиней. Так что, благодаря коррупционным связям с Олимпом и хорошей генетике, герою удавалось осуществлять то, что простому смертному было отнюдь не по силам.

То есть «герой» — это была такая статусная модель поведения, которая смертных удивляла и восхищала. Но особого желания подражать не вызывала по сугубо техническим причинам, поскольку физиологические причины героизма были всем понятны и недосягаемы.

По мере того как влияние Олимпа угасало, а людей становилось больше, героичность поведения уже приписывали и простым смертным. Богоравность превращалась просто в комплимент и больше не нуждалась в генеалогическом подтверждении.

Ну а дальше пошло все, как у людей: девальвация статуса героя совпала с демократизацией (то есть возможностью всем называться героями) и варваризацией (в римском смысле этого слова, в продаже этого титула негодяям). О том, во что, например, превратилось звание «Герой Украины» (несчастный ублюдок «Героя Советского Союза»), без обсценной лексики писать вообще невозможно.

«Dulce et decorum est pro patria mori (Сладко и хорошо умереть за отчизну)», — говорит латинский поэт, вирши которого были школьной книгой тех, которых теперь хороним. «Сладко и хорошо! Сие запомнили они и не упустили ту редкую возможность, которую давала им нынешняя величественная волна восстановления нашего государства и охраны вольностей и прав нашего трудящегося люда. Они стояли грудью за свою родину и имели счастье сложить голову в этой святой борьбе», — провозглашал Михаил Грушевский возле Центральной Рады во время похорон крутян.

Крокодиловы слезы этого национал-демократа и федералиста заложили долгую и отвратительную традицию славословить павших за Украину устами тех, кто желал, скорее, торговаться с врагом, чем бороться с ним.

Да что там Грушевский. Посмотрите на нашу войну. Люди, которые отдали Крым оптом и продали Донбасс в розницу, годами надувают щеки и напыщенно несут какую-то квазипатриотическую бессмыслицу. И никто не плюнет им в лицо от имени убитых и искалеченных за их жадность, бездарность и безграничную наглость. Общество ведется даже не на дешевую конфетку, а на обертку от нее, на «ботов». На цифровой фантик, лишь бы он был национальных цветов.

И даже не общество. Несколько процентов пассионарствующих в социальных сетях не имеют никакого влияния на электоральное поведение масс, но все лезут быть проводниками нации. Народничество наше злосчастное прозябает и уже лет сто никак не может испустить дух, потому что нет такого осинового кола, который здравый смысл наконец бы загнал ему в грудь и упокоил этого монстра навсегда.

Косоглазое общество смотрит обратно в недавнюю и давнюю историю и видит всех тогдашних действующих лиц одинаково замечательными. Так, будто все они потомки «Крошки Цахеса, по прозванию Циннобер» Гофмана, и им периодически расчесывают волосы магическим долларовым или рублевым гребешком, чтобы они наводили призраков на окружающих.

У каждого из нас уже есть лично знакомые герои, живые и мертвые, сколько бы и как бы громко мы ни кричали: «Герої не вмирають!».

И мало кто вслух спрашивает, какой же подлец привел к тому, что этот конкретный мой знакомый или знакомая были вынуждены совершить такой бесшабашный героический поступок?

На этот вопрос есть официальный универсальный ответ, на который с формальной точки зрения нечем возразить, — во всем виноват соседский руководитель империи зла, «ла-ла-ла» и тому подобное.

Все так. Но наделять извечного врага ответственностью за собственную неспособность — это по сути сотрудничать с тем же врагом в рамках «операции прикрытия». Отбеливать собственные биографии, лелеять миф о недосягаемости и непреодолимости противника. Генерировать в обществе слезливость, сопливость и пацифистские обнимашки.

Вот есть такая апокрифическая версия, что Иуда на самом деле был в сговоре с Христом. И что его измена была частью этакой спецоперации по увековечиванию понятий жертвенности и измены.

И вне этой версии, которая (с художественной точки зрения) также имеет право на существование, мы к мему «Иуда» уже две тысячи лет относимся вполне однозначно.

Люди, из больших патриотических соображений (будто бы) создавшие нам большой мартиролог современных героев, имели бы право остаться в истории положительно лишь при одном условии — если бы лично возглавили список павших.

Однако тот, кто принципиально не смотрит в историческую тень, потому что хочет себе как можно больше света по льготному тарифу, несет такую же ответственность за мартиролог, которому не видно конца.

Мы, таким образом, постоянно чтим еще и чьи-то ошибки, потому что каждая проблема имеет имя и фамилию.

И из-за этого общественного консенсуса делаем ошибочность решений полностью неподсудной. Мы реабилитируем таким образом тех, кто бездарно или преступно толкнул людей навстречу врагу без каких-либо шансов выжить.

Эпидемиологическая ситуация влияет на весь этот пафос таким образом: инстинкт самосохранения подавляет все культурные тренды, экономический кризис не только понемногу вымывает из обращения часть экспорта, но и сам процесс менеджмента подвергается необратимой примитивизации.

Нация, которая не держит в тренде вечные вопросы о ценностях, очень быстро деградирует до родоплеменного уровня. Это отнюдь не зрадофильская сентенция, для «вопросов о ценностях» на самом деле нет окончательного ответа, но заданная планка дискуссии предполагает, что здравомыслящие люди все равно удерживаются обоюдно на определенном коммуникативном уровне. Ты можешь говорить с врагом (если не можешь его убить), но этот разговор может иметь лишь эпический смысл коммуникации равных, иначе в нем всегда победит плебейская составляющая.

Если мы, несмотря на эпидемию, нашествие инопланетян, заговор рептилоидов, при справедливой героизации людей поступка не вспомним незлым тихим (а может, и злым, — это уже кому как) словом поименно всех, кто своими амбициями и невежеством (пусть с наилучшими намерениями) привел их к смерти, мы не имеем будущего.

Дело не в буффонадных трибуналах «над коммунизмом» ранних 1990-х. Тогда в этом была некая потребность, но здесь есть такой обман, что за патетичным обобщением всегда прячутся конкретные исполнители. Более того, эти исполнители еще могут и финансировать «обобщение», чтобы не прозвучали их собственные имена. Пусть звучат имена покойников.

Пример? Посмотрите, что творится вокруг книги о Василии Стусе. А теперь представьте, что такого рода тщательное расследование затронет каждую смерть, вызванную политическими обстоятельствами. Война — это тоже следствие политических обстоятельств.

Скажу в стиле «адвоката дьявола», дело же не в «охоте на ведьм». Особенно когда ведьмы уже физически не могут ничего ответить. Хорошие люди могут делать плохие вещи, плохие люди могут делать хорошие вещи. Потом это может меняться неоднократно. Жизнь — это не художественная литература.

Но, как учит нас психология, единственно «поступковый подход» может говорить что-то о человеке. Мы имеем за семь лет войны кучу людей, совершивших плохие поступки. У нас есть два варианта.

«Югославский» — когда придет когда-то (мы же никак не дождемся Вашингтона с новым и праведным законом?) внешний трибунал и осудит всех, кому будет выгодно, и эта выгода не будет нашей доподлинно.

«Украинский» — когда мы сами назовем поименно всех виновников гибели лучших наших людей. Последствия не понравятся очень многим из упомянутых выше нескольких процентов пассионариев.

Однако герои в нашем сегодняшнем понимании все время приносили свою жизнь как жертву на алтарь государства.

Наступило время положить на этот алтарь и другие имена.

Больше статей Олега Покальчука читайте по ссылке.