Старая лагерная миска

Мы должны всегда помнить о том ужасе и страданиях, которые принесла Вторая мировая война, в частности и нашим соотечественникам.

…Старая алюминиевая миска из немецкого концентрационного лагеря. Она местами заметно потемнела, стала шершавой, в мелких дырочках. Нацистского орла со свастикой на ней спилили напильником, а вместо него выгравировали пятиконечную звезду и надпись на немецком: "Моей дорогой мамочке-2 фрау Хильде Леман от Олега Петренко. Еще раз благодарю Вас за все! 8 мая 1945".

Я сохранял эту миску до 9 мая 2015 г. А потом передал ее Сергею Петренко, племяннику Олега. С этой миской связана одна весьма интересная история.

В январе 1944-го мы, - я и моя сестра Люда, оказались в лагере Кепеник, что в одноименном предместье Берлина. Все называли этот лагерь именно так - Кепеник, хотя у немцев он на самом деле имел совсем другое название: Киндерзондерлагер "Ост" - Детский специальный лагерь "Ост". Мне было семь лет, сестре - четырнадцать.

В распределительном лагере во Франкфурте-на-Одере, куда немецкие жандармы вывезли нас с мамой из Киева в начале ноября 1943-го, мы уже насмотрелись всякого. Видели там расстрелы, газовые камеры, крематории для сжигания трупов, разрывание тел провинившихся узников с помощью специальных лебедок или подвешивание горемычных на столбе за руки. На нас ежедневно испытывали разные медицинские препараты. Блок №3, где мы с сестрой пробыли дней десять, был филиалом печально известного концентрационного лагеря Заксенхаузен. Поэтому в новом лагере мы уже ничему не удивлялись - привыкли ко всему. Ну, а с мамой немцы нас разъединили еще раньше. Как она плакала, как умоляла коменданта франкфуртского лагеря не разводить нас - ничего не помогло.

В лагере "Ост" командовали исключительно эсэсовки. Здесь было четыре стандартных барака. Вокруг - колючая проволока, широкий плац посредине, а в уголке лагерного двора - высокая каменная стена с надписью Halt!

Полосатая синяя роба с номерным жетоном, специальная деревянная обувь, на голове берет. Нашивка с надписью Ost на груди - такой вид имела одежда наших мальчиков и девочек в этом лагере. Специальная деревянная обувь - "гольцшуги" - представляла собой что-то среднее между туфлями и ботинками и гремела при ходьбе так, что наши шаги было слышно за километр.

Комендантом лагеря была Анна-Лотта - дородная, суровая тетка. Она плохо говорила по-русски, перекручивала слова, но мы ее понимали. Комендант всегда четко излагала свои мысли на немецком и сразу же сама переводила на русский.

В каждом бараке был свой комендант. У нас - плоская, как доска, фрейлейн Гертруда. По-русски - ни слова. Объясняла все жестами, как глухонемая. А любимым словом у нее было "дрек" - "дрянь".

Девушки и ребята жили отдельно, в разных бараках, но если брат и сестра, то фрауен-эсэсовки великодушно позволяли быть вместе, не разъединяли.

Нары в бараках были двухъярусные. Гертруда поселила нас с сестрой на нижних, а сверху нашими соседями были Андрей Назаренко и Олег Петренко. Обоим было по 15 лет. Андрей - чернявый близорукий мальчик. Очки он давно потерял и все время жмурился, спрашивая: "А что там? Я не вижу". Полная противоположность ему - Олег Петренко. Белокурый, подвижный, всегда готовый прийти на помощь кому-нибудь из нас. Андрей был из Днепропетровска, а Олег - из Харькова. До войны мама Олега работала в средней школе, она была учительницей немецкого языка. Олег тоже хорошо знал немецкий, свободно разговаривал с Анной-Лоттой и Гертрудой на их языке. Комендант даже однажды похвалила его немецкое произношение. Олег был начитанный, знал много стихов Тараса Шевченко, Пушкина, Лермонтова, Блока. Дети Олега любили, а Гертруда - нет.

Распорядок дня был у нас такой же, как и во Франкфуртском лагере: подъем в четыре часа утра, перекличка на плацу, завтрак. Пища - как обычно в немецких лагерях: суррогатный кофе, сахарин, похлебка из брюквы и 150 граммов хлеба в день, хотя назвать этот продукт хлебом трудно, слишком много в нем было гнилого картофеля и разных отрубей.

Дни - как клеточки в ученической тетради. Все четко расчерчено, расставлено, выяснено. Никаких отклонений. Старшие ребята работали на разгрузке вагонов на железнодорожных станциях Кепеник и Берлин-товарный, а младшие подметали улицы, опустошали урны с мусором, чистили котлы на кухне. Мы с сестрой убирали туалеты в Кепенике и дальше - на станциях Александерплац и Фридрихштрассе, где останавливались электрички, улицах Вильгельмштрассе и Кенигштрассе.

Унитазы чистили ершиком, потом смывали несколько раз водой. А блестящие трубы, где был орел со свастикой, протирали тряпкой. Фрау Анна-Лотта выборочно проверяла туалеты в конце дня. И не дай бог, если она находила в унитазе хоть что-то…

Когда фрау оценивала работу на "пльохо", это означало, что ты не только останешься без ужина, но и попадешь под экзекуцию. Фрейлейн Гертруда с наслаждением секла тебя розгами перед строем. 25 ударов по голой спине… Потом долго приходилось спать только на животе, потому что спина вспухала, как опара, щемила, сплывала сукровицей. Ранки смазывали только своей слюной, лекарства немки не давали.

За второе замечание по работе - карцер, где было холодно, как в леднике, и полно голодных крыс. Вместо карцера детей иногда отправляли в специальные детские дома, где маленьких остарбайтеров использовали как доноров для раненых на Восточном фронте военных. Больше этих детей мы не видели. Ну, а если малолетний узник проштрафился в третий раз, фрау Анна-Лотта без колебаний отправляла его либо в блок №3 Франкфуртского лагеря, либо в главную контору - концентрационный лагерь Заксенхаузен, который был в городе Ораниенбург. Оттуда никто не возвращался.

Как мы с Людмилой ни старались, но однажды таки ошиблись: комендант оценила нашу работу на "пльохо". Сестра слезно умоляла: "Фрау Анна-Лотта, брата только не надо сечь розгами! Он же маленький, семь лет. Пусть пятьдесят розог будет мне".

Что-то помогло, и фрейлейн Гертруда угостила меня только десятью розгами. Ну а Люда получила все сорок. Пунктуальные и точные были эти немецкие женщины в черной униформе.

Олег дал Людмиле таблетку красного стрептоцида (и где только он ее взял!), мы ее измельчили и посыпали этим порошком раны на спине у сестры.

"Ничего, братья-славяне, прорвемся", - уверенно сказал Олег.

Нам выдали гражданскую одежду: куртки, штаны; юбки - для девушек. Даже обувь новую каждый получил. Не деревянную, невольническую, а настоящую, из эрзац-кожи. Отныне нам разрешалось в воскресенье на три часа отлучаться из лагеря, ходить по городу. Нашивку с надписью OST надо было носить всегда. Однако желающих посмотреть столицу рейха было очень мало: денег не было, мы были измождены и голодны.

Как-то вечером Олег Петренко вернулся в барак – возбужденный и веселый.

- Сегодня я работал на станции Берлин-товарный… Есть, ребята, три приятные новости, - сказал Олег приглушенно, когда мы собрались возле его нар.

- Говори, не тяни! Что за новости?

Олег улыбнулся, осмотрелся вокруг.

- Первая. На палача Гитлера 20 июля было совершено покушение. Адольф едва уцелел. Подробностей не знаю, но в Берлине на улицах полно жандармов и эсэсовцев. Идут аресты… Дальше. Ребята из трудового лагеря в Фюрштенвальде передали, что товарный вагон, в буксы которого я насыпал в Берлине песка, загорелся. В вагоне были фаустпатроны для солдат вермахта на Восточном фронте. Фейерверк на все сто был, со стрельбой …

- Это хорошо, хорошо… Молодец! Ну а третья новость?

- Ганс и Пауль - немецкие железнодорожники-антифашисты - попросили меня подменить посылку с подарками для немецких офицеров во Франции. Я все сделал, и вагон взорвался сразу за Веймаром. Это точно установлено, хотя Веймар и далеко от нас…

- Кто-то видел, как ты подменил посылку?

- Только дочь Ганса Эрика. - Олег покраснел.

- Это та фрейлейн, что в фашистском Союзе немецких девушек?

- Да. Но союз - для маскировки.

- Эти девушки фанатично отданы фюреру! Летом 1940-го они на Олимпийском стадионе в Берлине, когда туда приехал Гитлер, создали живую красочную надпись: "Вер гехёрен Иинен!" - "Мы принадлежим Вам"! 60 тысяч немецких девушек!

- Эрики там не было. Я это твердо знаю.

- Смотри, мальчик, чтобы не обжечься! Немцы есть немцы. Сволочи! Сын или дочь за Гитлера готовы заявить в гестапо и на отца, и на мать. Готовы продать и совесть, и веру!

- Ерунда! Не все немцы сволочи… Эрика - истинный патриот Германии! И отец ее Пауль - тоже патриот, - стоял на своем Олег.

- Ты что, влюбился? В немку?!

Олег потупил взор и промолчал. А через три дня он пришел подавленный, на лице глубокая скорбь.

- Что случилось, Олег? - спросил кто-то из ребят.

- Эрика погибла. И отец ее тоже погиб. И Ганс…

Все долго молчали. Гнетущая тишина ползла по темным квадратам решетчатых окон, серым нарам, сером потолке с засиженной мухами электролампочкой, которая все время моргала, и черной надписью через весь потолок: Jedem das seine - "Каждому свое".

- Как это случилось? Как?!

- Они хотели подложить взрывчатку в военный эшелон. Новые танки там были. "Тигры" какой-то особой конструкции. Пополнение для дивизии СС "Дас Райх". Эшелон должен был направляться на Восток, на фронт. А они… они погибли…

- Охрана эшелона стреляла без предупреждения, на поражение. Со вчерашнего дня действует приказ по железной дороге: к военным эшелонам никого не подпускать, даже железнодорожников. Только под надзором гестапо.

Плечи Олега вздрогнули - он плакал. Я еще никогда не видел, чтобы он плакал.

Пасмурными и длинными зимними вечерами дети собирались вокруг нар кого-нибудь из старших. Вспоминали Киев, Харьков, Житомир, Полтаву, Одессу. Анна-Лотта разрешала собираться и всегда там присутствовала. Нам позволяли играть в шахматы (было около десяти комплектов новеньких шахмат). Помню один случай. Дети играли в шахматы.

- Первым чемпионом мира по шахматам был немец Вильгельм Стейниц, - заметила напыщенно Гертруда.

- Но сегодня чемпионом мира по шахматам является русский Александр Алёхин! - ответил Олег.

- Дрек! - поморщилась Герда.

Она хорошо играла в шахматы, легко обыгрывала наших старших ребят, за исключением Олега Петренко.

Чаще на вечерних собраниях дети декламировали стихи. Кто какие помнил… Самый большой успех имел опять же Олег.

Однажды вечером дети собрались, как всегда, в большом бараке. Анна-Лотта, Гертруда и другие эсэсовки тоже пришли.

- Наш фюрер Адольф Гитлер сказал: "Мы, немцы, творцы цивилизации! Культурбегрюндер! Давай, Олег! Начинай. Читай хорошие стихи! - сказала Анна-Лотта.

- Благодарю, фрау Анна-Лотта, - ответил Олег и начал декламировать.

Олег закончил и сел. В бараке повисла тяжелая тишина. Анна-Лотта покраснела, как спелый помидор, губы ее дрожали.

- Это… произведение Генриха Гейне! Это запрещено! Он еврей! Еврей, понимаете?! Разрушитель цивилизации! Культурцерштрирер! - разозлилась комендант.

На следующий день Анна-Лотта отправила Олега с охраной в лагерь Заксенхаузен.

- Ну, все… Погибнет там парень, - сказала грустно Люда.

14 января 1945 г. наш лагерь в Кепенике разбомбили американцы, которые, скорее всего, целились во что-то другое, но бомбы попали в бараки детей-остарбайтеров. Из 400 детей уцелело 18, среди них - мы с сестрой и Андреем Назаренко.

Дальше был лагерь Кельнише Хайде в предместье Берлина Нойкельн. Это было холодное, голодное и трудное время. Воздушная тревога - "алярм" - звучала почти каждый час. Нойкельн пылал и дымился. И американцы, бомбившие днем, и англичане, бомбившие ночью, осуществляли т.н. ковровую бомбардировку. По 500–700 самолетов одновременно заходили на Берлин.

Нас 24 апреля 1945 г. освободили советские солдаты Пятой ударной армии под командованием будущего первого коменданта Берлина генерала Берзарина. Мы плакали, торжествовали: свобода!

А через два дня, 26 апреля 1945-го, мы увидели… Олега Петренко. Он пришел к нам в лагерь Кельнише Хайде.

Дети щупали его, удивлялись:

- Это ты?! Ты живой?!

- Да, да. Это я. Живой и невредимый! Я искал вас! Долго искал вас! - улыбался Олег. Голубые глаза его приветливо светились.

Олег рассказал свою необыкновенную историю. Когда прибыли в город, охранники зашли в пивную, и Олег воспользовался ситуацией. Он убежал! Охранники, наверное, считали, что спрятаться остарбайтеру, узнику в столице рейха негде. Бегство просто невозможно! Разве что сумасшедший пойдет на такое. Однако Олег все точно рассчитал. Конечно, ему помогло знание немецкого языка, помогла гражданская одежда. Ну а нагрудную нашивку с надписью OST на куртке он оторвал и выбросил. Немецкая женщина Хильде Леман спрятала Олега в своем доме. Она жила в одном из предместий Берлина, у нее был собственный дом. Со слов Олега, довольно большой. Фрау Леман прятала у себя Олега до прихода Красной армии.

Что еще я помню? Олег говорил, что у фрау Хильде Леман была внучка. Ей было лет пять, не больше. Муж Хильде погиб в декабре 1941-го под Москвой, сын - в конце 1942-го в Сталинграде, а невестка умерла от туберкулеза в феврале 1944-го.

- Хильде Леман была для меня как мама. Я все время думал: как и чем могу ее отблагодарить? Ведь у меня ничего нет. И вдруг - есть, нашел! Я, ребята, подарю фрау Хильде свою лагерную миску с надписью! Эта миска всегда будет напоминать ей обо мне, - закончил Олег свой рассказ.

Мы долго сидели молча, размышляя над тем, что услышали. Интересная история!

…Олег Петренко погиб 9 мая 1945-го. Подорвался на старой авиабомбе замедленного действия (их ночами сбрасывали англичане), когда разбирал руины жилья, где спрятались в подвале немцы: старик и старушка. А последними словами Олега были:

- Вы должны передать мою лагерную миску Хильде Леман… Я не успел это сделать. Она живет… эта улица до войны, наверное, была очень хорошая… Сейчас там много разрушений… Эта улица… предместье Берлина... Обещайте… Миска... Моя лагерная миска… Обещайте…

Он говорил с паузами, ему было трудно произносить слова. Изо рта у него шла кровь, он задыхался, путался в мыслях, путался в словах.

Мы с сестрой обещали выполнить его просьбу. Однако тогда не удалось. Так случилось, что уже на следующее утро в лагерь Кельнише Хайде приехал на американском джипе советский капитан в форменной синей фуражке с красным околышем и двумя орденами Красной Звезды на кителе. Всех, кто был из СССР, пригласили на плац.

Капитан обошел строй, внимательно вглядывался в людей. Медленно поднялся на деревянную трибуну, обвел взглядом бывших узников Третьего рейха - взрослых, детей, стариков.

- Товарищи! - начал капитан осипшим голосом. - В дальнейшем вы должны поступить так. Завтра утром или кто хочет, то уже сегодня, вы должны уйти из этого немецкого лагеря. Своим ходом добирайтесь до города Ландсберга. Это недалеко от Берлина, приблизительно 120 километров на северо-восток. В Ландсберге - сбор всех бывших узников, всех остарбайтеров. Ландсберг - это первый фильтрационный пункт. Там вас проверят тщательно, выдадут справки и посадят в эшелон. Прямиком домой, на Родину. В Минск, Киев, Харьков… Кто куда. Ясно?

Люди молчали. На лицах у многих было беспокойство, даже растерянность.

Вскоре мы были в Ландсберге, в новом лагере. Здесь командовали офицеры СМЕРШа.

Из лагеря Кельнише Хайде в Ландсберг прибыли приблизительно 200 детей из 600, которые там были в январе 1945-го. Многие дети погибли, многие подались в американскую зону.

В новом лагере мы встретили… маму. Это было большое счастье!

Бывшие остарбайтеры жили в новом лагере постоянно. Отлучаться куда-нибудь из Ландсберга было запрещено. Поэтому миска Олега была с нами, в новом - теперь уже советском - лагере, а не у фрау Хильде Леман.

Родина встретила нас неприветливо. "Остарбайтеры - предатели, они работали на Гитлера, на немцев", - такой был приговор советской власти.

- Не надо было ехать в Германию! - слышали мы повсеместно и на разных этажах власти.

- Немцы, жандармы и эсэсовцы силком вывозили нас в рейх! Того, кто не ехал, расстреливали! - отвечали мы. К сожалению, нас никто не слушал. И люди потом старались нигде не говорить, что во время Второй мировой были остарбайтерами. Меняли фамилии, имена, паспорта.

Проходили дни, недели, месяцы. Все это складывалось в годы. Принимая во внимание ситуацию, во избежание неприятностей, я спрятал лагерную миску Олега до лучших времен и никому не рассказывал о ней.

Положительные сдвиги в отношении советской власти к бывшим остарбайтерам начали происходить лишь при Горбачеве. Чуть позже немцы стали выплачивать денежные компенсации бывшим остарбайтерам, узникам гитлеровских концлагерей. Получили кое-что и мы с сестрой.

Все это время лагерная миска Олега была у меня. Потом я передал ее Сергею Петренко.

Сергей, конечно же, молодец. Сейчас он в зоне операции объединенных сил в Донбассе. Сергей - воин, доброволец - с оружием в руках защищает свободу и независимость Украины. Помню нашу последнюю встречу с ним здесь, в Киеве. У него был краткосрочный отпуск. Военная форма ему к лицу. Сосредоточенный, серьезный, он долго молчал, а потом сказал:

- Первое. Вы хорошо знаете немецкий язык. Напишите на немецком об этой лагерной миске. Это же наша история, это наша правда! И немецкая правда, очевидно, также! Ничего не скрывайте… О миске, о моем дяде. О Хильде Леман, о том, как она спасла жизнь украинскому мальчику. Напишите обо всем и предложите какой-то немецкой газете. Когда они напечатают материал, то, возможно, внучка Хильде Леман или кто-то из ее семьи прочитает эту статью и откликнется…

- А что… что я должен еще сделать?

- Рассказать подробно людям, нынешним детям о немецких детских концентрационных лагерях, о специальных блоках для детей. Я сам об этом читал. И о специальных детских домах в Германии, где содержали наших детей и использовали как доноров для солдат вермахта…

Первое задание от Сергея Петренко я выполнил довольно быстро.

А теперь - о немецких концентрационных лагерях. Чтобы все было понятно, начну издалека.

30 января 1933 г. президент Германии Гинденбург назначил Адольфа Гитлера канцлером, и к власти пришли нацисты. Маяком для них стала книга Гитлера "Майн кампф" ("Моя борьба"). Основные тезисы этого произведения: мораль - глупость, совесть - невыполнимая мечта, бред. Главное - это сила, она определяет все.

Так что оставалось одно: как именно реализовать тезисы, изложенные Гитлером в "Майн кампф". Нацисты пришли к выводу, что больше всего для этого подходят концлагеря. Изоляция непокорных под бдительным оком охраны, принудительная работа, уничтожение противников, использование неполноценных в медицинских исследованиях как доноров в лечении солдат вермахта.

Общее количество концлагерей составляло, по немецким данным, 1634.

Для чего, собственно, гитлеровцы вывозили в рейх детей из Украины, Белоруссии, России? Для того чтобы уничтожить их потом в газовых камерах? Да нет, конечно. Во-первых, гитлеровская Германия нуждалась в дешевой рабочей силе. Во-вторых, привозя детей в рейх из Советского Союза, немцы имели целью не только и не столько возможность привлекать позже этих детей к работе в промышленности и сельском хозяйстве. Дети из СССР интересовали фюрера все больше, и на то были причины. Согласно специальному циркуляру Гитлера, в конце 1942 г. в Германию надо было привезти для онемечивания 400–500 тыс. украинских девушек с внешностью, близкой к арийской. Циркуляр Гитлера касался и мальчиков, подростков из Украины. Если они внешне похожи на немцев (рыжие, светлые и русые волосы, серые, голубые и зеленые глаза, арийские параметры лица), то их тоже надо онемечить.

Всех других украинских детей, подростков нацисты причисляли к категории OST. Их использовали обычно на тяжелой рабской работе.

Детей с хорошим здоровьем отправляли в специальные детские дома ("киндерхаймен"). Их там хорошо кормили, они не работали. Это были дети-доноры: их кровь и кожу использовали для раненых офицеров вермахта. Медики рейха брали у детей столько крови и кожи для пересадки, что дети часто погибали после таких экзекуций.

Во время Второй мировой войны гитлеровцы силком вывезли из Киева в рейх 20 тысяч детей. Вернулись домой, на протяжении мая-сентября победного года, немногим больше половины. Такой трагический финал. Обо всем этом напомнила мне старая лагерная миска Олега Петренко, украинского мальчика из Харькова, который погиб в далекой Германии 9 мая 1945 года.