Поэт Тарас Малкович: "Наше поколение уже выделяется, мы — "дветысячидесятники"

Затребована ли современная молодая украинская поэзия в нынешний период фатальной жизненной прозы? Это лишь один вопрос, предложенный ZN.UA как тема для разговора молодому украинскому поэту Тарасу Малковичу. Его фамилия говорит о многом. Тарас - сын известного поэта и издателя Ивана Малковича. При этом у каждого из них свой личный Пегас, свой автономный поэтический мир. Тарас, в частности, активно работает как переводчик (одна из последних его работ в сотрудничестве с Виктором Морозовым - новый роман Дж.Роулинг "Неожиданная вакансия"). А первый поэтический сборник молодого поэта - "Той, хто любить довгі слова".

- Тарас, какие бы вы нашли слова, чтобы охарактеризовать так называемое "свое" поколение поэтов? Что вас объединяет, что разъединяет, чувствуют ли 20–25-летние общественно-художественную потребность в своих стихах?

- Возможно, нас не так просто всех объединить. Потому что все мы довольно разные. Из разных сфер. Среди нас есть студенты, преподаватели, переводчики… Получается так, что сегодня с самой лишь поэзии не всегда проживешь. Хотя поэзия, и в частности поэтические переводы, поддерживаются в мире многочисленными системами грантов. Но все равно многие поэты перебиваются на довольно нестабильных заработках.

И все же мне кажется, что наше поколение, именно 20–25-летних, уже как-то выделяется. Как генерация "дветысячидесятников". То есть "дветысячники", раскрывшиеся в начале "нулевых", - это одна ветвь, а мы, начавшие писать после 2010-го, - немного другие. Кто принадлежит к этому кругу? Мирослав Лаюк, Заза Пауалишвили, Карина Тумаева, Михаил Жаржайло, "догоняет" хороший молодой поэт Лесик Панасюк... Именно в период "десятых" лет XXI в. у многих из нас вышли поэтические сборники. Например, Мирослав Лаюк издал сборник "Осоте", у меня вышел сборник "Той, хто любить довгі слова"...

Мне кажется, что характер поэзии нашего поколения метафоричнее, более склонен к визуализации. Некоторые молодые поэты - как кинематографисты. А один мой знакомый сказал, что наши стихи - словно отдельные комнаты... Думаю, произведения поэтов начала 2000-х больше тяготели к тому, как и о чем писали американские "битники", к определенной событийности. Они почти наголо издают то, что увидели и что пережили. Мы же - "дветысячидесятники" - метафоризованнее. И, возможно, не все из нас будут писать "наголо" о том, что с нами произошло вчера, но свое состояние будем как-то "визуализировать сквозь себя".

- Присуща ли поэтам "дветысячидесятникам", как вы сами их назвали, гражданская тематика в произведениях?

- В творчестве поэтов "дветысячидесятников" ярко выраженная гражданская позиция не прослеживается. И не только я так считаю. Выражать такие мысли именно в творчестве нашему поколению не очень интересно. Ведь мы можем быть сознательными гражданами - можем писать статьи, выражая в них гражданскую позицию, можем ходить на всевозможные акции (и не только политические) и там высказываться. Хотя, впрочем, это я сказал так, будто со свободой слова в нашей стране все идеально.

А поэзия сейчас - словно в андеграунде относительно гражданской позиции. И это неплохо. Потому что всей гражданской лирике, независимо от ее качества, присуща одна цель: или чему-то противостоять, или что-то прославлять. А если все начнут писать в стиле гражданской лирики, будет трудно отличить одного поэта от другого.

- Ваш первый сборник называется "Той, хто любить довгі слова". Собственно, вы сами любите "длинные слова"?

- Это название теперь повсюду со мной. Одна половина книги - мои стихи, другая - переводы. Как родились эти мои "длинные слова"? По-разному было. Иногда можно настроиться за рабочим столом: это некое каноническое написание стиха. Но было у меня и то, что стих писался просто посреди дискотеки.

- Есть ли в творчестве поэтов вашего поколения какой-то лирический мейнстрим? Тот традиционный образ 20-летнего поэта, творящий, в хорошем смысле, в русле традиции украинской лирики, и не бросающийся в модернизм?

- Меня недавно удивил поэт Дмитрий Лазуткин. Он спортсмен, боксер. Часто комментирует спортивные события на телеканалах. Но при этом остается лирическим поэтом... Один из моих любимых поэтов - Остап Сливинский, - его никак нельзя назвать "традиционным лириком" или "поэтом мейнстрима", он, наоборот, очень модерновый в своих текстах, но какая-то своя личная, мало где повторяемая, не всегда и каждым уловимая лиричность у него есть.

- Вы сами пытались проследить - стремятся ли сегодня люди находить на книжных полках новые сборники украинской поэзии?

- Хорошо, когда ты ездишь с презентациями и рекламируешь свое творчество. А так - наши люди не привыкли сами спрашивать, они словно ждут указания "сверху". Спрос на поэзию можно создать, его даже необходимо создавать, но в наших реалиях и с нашей ментальностью спрос на поэзию - это не то, может возникнуть само по себе.

- В Интернете есть информация, что первые стихи вы написали еще в пять лет. Помните те строки? Они сохранились?

- Да, эта книжечка сохранилась. Один экземпляр у меня есть. А весь "тираж" насчитывал всего двадцать экземпляров. Мне тогда было шесть лет. И в этом сборничке - шесть стихотворений.

Что-то помню из тех строк: "Приємний вітер повіває, жовтіє листячко в селі, сидить горобчик на деревах і шепче стиха молитви…" Это - и не удивительно - совершенно не тот стиль, в котором я пишу сейчас.

Теперь я вообще меньше воспринимаю рифмованную поэзию. Больше склоняюсь к верлибрам.

- Вы можете выделить этот переход - во времени?

- Могу даже четко его выделить. Это было в 2007–2008 гг., когда я впервые поехал на Ирпенский семинар творческой молодежи, проводившийся издательством "Смолоскип". Вот так меня как-то и направила та творческая атмосфера на писание верлибром.

Надо и в поэзии выходить в свет - тогда сразу начинаешь на все смотреть широко открытыми глазами. Начинаешь понимать, что и где можешь изменить. Сначала наши критики очень ругали верлибры как явление. Воспринимали в штыки, дескать, это же традиция Запада...

Но понемногу все "устаканилось". Хотя в последнее время частично возвращаемся к предыдущим традициям: у молодых поэтов среди десяти верлибров может проскочить и два-три рифмованных стиха.

Но я к рифме пытаюсь не возвращаться. Не хочу себе создавать хоть какие-то рамки.

- Для вас рифмованная поэзия - это рамки? Определенная несвобода?

- Я часто сравниваю верлибр и рифмованные стихи с такой метафорой. Если танцевальную пару поставить в тесное помещение, в маленькую каморку, и сказать: "Танцуйте вальс"... Так это будет очень осторожный вальс, где все движения будут взвешены. Они не смогут показать свой класс. Это образ рифмованной поэзии.

А верлибр - это как пара танцует в танцевальном зале, где не надо думать, каким будет твое следующее движение, ты только думаешь, как ублажишь партнершу. Верлибр - это когда ты полностью отдаешься содержанию и не задумываешься над тем, как это содержание втиснуть в формы, словно упитанную даму в корсет. Ведь когда переходишь с мысли о содержании на мысль о форме, содержание становится будто узником, страдает.

- Какое влияние на ваше мировоззрение, поиск собственного стиля в поэзии оказал отец - Иван Малкович?

- Не скажу, что это было тематическое влияние на мою поэзию, вероятно, нет. Скорее, общее понимание предысторий и процесса написания. У меня бабушка работала в сельской пекарне. Я приходил и смотрел, как печется хлеб. Очевидно, благодаря отцу я понял, как "печется" стих... А вот какие уже ингредиенты к нему добавлять - пытаюсь решать сам.

- Часто ли ваш отец приобщается к рецензированию ваших произведений?

- Он перфекционист, и мне с этим повезло. Я не всегда люблю исправлять то, что написал. Я сделал и могу даже забыть об этом, о возможном улучшении, редактировании.

Но здесь в образе моего отца выступает определенная цензура: "Нет, ты лучше доведи до ума, и тогда можешь идти дальше!". В этом плане я не всегда дослушиваюсь, но чаще всего слушаю его советы, наставления.

- Как бы вы сами определили - существуют ли какие-либо критерии относительно того, что вас объединяет в поэзии с отцом, а что - рознит?

- Я гуманитарий, поэтому не слишком логичен и математичен. Не люблю все расставлять в таблицы и критерии. Объединяет нас с Иваном Малковичем то, что мы любим писать, а рознит, очевидно, подход к этому "ремеслу". Мы оба играем в слова. Но как мы их ставим, какие из них используем, как переставляем - это уже разные вещи. Какая-то "почва" нас может объединять, но уж как "взлетим" - это отдельное дело каждого. Хотя потом можем шутливо критиковать друг друга, но это, конечно, ни на что не влияет.

Серьезных конфликтов у нас не возникает, Боже упаси. На спорной почве поэзии мы можем только шутя ущипнуть друг друга за ухо.

- Правда ли, что вы еще и занимаетесь научной работой - теорией киноперевода? Если можно, подробнее.

- В университете я учился на факультете английского перевода, вторым иностранным языком у меня был немецкий. Потом началось мое сотрудничество с фестивалем "Молодость". Много переводил, субтитровал, делал озвучки к фильмам. Так что какие-то пересечения с киноиндустрией у меня есть. Поэтому и научную работу я пишу на тему дубляжа и субтитрования.

- А какие ваши собственные кинопристрастия?

- Если о режиссерах, то это датский режиссер Кристоффер Боэ и его фильм "Реконструкция". В 2003 г. эта лента получила в Каннах "Золотую камеру". В целом, описание и лицезрение фильма - разные вещи. В том фильме - обычный любовный треугольник на фоне фантасмагории. Я всегда говорю, что по этому фильму можно было бы писать учебник по кинематографии.

- В 17 лет вы сделали перевод "Лорелеи". Какие еще произведения с того времени вас привлекали как переводчика?

- Это было моим заданием в университете. К работе с классической поэзией подталкивал университет. Буквально недавно имел возможность заметить, что несколько человек написали курсовые работы на тему анализа перевода Р.Киплинга "Если...", включив в список, среди прочих, и мой перевод... Это самый любимый стих для украинских переводчиков. Если у кого-то провальное начало, то лучше середина, и так далее…

- Как относитесь к тому, что современные дети изучают русскую поэзию не в оригинале, а в переводе на украинский язык?

- С этим нужно быть осторожным. В школьных учебниках должны быть только самые лучшие переводы. Надо думать трижды, прежде чем браться. Поскольку иногда такие переводы выглядят как сознательная дискредитация украинского языка. А какая халтура прослеживается на телевидении, когда субтитруются российские сериалы! Однажды включил из интереса ТБ. И там была фраза: "Я видела бритых подростков...". А у нас перевод - "Я бачила оголених підлітків…". То есть эту работу выполняют, лишь бы отмахнуться, для галочки.

- Вы значитесь как сопереводчик романа Джоан Роулинг "Неоживакансия". Как бы охарактеризовали новую Роулинг, появившуюся перед массовым читателем уже после Гарри Поттера? Что в этом переводе было для вас особенным, сложным?

- Во-первых, это 540 страниц текста. Во-вторых, это была очень серьезная моя сопереводческая работа с Виктором Морозовым. Много пришлось работать и корректорам-редакторам, чтобы роман Джоан Роулинг был в одном стиле.

И к тому же Морозов живет в Америке.

Сам роман интересен. В принципе, без никаких "но". Сначала идет предыстория каждого персонажа, поскольку их очень много. Конечно, можно запутаться. Да и канва сюжета напоминает паутину. Это очень бытовой роман. Нисколько не переплетенный с мистикой "Гарри Поттера". Думаю, во многих аспектах этот роман в определенной степени биографический. Там описаны проблемы британского общества: это этнические проблемы, проблемы детей в школах, трудности в общении с ровесниками.

... Представьте, мне пришлось множество раз консультироваться с людьми, так или иначе интересующимися наркотическими веществами. Поскольку в романе есть линия "наркоманской" семьи и, к примеру, детальный процесс введения героина в вену.

- Кого из украинских переводчиков считаете настоящим образцом? Кто смог полностью передать стиль и замысел автора?

- Нравятся переводы Николая Лукаша. Очень по-мастерски работали в этом направлении также Максим Рыльский, Василь Мысык, Мыкола Бажан... Сейчас есть, в частности, замечательный переводчик - Олекса Негребецкий, с недавнего времени почти полностью сосредоточившийся на кинопереводе... Мне также в целом нравится перевод "Гамлета" Юрия Андруховича. И вообще, почему бы каждому поколению не перевести Шекспира по-своему?