"Гвардия защиты"

Звездный час в истории украинской адвокатуры - период межвоенной Польши. Не только потому, что в царской России, а впоследствии и в СССР, не было свободного судопроизводства, но и потому, что убедительная защита подсудимых перед присяжными в большом количестве политических процессов над националистами дала украинским адвокатам возможность стать заметными фигурами общественной жизни Второй Речи Посполитой.

13 января 1936 г. исполнилось 80 лет с тех пор, как завершился "Варшавский процесс" - крупнейший из политических процессов против Организации украинских националистов (ОУН) в Западной Украине в период ее оккупации Польшей. Процесс продолжался почти два месяца. На скамье подсудимых оказались С.Бандера, М.Лебидь, Я.Карпинец, Д.Гнаткивская,
Н.Клымышин, Б.Пидгайный, И.Малюца, Я.Чорный, Е.Качмарский, Р.Мыгаль, Е.Зарицкая, Я.Рак. Польские власти обвинили их в принадлежности к ОУН (считавшейся в РП террористической организацией), подготовке покушения и убийстве министра внутренних дел Б.Перацкого. Защитниками обвиняемых выступили известные адвокаты В.Горбовой, Я.Шлапак, А.Павенцкий и Л.Ганкевич. Пятеро подсудимых получили пожизненное заключение (среди них С.Бандера и М.Лебидь), другие - от 7 до 18 лет. Все они приняли приговор с большим мужеством, а день приговора по инициативе украинской общественности объявили днем национального траура...

"Паны меценасы"

Межвоенный период во Второй Речи Посполитой отличался напряженностью в межнациональных отношениях. Это и неудивительно для страны, в которой более 31% населения составляли национальные меньшинства (украинцы - самая активная и многочисленная группа, евреи, белорусы, немцы, литовцы). Политическое противостояние и громкие судебные процессы стали, можно сказать, будничным явлением. Режим санации, который после майского переворота 1926 г. ввели сторонники Юзефа Пилсудского, постепенно сворачивал демократические институты и, в конце концов, ограничил права парламента и укрепил исполнительную власть. В отношении нацменьшинств Варшава отстаивала концепцию государственной ассимиляции.

На основании одних лишь упоминаний в тогдашних газетах подсчитано, что за 1929-1933 гг. состоялось 237 политических процессов. И едва ли не ключевую роль в них играли адвокаты, или, как их тогда называли, "меценасы".

Отметим, что украинских адвокатов уважали и раньше. Показательны в этом отношении воспоминания Романа Купчинского о подготовке Украинских сечевых стрельцов (УСС) в селе Розвадов в 1917 году. Адъютант майора Тарнавского Владимир Старосольский, который в гражданской жизни был адвокатом, принимает отчеты у стрельцов.

"Перший стрілець:

- Пане меценасе, прошу слухняно три дні відпустки.

Другий:

- Пане меценасе…

- Третій, четвертий також: "Пане меценасе"…

При п'ятім Тарнавський не витримав. Прискочив і з криком до стрільця:

- Тут нема жадних меценасів, тут є військові ранги. Зрозумів?!

І, обертаючись до Старосольського:

- Пане меценасе, щоб мені того більше не було".

Владимир Старосольский выступает в суде над Биласом и Данилишиным, декабрь 1932 г. (Источник: http://www.nac.gov.pl)

Политические процессы стали постоянным явлением в Галичине, а их резонанс был настолько значительным, что ежедневные газеты большую часть своих печатных площадей отдавали под стенограммы выступлений в судах. Чтобы находиться в состоянии постоянной готовности, украинские адвокаты основали Коллегию защитников, которая рассматривала каждое резонансное дело, выбирала тактику защиты и определяла для каждого роль в процессе.

Революционное подполье заботилось о материальном обеспечении адвокатов, которое, по свидетельству члена руководства УВО-ОУН Владимира Мартынца, составляло от 50 до 100 долл. за ведение одного дела. Хотя часто адвокаты предоставляли свои услуги и бесплатно.

"Промови оборонців у політичних процесах ішли тільки українською мовою. І євреї, і поляки мусіли її розуміти - жили ж бо серед українського народу, - хоч, може, не завжди визнавалися на тонкощах мови, для них будь-що-будь нерідної, чужої. Та коли промовляли оборонці в голосних політичних процесах - судова заля вщерть була переповнена, а між публікою або на доставлених за лавою оборонців і з-боку коло трибуналу кріслах можна було побачити польську й єврейську еліту правничого світу", - утверждал историк УВО Зиновий Кныш.

"Подготовленный оркестр"

Со временем из массы украинских защитников выделилась "пятерка", которая чаще всего представляла интересы националистов перед присяжными. А именно: Марьян Глушкевич, Владимир Старосольский, Лев Ганкевич, Степан Шухевич и Семен Шевчук.

"Ми старалися, щоб розправи в політичних процесах були поважні, щоб під кожним оглядом імпонували нашим ворогам, що нам вповні вдавалося. Особливо нас чотирьох перших так зі собою "зігралися", що навіть не потребували не раз порозуміватися, а все йшло як в підготованій оркестрі. Це признавали нам судді, прокуратори і інтеліґентні присяглі. У кожнім випадку, ми не принесли нечести ані нашій адвокатурі, ані народові… Нарешті, коли погляну тепер поза себе, здається, маю слушність, як скажу, що нас - тих п'ятьох оборонців - творили таку сильну оборончу гвардію, якої в українській, а може і в чужій, адвокатурі ще не було", - писал один из пяти адвокатов Степан Шухевич.

И хотя "меценасы" выглядели как "подготовленный оркестр", у каждого в этом "оркестре" была своя партия, на что неоднократно обращали внимание историки украинского революционного движения. Возможно, наиболее выделялся среди них Семен Шевчук.

"Я з поляками не маю ні найменших скрупулів. А якими способами вони проти нас воюють? Їх тактика зглядом позволяє нам вживати проти них і найпідліших средств", - заявлял Шевчук другим адвокатам. И не только заявлял, но и активно привлекал фальшивых свидетелей и подделывал документы. Несмотря на то, что другие адвокаты его в этом не поддерживали, Семен Шевчук на это внимания не обращал и пытался вытянуть своих подсудимых из тюрьмы, а иногда даже из петли любой ценой.

Полоса Ilustrowany kuryer codzienny («Краківського кур’єрка») за ноябрь 1935 года. Ежедневно освещая процесс над украинцами, подготовившими убийство министра Б.Перацкого, польские журналисты особое внимание уделяли выступлениям адвокатов. (Источник: http://mbc.malopolska.pl)

Первым, кого еще в начале 1920-х гг. начали считать главным защитником, был Лев Ганкевич. Активный в политической жизни как социал-демократ, Ганкевич недолюбливал националистов. Но, несмотря на это, его чаще всего привлекали к процессам с совершенно безнадежными подсудимыми, поскольку способы защиты, к которым он прибегал, могли принести успех в сложных ситуациях.

"Він не любив "бабратися" в параграфах, викручуючи їх на всі боки. Він ішов фронтовим наступом. Він не так боронив свойого клієнта, як атакував ворожу державу, а підсудного виставляв як героя-борця за волю, що його треба не судити й карати, а подивляти й шанувати ось так, як поляки подивляють й шанують своїх подібних героїв. Кожна вогненна промова цього ентузіаста була політичною маніфестацією. Це була гра "ва-банк", що її можна було рівно добре виграти, як і програти в залежності від складу лави присяжних суддів і трибуналу", - так характеризовал Ганкевича Мартынец.

Наконец, в 1936 году, во время Варшавского процесса, когда на скамье подсудимых оказались Степан Бандера и почти весь Краевой провод ОУН, подсудимые выступили против Ганкевича, а затем к бойкоту защитника присоединились и другие националисты, проходившие по разным судебным делам.

Едва ли не самым известным "тяжеловесом" среди защитников считался Марьян Глушкевич. Парадоксально, но он был москвофилом и в годы Первой мировой войны возглавлял российскую оккупационную власть в Перемышле. И если многие политические эмигранты в первой половине 1920-х гг. возвращались в Галичину из Праги, Вены или другого европейского города, то Глушкевич прибыл из Ростова-на-Дону.

Об уровне его адвокатской квалификации свидетельствует оценка Шухевича: "Д-р Глушкевич мав знамениті арґументи, і своїм якимсь, наче демонічним, виступом старався змусити-знесилувати присяглих, щоб так думали, як він хотів: це йому майже завсіди вдавалося".

А это уже оценка Владимира Мартынца: "Він надзвичайно сумлінно підготовлявся до розправи, в часі процесу був найнебезпечнішим супротивником прокурора, щось подібне до "тяжкої гармати", що в найменш очікуваний момент розносила "на шкамаття" всю побудову акту обвинувачення; був пострахом прокурорських свідків, а його класичні промови були подією самою по собі, що заповнювала вщерть судову залю українською й польською публікою, а згодом у довгих шпальтах були вони реферовані в пресі".

Как-то, уже будучи тяжело больным, Марьян Глушкевич пришел к СтепануШухевичу и заявил:

- Знаете, я пришел к вам посоветоваться. Я болен, уже долго жить не буду, должен умереть. Мне все равно, умру я на койке или на виселице. Хотелось бы мне оставить по себе какую-нибудь память. Наши "хлопчиська" (слово, которое он постоянно употреблял для определения революционеров) так мне нравились, так мне импонировали, что я решился пойти по их следам. Что вы скажете на то, если я пошел бы и застрелил львовского воеводу?

Пораженный доктор Шухевич, немного подумав, ответил:

- Знаете, пан-товарищ: "Пан з панем, а капуста з хржанем" (с пол. - "Пан с паном, а капуста с хреном". - С.Л.). Если бы вы хотели поехать в Варшаву и убить президента Мосцицкого, это я понимаю. Личность соответствовала бы личности. Но вы, такой известный защитник, должны идти стрелять воеводу, и это действительно недостаток пропорции, это было бы для вас унижением".

Впрочем, из-за внезапной смерти доктора Глушкевича мы уже никогда не узнаем, действительно ли он намеревался совершить атентат (покушение) на кого-то из польских высоких чиновников. Но фактом остается то, что москвофил Марьян Глушкевич в конце своей жизни перешел на украиноцентрические позиции, и в результате в последний путь его провожали украинцы, а москвофилы проигнорировали прощание с некогда известным своим представителем.

Шухевич и Старосольский

В 1936 г. Ганкевичу выразили недоверие подсудимые, а Глушкевич умер от болезни. С тех пор главные роли в защите на процессах приняли на себя Степан Шухевич и Владимир Старосольский. Их по праву можно назвать "мужами довіри в ОУН". Чего стоит эпизод, когда к Степану Шухевичу пришел боевой референт ОУН Богдан Пидгайный и спросил мнение "меценаса" о том, стоит ли стрелять в маршала Юзефа Пилсудского. И хотя адвокат отговаривал от такого безрассудного шага, 15 июня 1936 г. украинские националисты в Варшаве застрелили министра внутренних дел Польши Бронислава Перацкого.

Степан Шухевич, как близкий родственник Романа Шухевича - к тому времени члена Краевой экзекутивы ОУН, находился в приятельских отношениях с подпольщиками. Как отмечал Мартынец: "Цей - бувший отаман УГА - відзначався тим, що найбільш опікувався в'язнями поза розправою: він якнайскоріше знайомився з призначеним йому підсудним, найчастіше його відвідував, цікавився тюремним побутом в'язня, постійно готовий до інтервенції перед польською владою. Він був оборонцем в'язня не тільки на розправі, але й опікуном його перед нею й по ній, коли в'язень залишався далі в тюрмі".

Шухевич считался одним из самых скрупулезных защитников: он тщательно и быстро изучал судебные дела и очень профессионально, хотя, возможно, и не так эффектно, выстраивал защиту.

Таким был и Старосольский, который вернулся из эмиграции из Чехословакии. Шухевич писал, что это "може, найкультурніший і найінтеліґентніший оборонець на цілу Польщу". А Мартынец добавлял: "Др. Старосольський мав особистий "шарм", що ним просто полонив своє оточення. Своїм тактом, своєю милою поведінкою, своїм м'яким голосом і всією своєю зовнішністю він мусів здобути собі симпатію кожного. Мені здається, що ця людина не була здатною образити чи вразити когось, навіть говорити піднесеним тоном або крикнути. Людина високої культури й освіти, ерудит на полі права, він і свої судові промови тримав на високому рівні й у свойому стилі. Він не напастував прокурора, він не атакував польську державу, він не кидав громів, ані не витискав сліз… Він атакував закон. І мав успіх".

Вероятно, что именно Старосольский отвечал за судопроизводство в ОУН, в чем его подозревала польская полиция. А однажды, после того как в прессе появилась информация о том, что кто-то из "меценасов" - Владимир Старосольский или Степан Шухевич - является казначеем ОУН, между присяжными и упомянутыми адвокатами в суде произошел куръезный диалог:

- "Пане меценасе, читались мо вчора в "Кур'єрку", що пан завідує касою організації. Розправа триває тепер уже так довго, ми маємо поважні матеріальні страти, може б, пан меценас виплатив нам з тої каси щось на скромну дієту?

- Панове трохи спізнилися. Не можу виплатити. Прецінь панове, напевно, вичитали там, що з уваги на брак довір'я до мене, я передав касу д-рові Старосольському. Прошу про те удатися до нього.

- Добре, добре, - сказав Старосольський, - доктор Шухевич віддав мені касу, але грошей не передав. Що ж зможу вам виплатити?.."

Шутка шуткой, но эти адвокаты, которым наиболее доверяло подполье и у которых было больше всего работы, в действительности находились в очень тяжелом финансовом положении. "Безперечно, ми зі Старосольським - мимо нашої тяжкої праці - хлептали біду", - писал Шухевич в воспоминаниях.

В истории украинского судопроизводства были и другие достойные адвокаты, но эти двое занимают особое место.