БИОТЕХНОЛОГИЧЕСКАЯ НЕОПРЕДЕЛЕННОСТЬ, ИЛИ ТЕХНОЛОГИИ-«НЕВИДИМКИ»

Генную инженерию, позволившую изменять генетическую структуру живых организмов, действительно понятнее отнести не к высоким технологиям, а к технологиям-«невидимкам». Ведь, скажем, корнеплод трансгенного сорта внешне от обычного ничем не отличается. Запах, цвет, размер и консистенция современного продукта теперь не самые надежные друзья чувства самосохранения. Приходится верить на слово экспертам, говорящим о вреде трансгенов или, наоборот, их полезности.

В любом случае, никто не отрицает, что система безопасности в отношении генетически модифицированных организмов (ГМО) необходима. Страны побогаче правила и стандарты в отношении ГМО уже определили — как маркировать трансгены и маркировать ли вообще, кто и как проводит исследования перед выходом трансгенного сорта на рынок, какие ГМО годятся в пищу людей, а какие только для животных, велико ли расстояние между полем с трансгенными посевами и обычными, как принимается решение о годности трансгена для питания и внедрения в окружающую среду и так далее и тому подобное. То есть разработали систему биобезопасности. Унифицированной ее формы не существует, и не только потому, что у стран разные возможности и условия, а и потому, что у каждой из них выработался собственный взгляд на то, в какой мере необходимо использовать достижения генной инженерии.

США, к примеру, демонстрируют, что за генной инженерией — будущее, которое с их помощью непременно должно настать и в других государствах мира. Будучи сегодня страной номер один по производству трансгенных сельхозкультур (в основном — кукуруза, рапс и соя) Штаты «поставили» на них еще в середине девяностых. С тех пор площади под посевы этих культур увеличились там до 100 миллионов акров (более сорока миллионов гектаров). Более того, американская система биобезопасности не предполагает маркировку продукции такого рода. Поэтому новые жесткие требования Евросоюза в отношении идентификации ГМ-материала не обрадовали американских экспортеров. ЕС узаконил возможность отследить каждый ГМО от поля до стола (даже если он туда попадает в виде незначительного порошкообразного ингредиента), а затем еще поставить на этом продукте значок, сообщающий, что он содержит ГМ-ингредиент. США называют европейские меры барьером для свободной торговли, и за это готовы дипломатично «стереть Евросоюз в порошок», теперь уже в стенах Всемирной торговой организации.

Нашим соседям из Восточной Европы тоже приходится думать на заданную тему. Вступающим в Евросоюз в чем-то проще — им автоматически придется перейти на общеевропейские правила, директивы ЕС, касающиеся ГМО. Россию же, судя по заявлениям ее чиновников и влиятельных ученых, ГМО интересуют со стратегической точки зрения. Экспорт ГМО в эту страну, по их оценке, в ближайшее время будет расти. Хотя культивирование ГМО в России не разрешено, для ввоза и размещения на рынке допущены несколько сортов генетически модифицированных сои, картофеля, кукурузы и сахарной свеклы.

Другой, пусть и радикальный пример системы национальной биобезопасности, — мораторий на ГМО. Хорватия и Шри-Ланка не выдержали политического напора и с объявлением себя свободными от ГМО повременили. В июле этого года Словения выступила с аналогичной инициативой. «Мы не можем запретить ГМО, но мы можем избежать их использования», — сказал по этому поводу министр окружающей среды Словении Янес Копае. Долго ли продержится в этом случае право страны на самоопределение, пока неизвестно.

А вот мнение Украины в этом вопросе вообще остается загадкой. Вероятнее всего, вопрос ГМО пока не рассматривался с точки зрения стратегических интересов Украины, считает заместитель директора Института генной инженерии НАНУ, член-корреспондент НАН Украины, доктор биологических наук Ярослав Блюм.

— Введение моратория на ГМО — одна из возможностей, но не выход из положения, — утверждает проректор Государственного института повышения квалификации и переподготовки кадров Минэкологии Украины, кандидат биологических наук Андрей Остапенко. — Во-первых, это очень сложная процедура, а, во-вторых, продукты биотехнологии уже есть на рынке. Следовательно, ситуацию нужно регулировать, скоординировать усилия всех ведомств и заинтересованных лиц, пересмотреть существующее законодательство.

В Украине якобы де-факто существует мораторий на коммерческую деятельность с ГМО, но он, похоже, нигде четко не прописан. В то же время, даже чиновники утверждают, что на рынке продукция с содержанием ГМО существует. Поэтому покупателям остается лишь строить догадки, основываясь на косвенных фактах: например, соя — наиболее популярный продукт на рынке, а США — крупнейший экспортер трансгенной сои в мире и т.п. Видимо, даже западные биотехнологические компании отчаялись понимать настроение Украины в отношении ГМО и, по словам профессора Ярослава Блюма, испытания трансгенных сортов растений в Украине сейчас не проводят.

Несмотря на то, что основные доводы за осторожность в использовании трансгенов связаны с экологическими соображениями, с тем, как повлияет внедрение новых растений на природу, покупателей в большей степени интересует возможность выбора — купить, например, печенье с содержанием ГМ-сои или нет. Этому может способствовать маркировка, о необходимости которой так часто говорят. «Понятно желание идти по пути цивилизованных стран в вопросе маркировки, но никто не задается вопросом, в состоянии ли мы это сделать и за чей счет. Кто просчитывал, во что это обойдется?» — спрашивает Ярослав Блюм. Не согласиться с ним непросто. Тем более, оглядываясь на соответствующий опыт России, где требование маркировки существует уже несколько лет, но тестирование некоторых видов колбасных изделий и продуктов детского питания, проведенное в ноябре прошлого года в петербургском Институте цитологии АН, указали не только на отсутствие должной маркировки, но и на очень высокий уровень содержания ГМ-материала. В некоторых колбасных изделиях часть трансгенной сои составляла около 70—80% от ее общего количества.

Если Украина и определится с тем, в какой мере мы официально примем ГМО — будут ли они коммерчески выращиваться и как, или экспортироваться в составе продуктов питания, — то сколько времени понадобится для того, чтобы эти решения возникали не на ровном месте, а подкреплялись правилами и ответственностью за их соблюдение? Евросоюз потратил на создание системы таких правил более четырех лет, у болгаров, по словам Андрея Остапенко, это заняло около пяти лет. В Украине же наиболее активное обсуждение данной темы происходит в основном на страницах газет. Поэтому введение официального моратория на коммерческое использование ГМО в Украине до установления разносторонней системы биобезопасности кажется идеей вполне оправданной.

Другой немаловажный вопрос — будут ли учтены мнения широкой общественности и заинтересованных сторон, например фермеров, в определении рамок использования трансгенов? Если украинцы имеют право выбирать парламент, то право проголосовать за наполнение своих завтраков и обедов они имеют втройне. Это не только вопрос маркировки, но и возможности высказать свое мнение до того, как будут приниматься решения о том, в какой мере Украина может делать ставку на использование трансгенов.

Впрочем, если Магомет не идет к горе, то гора идет к Магомету. Так и случилось 11 сентября этого года, когда в полную силу вошел Картахенский протокол по биобезопасности, международный документ, устанавливающий правила безопасной торговли ГМО (в тексте протокола — ЖМО — живые модифицированные организмы). Украина присоединилась к документу еще в декабре 2002-го. А значит признает, что «современная биотехнология открывает огромные возможности для повышения благосостояния людей», но, наряду с этим, живые модифицированные организмы «способны оказать неблагоприятное воздействие на сохранение и устойчивое использование биологического разнообразия, с учетом также рисков для здоровья человека…». Присоединившись к протоколу, Украина заявила о применении принципа предосторожности в принятии решений по поводу распространения ГМО. Более того, выразила готовность «…консультироваться с общественностью в процессе принятия решений в отношении живых измененных организмов и предоставлять общественности результаты таких решений…».

Протокол касается не всех типов генетически модифицированной продукции, например, не регулирует перемещение полученных благодаря генной инженерии фармацевтических препаратов, а также пищевых продуктов, произведенных из ГМО, скажем, масла из трансгенной кукурузы или кетчупа из трансгенных помидоров. Протокол дополняет природоохранную Конвенцию о биологическом разнообразии, а поэтому основная его задача — препятствовать негативному влиянию живых модифицированных организмов на природу, скажем, опылению диких и культурных растений пыльцой их трансгенных родственников. Если сторона хочет экспортировать какой-то конкретный трансген для посева в другой стране, то она должна уведомить об этом намерении импортера и дождаться ответа на свой запрос. Страна-импортер свое решение должна базировать на проведенной оценке риска, основные параметры которой содержатся в протоколе. «Принцип предосторожности, неоднократно упоминаемый в Картахенском протоколе, дает стороне импорта право отказаться от ввоза ГМО», — подчеркивает Андрей Остапенко.

В отношении живых модифицированных организмов, предназначенных для ввоза в качестве пищевой продукции для людей, корма или для обработки, протокол устанавливает менее жесткую процедуру, что в значительной мере объясняется компромиссностью самого документа. Эта категория продукции — наиболее коммерческая, а за «расстановку запятых» в тексте протокола долго боролись различные группы, в том числе и производители ГМО, не заинтересованные в усложнении торговых отношений.

В любом случае Картахенский протокол предоставил только рамки, от которых можно отталкиваться в создании национальных подходов в регулировании вопросов, связанных с ГМО. Системы биобезопасноти, вдогонку распространению биотехнологии, создаются сейчас и в Африке, и в островных государствах. И поскольку биобезопасность стоит денег, развивающимся странам в этом деле содействует программа ООН по защите окружающей среды (ЮНЕП) совместно с Глобальным экологическим фондом (ГЭФ). С 2001 года проект ЮНЕП—ГЭФ по созданию национальных структур по биобезопасности начат в более чем 100 странах Африки, Азии, Латинской Америки и региона ВЕКЦА (Восточной Европы, Кавказа и Центральной Азии). По оценке ООН, общий бюджет проекта составляет 38,4 млн. долл., в Украине — 235,315 долл. Его суть состоит в привлечении к исследованию темы большего количества специалистов и заинтересованных групп для того, чтобы впоследствии создать полноценные схемы законодательства и административного устройства для регулирования вопросов, связанных с ГМО в стране.

Западные инициаторы проекта дипломатичны — ограничивать распространение ГМО или, наоборот, приветствовать — вопрос, который решают сами государства. О сути ГМО чиновники ЮНЕП судят в рамках формулировок Картахенского протокола. Однако одним из главных условий создания национальных систем биобезопасности является участие в этом процессе общественности. В Украине проект осуществляется через Министерство экологии и пока о его ходе известно немного. В рамках проекта создается Национальный координационный комитет из представителей государственных и научных структур, общественности и бизнеса. Андрей Остапенко, координирующий деятельность проекта в Украине, сообщил, что сейчас проходит сбор информации о состоянии законодательства и административной системы, касающихся биотехнологии и биобезопасности и вот-вот начнется другой этап, включающий информирование и консультации с различными заинтересованными сторонами. В результате должна быть разработана рамочная структура по биобезопасности, а именно — проекты юридических документов, процедур оценки риска и систем участия общественности в вопросах, связанных с ГМО.

В какой мере будут восприняты результаты этого проекта властями, пока трудно предположить. Тем более что в Верховной Раде уже находится один законопроект на эту тему — «О государственной системе биобезопасности при создании, испытании и практическом использовании генетически модифицированных организмов». Приведет ли это к конфликту между различными инициативными группами или, наоборот, объединит их усилия? В любом случае, нерешенным пока остается главное — официальная Украина все еще пребывает в состоянии «биотехнологической неопределенности» и неготовности обсуждать этот вопрос с теми, кого он реально касается (хотя в случае с ГМО это — каждый из нас).

Говоря простыми словами, система биобезопасности должна служить фильтром, который оградит человека и все живое от проблем (или возможных проблем), связанных с применением новых технологий. Но как быть, если выводы науки, которым в данной ситуации приходится слепо верить, очень неоднозначны?

По поводу вероятности рисков, связанных с ГМО, среди ученых согласия нет. Они, как и все люди, очень разные: некоторые выбирают полупустые стаканы, а некоторые — полуполные. В результате, одни эксперты считают, что «ГМО даже безопаснее, чем простые продукты», другие же говорят, что они «недостаточно изучены». В последнем случае речь наверняка идет о ГМО как явлении, научной вехе, тесно породнившейся с коммерцией. Есть и другая группа ученых, для которых не все ГМО равны, а поэтому они их делят на «плохие» и «хорошие», учитывая то, как трансген сконструирован и как себя ведет во время испытаний. Экологи, как правило, требуют моратория на коммерческое использование ГМО «до тех пор, пока эти организмы не будут достаточно изучены». Но где эта черта достаточности? «Генетический уровень — космос, который еще не исследован. Мы прочитали газету, но не понимаем эти слова», — заявил журналистам в мае этого года видный российский ученый из Института биологии развития им. Н.Кольцова Сергей Баранов.

Сложив воедино множество подобных взглядов, можно предположить, что в каждой отдельной стране система биобезопасности отражает не столько реальность, связанную с ГМО, сколько представление о ней. Но это не помешало тому, что мировые площади под сельскохозяйственными трансгенами в 2002 году занимали почти 59 млн. га, по сравнению с 2 млн. га в 1996-м. ГМО выращивают в 16 странах мира, еще шире проводятся полевые испытания. Глобализация торговли предполагает, что ГМ-материал, будь то зерна и корнеплоды или шоколадка с соевым маслом из ГМ-сои, может оказаться где угодно. Ну как за всем этим уследишь? И можно ли вообще эффективно контролировать ГМО? Все живое о государственных границах и буферных зонах вокруг полей представления не имеет, из вагонов и мешков просыпается, на полях после сбора урожая где-где да и остается, а у некоторых растений еще и пыльца разносится на километры вокруг…

Даже если система биобезопасности отсеет явно неприемлемые генетические конструкции, то как быть с теми рисками, которые называют потенциальными?

— Различных рисков, связанных с ГМО, описано много в научных категориях, но ни один из них не реализовался в той мере, чтобы можно было говорить об опасности обществу. Или они вообще не проявились. Основные риски связаны с взаимодействием трансгенов с дикими родственниками. И здесь каждый трансген нужно изучать отдельно с учетом места, где его предполагается культивировать, — считает Ярослав Блюм. — В случае пищевой безопасности система мониторинга невозможна — любое долгосрочное исследование не будет чистым. Если человек умирает от старости, то в очень многих случаях мы не можем сказать, от чего точно он умер. Вопрос также в том, могут ли наши украинские специалисты сделать больше, чем специалисты более развитых стран, ведь у них имеются куда более широкие возможности и современное оборудование. Нужно не обманывать себя и людей, что мы можем сделать больше. Нужно принимать общие правила.

Учитывая, что любой системе безопасности мы перепоручаем часть своего чувства самосохранения, слова ученого не вселяют надежду. Научно-технологический прогресс никогда не был исключительно гуманным процессом. Был кто-то первый, попавший под машину, заболевший от промышленных выбросов, огорченный срубленным под застройку лесом. Тем не менее этот прогресс воспринимается как неизбежность, в основном — позитивная. И, возможно, стоит к этому привыкнуть, ведь блага цивилизации мы воспринимаем вполне охотно, несмотря на некоторые «побочные эффекты». Широкие дискуссии в мире по поводу ГМО, пожалуй, впервые проявили столь массовое недоверие и к науке, и к возможности государств обеспечивать безопасность своих граждан, учитывая возрастающее влияние бизнес-интересов на развитие мира. И это недоверие теперь стало столь же неизбежным, как и сам научно-технологический процесс.