Гамлет в роли Камбербэтча

Благодаря неиссякаемому источнику духовных и материальных ценностей - Британскому Совету в Украине - снова и снова есть возможность продолжать на этих страницах скромную летопись о чудесных театральных происшествиях, которые происходят фактически "на том свете". В тихом королевстве. В Евросоюзе. Пусть на большом киноэкране. Но все же в унисон с миллионом неравнодушных к искусству сцены сердец. Особенно когда эти сердца неистово стучат, а глаза нервно напряжены. Ибо на британской сцене (в нашем случае на экране кинотеатра "Киев) - "Гамлет".

Он в чем-то скромном, темном, современном и обтягивающем.

Его играет Камбербэтч. И уже одной этой труднопроизносимой магической фамилии достаточно, чтобы в стотысячный раз услышать: "Быть или не быть?".

"Зрелищное великолепие". Именно этими словами, предпосланными критиком В.Гаевским совершенно иному "Гамлету" из иной эпохи (эпохи Ю.Любимова и В.Высоцкого) и хотелось бы охарактеризовать впечатление - об общем тоне и сквозном настрое Гамлета иного. Рожденного в 2015-м в Barbican Centre (Лондон) довольно молодым режиссером - Линдси Тернер.

Билеты на ее спектакль раскупили за полгода до премьеры. После - одни были разочарованы этим зрелищным великолепием, порой побеждающим полифонию шекспировских смыслов и кодов, а другие, наоборот, - исключительно очарованы главным героем поминально-праздничного стола в центре сцены.

В легендарном спектакле Ю.Любимова, к месту помянутом, "зрелищное великолепие" создавалось гениальным, но лаконичным и образным решением художника Д.Боровского.

В нынешнем шумном представлении, которое останется лишь эпизодом многотомной мировой сценической "гамлетианы", сие великолепие - буквально, чрезмерно, нарочито ослепительно.

Здесь великолепно и зрелищно - все. Замок Эльсинор, едва ли не готическими сводами влекущий в самое поднебесье. Чудесные галереи, уводящие в тайные комнаты Гамлета. И даже массивная люстра, болтающаяся хрустальным маятником.

Лестницы, коридоры, перспективы.

Это архитектурное великолепие заставляет думать не о Дании- тюрьме, а больше о бюджете, освятившем зрелищное сценографическое зодчество театра Barbican Centre.

Художник Эс Девлин, открывая и закрывая секретные ходы-выходы своего Эльсинора, на самом деле вряд ли стремится к какому бы-то ни было глобальному концептуальному эффекту. Вряд ли. Два действия спектакля он видит как два визуальных пространства. Как богатый Эльсинор-колыбель. И как Эльсинор-кладбище. (Тоже небедное).

Вначале Гамлет (Камбербэтч), слушая старые пластинки, листает страницы старинного семейного альбома. Светло грустя о былом. Продолжение столь ранней его ностальгии - уже сама архитектура. "Мне все здесь близко, все знакомо, все в биографии моей", - мог бы сказать этот Гамлет устами киногероя Николая Рыбникова, когда его принц ветром пролетает над родными лестницами, обживает каждую щель в старинном "имении".

Даже на торжественный стол он вскакивает не как принц, а как задиристый пацан. Потому что это - его стол, его дом, его королевство. И он жаждет продолжения - банкета.

В конце первого акта монолог злодея-Клавдия засыпает черный снег, темный пепел и жуткая стружка. И уже второй акт - глазами художника - эльсинорское кладбище. "Где стол был яств, там гроб стоит".

Линдси Тернер и Эс Девлин доводят идею зрелищного великолепия едва ли не до апогея. Превращая и своего героя - в Гамлета под гламурным соусом.

Внешнее великолепие столь стильно и дорого, загадочно и красочно, что подмывает поискать во всей этой затее какой-то дополнительный, припрятанный авторами, смысл.

Возможно, этот Гамлет (наш вечный современник) таким вот образом (по замыслу создателей) сражается с тотально победившим гламуром. Нагло коснувшимся всех устоев прежде строгой великой британской империи.

Иначе с чем бы еще ему здесь сражаться, затевая яростные атаки на пожилого Клавдия, безвольную Гертруду, скромнягу Полония…

В гламуре зрелищного великолепия, придавившего принца и "Гамлета", у героя спектакля нет совершенно никаких серьезных противников и оппонентов. "Я один, все тонет в фарисействе". Глазами и устами Пастернака сам себе и придумываешь ту историю, которой на сцене Barbican Centre на самом-то деле и нет.

В таком случае, за что же сражается Гамлет? Кому мстит и зачем так старается?

В снискавшем не самые высокие оценки британских критиков спектакле, судя по всему, на авансцене брезжит пусть и надуманная (местами), но все же пристойная идея. Гамлет Камбербэтча сражается за ценности империи. И его Эльсинор - Букингемский дворец. А его память - воззвание к расшатанному мироустройству, где каждый скворец знал свой скворечник, а каждый король - свое место на троне. Важна сцена его детских игр. Игр как бы безумца, а на самом-то деле - главного умника. Он наряжается в торжественный костюм британского стражника: красив, как на картинке. Он играет стойкого солдатика (в человеческий рост) в бутафорском британском дворце. Не ломает его, не кромсает холодным орудием. А будто пытается отогнать гламурную нечисть - от порога национальной святыни.

В эти моменты Гамлет легок как воздух и натянут как струна. Ибо он - на страже миропорядка, родины, дворца и престола. И, повторюсь, тех ценностей, которые, безусловно, были, но во втором действии Жизни их почему-то засыпал черный пепельный гламурный мусор.

В защите неких базовых ценностей британского национального театра, похоже, и скромная режиссерская миссия. Линдси Тернер строит открыто антиконцептуальный, собственно говоря, очень легкий для расправы спектакль, где я не только смотрю, упиваясь бюджетным великолепием, но еще и слушаю текст шекспировской трагедии (практически без купюр).

Местами этот "Гамлет" напоминает европейские оперные эксперименты режиссера Дмитрия Чернякова. Красиво и мобильно все трансформируется. При этом каждая оперная партия деликатно сохранена, поддержана режиссером (задавившим экспериментальное своеволие) ради великой музыки. Клавдий, Гертруда, Офелия, если их попросить, так же ответственно игриво и слегка утрировано "пропели" бы весь положенный им великий шекспировский текст. И довели бы этим "концепт" Линдси Тернер до логического острия: "Гамлет" как богатая опера-драма в исполнении известных британских артистов. Естественно, возглавляемых Камбербэтчем.

Конечно, раскупленные за полгода билеты на великую трагедию великого барда - это заслуга не барда, а Шерлока Холмса.

Уже несколько сезонов Бенедикт Камбербэтч "служит" народу как ценный бриллиант в оправе британской короны. Сравнение страшное, но больше статусное, нежели художественное. Камбербэтч в своем нынешнем медийном виде - некий Лоуренс Оливье ХХІ века.

Причем и тот, и другой отметились именно в "Гамлете".

Принц датский, сыгранный сэром Оливье, оставил в памяти театралов и кинозрителей образ принца-воина. Демонстративная мужская сила и воинская мощь, возможно, остужали философское пламя шекспировского конфликта. Но обнажали природу неистовства этого героя. Гамлет-Оливье сражался за свое - за территорию, за убитого соратника (отца). Клавдий для него был врагом по воинским понятиям.

У Камбербэтча, естественно, таких понятий нет. Он просто добрый, честный и открытый малый. Играет демонстративно открытым темпераментом, постоянно подчеркивая "форте", экстравертность.

Да, его герой, согласно Шекспиру, натура тонкая, ранимая, но в такой же степени резкая и упрямая. В игре Камбербэтча есть несомненное мастерство и завидный кураж, но в этой игре нет сюрприза. На который рассчитывали ценители "Гамлета", и который совершенно не нужен поклонникам "Холмса".

Так получается, что блестящий актер - непроизвольно - смещает позиции внутренних взаимоотношений "актер-роль". И предлагает, на мой взгляд, свою замаскированную игровую структуру (зная тонкости и возможности его актерского психофизического аппарата, уверен, это - осознанный ход,).

Вот так известный актер, образно говоря, предлагает зрителю посмотреть, как Гамлет сыграл бы Камбербэтча. Как собирательный шекспировский психотип поигрался бы уже с иным психотипом. Новейшим. Рожденным массовым сознанием ХХІ века и медиаиндустрией.

Камбербэтч - успешный (и не худший) продукт такой индустрии. Говорю не только об игрушках и брелоках с его обличьем. Но и намекаю на тоску отдельных представителей масс - по новому умному герою, который, наконец, нашелся благодаря конкретному актеру и человеку.

Камбербэтч, что бы он ни играл, способен трактовать героизм - негероично, ум - насмешливо, мужество - как слабость.

Все это есть в нем, даже если вспомнить не только манию-шерлокоманию, но и один из самых проницательных его образов - негодяя в фильме "Искупление".

Камбербэтч, ничем не рискуя совершенно, сразу же втягивает своих фанов в едва считываемую игру… Вы ждали Гамлета? Вы уже представили его себе? А теперь представьте, как Гамлет сыграл бы Камбербэтча…

В истории театра они постоянно играют друг с другом. То Гамлет с Мочаловым, то Смоктуновский или Высоцкий - с принцем. То Оливье затеет некую воинственную игру. Никогда в такой игре нет проигравших, если на кону - личность. И если существует сонм наших верований и представлений, - каким он может быть, каков он есть - здесь и сейчас.

Гамлет, сыгравший Камбербэтча (почти три часа), - шумный, дерзкий, нервный, страдающий, охраняющий устои.

И только в финале (когда "все умерли" и вышел Фортинбрас) что-то меняется - но только после-после спектакля. Эта перемена длится буквально минуту. Камбербэтч выходит на поклон к шерлокоманам, шекспироведам и прочим ценителям ценностей. Выходит со стихами сомалийского поэта - о доме и человеческом призвании. Эти стихи он посвятил миллионам беженцев, оказавшимся не по своей воле в Европе.

Камбербэтч тихо-тихо, нежно-нежно, через трепетное "пьяно" проницательно и человечно рассказывает, что жизнь иногда становится страшнее ненасытного океана, когда вынужденно сажаешь своего ребенка в какую-то шлюпку и отправляешь его в открытое море - желая спасти…

О-о-о… Именно в эту тихую минуту все и становится на места. Камбербэтч, наконец-то, играет подлинного Гамлета. Именно такого, которого ждали.