ЗАГАДКА БОЛЕЗНИ И СМЕРТИ МОЦАРТА

Широко распространенная версия об отравлении композитора возникла еще в последние дни его загадочной болезни, а затем стала достоянием гласности во многом благодаря драме А.С.Пушкина «Моцарт и Сальери». Великий Пушкин не сомневался, что Моцарт был отравлен Сальери, и для этого у поэта были веские основания. В его архиве была обнаружена следующая запись: «В первое представление «Дон Жуана», в то время, когда весь театр, полный изумленных знатоков, безмолвно упивался гармонией Моцарта, раздался свист — все обратились с негодованием, и знаменитый Сальери вышел из залы — в бешенстве, снедаемый завистью. Сальери умер лет восемь тому назад. Некоторые немецкие журналы говорили, что на одре смерти признался он будто бы в ужасном преступлении — в отравлении великого Моцарта. Завистник, который мог освистать «Дон Жуана», мог отравить его творца». Приведенная выдержка из архива А.С.Пушкина относится к записям 1855 г. и объясняет, откуда у поэта появилась убежденность, что преступление совершено Сальери.

Известный киевский профессор-терапевт Ефрем Лихтенштейн написал эссе «История болезни и смерти Моцарта».

Комментируя приведенные выше слова А.С.Пушкина: «Завистник... мог отравить...», ученый резюмирует: «Мог, но отравил ли?» А затем следует подробный и образный анализ тех давних событий с позиций специалиста, несколько лет занимавшегося практической врачебной деятельностью в области отравлений и химически обусловленной патологии и читавшего по этим проблемам лекции студентам медицинского института.

Каков же ход рассуждений профессора Е.Лихтенштейна, тщательно проанализировавшего по сохранившимся материалам историю болезни и смерти Моцарта? Знакомясь с биографией композитора, он обратил внимание прежде всего на то, что еще ребенком Моцарт часто хворал, с раннего детства страдал ревматизмом, — это стало известно из писем его отца, воспоминаний родных и близких.

«И узловатая эритема, перенесенная в детстве, — пишет Е.Лихтенштейн, — и тяжелое воспаление суставов, и повторные ангины, и необъяснимые повторные лихорадочные состояния, подчас изнурявшие Моцарта и в отрочестве, и в юности, точно так же, как и мозговые расстройства, наступившие впоследствии, полностью укладываются в современные представления о ревматической инфекции с поражением сердца, мозга, почек, суставов». Е.Лихтенштейн считает, что последующий изнурительный труд и тяжелые нравственные страдания, отличавшие всю творческую жизнь композитора, могли привести к нарушению кровообращения с развитием обширных отеков, в том числе асцита, который врачи того времени ошибочно квалифицировали как самостоятельное заболевание, называемое водянкой. Сегодня хорошо известно, что сердечная декомпенсация нередко может развиваться медленно, исподволь и проявляется уже тогда, когда отеки становятся постоянными и выраженными. Е.Лихтенштейн приходит к выводу, что так могло произойти и с Моцартом. Ведь отечность, которую наблюдали врачи, возникла у него тогда, когда обессиленный композитор был вынужден окончательно слечь в постель. Иными словами, на основе ретроспективного анализа истории болезни композитора Е.Лихтенштейн приходит к выводу, что при современном уровне знаний интерпретация хотя и неполных, отрывочных сведений, которые содержатся в записях и воспоминаниях современников, все же не позволяет отвергнуть наличие у Моцарта ревматического заболевания, приведшего в конце концов к развитию недостаточности кровообращения. В пользу подобного суждения Е.Лихтенштейн ссылается на своего учителя — известного терапевта Владимира Василенко, который в начале 1950-х годов писал: «Если у больного вчера была ангина, через неделю ревматизм, через год узловатая эритема, через десять лет септический эндокардит, то это означает, что болезни эти не абсолютно обособленные, а только звенья цепи страданий, многообразные проявления единого больного организма при одном провоцирующем факторе».

Следует согласиться со справедливым замечанием Е.Лихтенштейна о том, что разноречивые диагностические заключения лечивших Моцарта врачей, вызывающие в наши дни не всегда заслуженные недоумение и иронию, вряд ли можно полностью игнорировать. Следует иметь в виду, что речь идет о событиях, происшедших в XVIII в., когда врачи не владели еще многими объективными методами исследования больного и были вынуждены ориентироваться на внешние, субъективно фиксируемые проявления болезни. В связи с этим в противовес существующей нигилистической тенденции оправдана попытка «...по-новому подойти к интерпретации внешне разноречивых, а по существу логичных заключений, вытекавших из современных им врачебных представлений». Именно с таких позиций следует рассматривать версию об отравлении Моцарта, так как очевидно, что наличие у него системного ревматического заболевания никак не может исключить и возможность одновременного отравления каким-либо ядом химической природы. На версии отравления продолжают настаивать многие авторы искусствоведческих и медицинских публикаций. Среди них особенно настойчиво ее поддерживают И.Бэлза и Г.Дуда, скрупулезно сопоставившие ряд криминальных и медицинских заключений с обстоятельствами завершающей последней болезни и последовавшей за ней смертью композитора. Насколько оправданна категоричность их суждений с точки зрения современной токсикологии? Здесь мы должны вновь воспроизвести ход рассуждений Е.Лихтенштейна.

Прежде всего предстоит рассмотреть вопрос о том, каким ядом мог быть отравлен Моцарт. В XVIII в. в руках отравителей чаще всего бывали соединения мышьяка и производные ртути. Если предположить в данном случае острое отравление мышьяком, то очевидно, что наблюдавшаяся у Моцарта картина болезни никак не укладывается в симптомокомплекс острой интоксикации этим ядом, обстоятельно описанный выше. К такому же выводу следует прийти, если предположить хроническое отравление небольшими дозами мышьяка, при котором со временем развиваются тяжелые расстройства пищеварения, проявляющиеся выраженными диспептическими явлениями, профузным поносом и неукротимой рвотой. На этом фоне в последующем развиваются полиневриты.

Столь же сомнительно предположение об отравлении неорганическим соединением ртути — сулемой, на чем настаивают упоминавшиеся выше И.Бэлза и Г.Дуда. Как известно, острая ртутная интоксикация проявляется быстрым развитием внешних признаков, а в случае отравления сулемой — возникновением симптомов так называемой сулемовой почки, явлениями почечной недостаточности. Подобная клиническая картина у Моцарта не прослеживалась. Если же предположить, что в данном случае имело место хроническое отравление, то должны были бы наблюдаться симптомы так называемого ртутного эретизма, а также характерный тремор (дрожание рук), сказывающийся в резком изменении почерка. Между тем сохранившиеся после смерти композитора партитуры его последних произведений — «Волшебной флейты» и «Реквиема» — даже при самом придирчивом их рассмотрении не несли в себе, по свидетельству доктора Д.Кернера, признаков «ртутного тремора».

И еще одно обстоятельство, уже из области судебной медицины.

Известно, что последняя встреча Моцарта и Сальери состоялась примерно за два месяца до его смерти, предположительно, по мнению моцартоведов, поздним летом 1791 г. Следовательно, если бы действительно Сальери был отравителем ненавистного ему кумира, то это означало бы, что Моцарт был отравлен им однократной и притом значительной дозой яда, действие которого могло бы проявиться в отдаленные сроки. Вопрос лишь в том, «могло ли»?! Ведь токсикологам, как справедливо отмечает Е.Лихтенштейн, «...не известны такие химические вещества, скрытый период действия которых на организм длился бы такое длительное время после однократного приема массивной (смертельной) дозы».

Наряду с этим, по мнению Е.Лихтенштейна, правомерно и предположение о том, что Моцарт подвергся длительному систематическому отравлению дробными дозами какого-то химического вещества. Но в этом случае такое преступление могли совершить, разумеется, только самые близкие люди, окружавшие композитора в последние месяцы его жизни. А на подобный вопрос, нуждающийся в тщательной криминалистической интерпретации, вряд ли кто-либо рискнет ответить.

Свою точку зрения относительно истории болезни и смерти композитора изложил Д.Кернер в статье «Моцарт как пациент».

В романе англичанина Дэвида Вейса «Возвышенное и земное», посвященном жизни Моцарта и его времени, как и в послесловии к нему, написанном упомянутым выше И.Бэлзой, также четко просматривается тенденция считать болезнь Моцарта отравлением, а Сальери — отравителем. В заключительной главе романа Моцарт, пришедший в себя после потери сознания и увидевший лечившего его врача Клосстера, вдруг взволнованно крикнул: «Меня ведь отравили, доктор? Испорченной провизией? Это сделал Сальери».

Остается только гадать о том, что послужило писателю основанием для изображения подобной сцены. И.Бэлза в своих комментариях к книге Д.Вейса утверждал, что, работая над романом, автор не использовал важные литературные источники — монографию о Моцарте А.Улыбышева, вышедшую сначала на французском, а затем и в русском переводе, монографию О.Яна, пятитомное исследование Т.Визева и М.Сен-Фуа.

Отстаивая версию отравления великого композитора, И.Бэлза указывал, что «...на протяжении только последнего десятилетия (а послесловие он написал в 1970 г. — Авт.) медицинские журналы всего мира... поместили несколько десятков статей, констатирующих, что, судя по описанным современниками симптомам... он был отравлен сулемой». Это утверждение, как мы могли уже убедиться на основе профессиональных доводов Е.Лихтенштейна, никак не оправдано.

Уже в наши дни истоки версии об отравлении Моцарта и ее последующая история нашли отражение в публикации, появившейся на страницах журнала «Знание — сила» в конце 1990-х годов. Она подготовлена по материалам передачи радио «Свобода», автором которой был Марио Корти. Впечатляет уже само начало публикации: «За столом в темном венском трактире, — повествует М.Корти, комментируя изображение на рисунке М.Врубеля, — Моцарт и Сальери. Левой рукой Моцарт тянется к бокалу, в который Сальери подливает яд. В лице коварство, ненависть и зависть». А затем в последующих шести очерках — «Так создаются легенды», «Признанный законодатель мира» (А.Пушкин. — Авт.). «Реквием», «К сделанному легко добавляется», «Зависть», «Смерть Моцарта» — на основе подробного анализа ранее малоизвестных материалов доказывается, что содержание и пушкинской трагедии, и известной пьесы Петера Шеффера, и не менее известной американской кинокартины Милоша Формана «Амадеус», в которых воплотилась версия об отравлении, противоречит фактам.

«Художественное произведение, — замечает М.Корти, — действует на человека, как наркотик. Оно живет своей реальностью, не совпадающей с реальностью жизни, и в массовом сознании художественная правда воспринимается как правда настоящая. Таким образом, художественное произведение не подлиннее, а прочнее, устойчивее, я бы даже сказал, обманчивее, чем факты жизни. Резюмирую: пьеса «Моцарт и Сальери» основана на слухах, а именно, что Сальери завидовал Моцарту, что он публично освистал «Дон Жуана», что Сальери якобы сам признался в отравлении Моцарта». И далее: «В легенде о Моцарте и Сальери мы выделили несколько элементов. Сплетни. Романтика. Пушкин. Драматург Шеффер. Коммерческая картина Формана «Амадеус» и т.д. Вот вам готовая формула, простой рецепт. Получится великолепная легенда».

Обратимся к очерку из этой публикации «Смерть Моцарта», содержание которого особо может заинтересовать читателя. В нем излагается 12 вариаций версии на тему смерти Моцарта. По мнению М.Корти, большинство из них — плод воображения романтиков. Девять вариаций — это злонамеренное отравление, но совершенное не Сальери, а другими врагами (масоны, итальянская камарилья, ученики, ревнивый муж), одна — «почечная болезнь», одна — «самоотравление». Единственная версия, относящаяся к 1825 г. (через 50 лет после смерти Моцарта), — гипотеза отравления его Сальери, а еще спустя семь лет, в 1850 г., появляется маленькая трагедия Пушкина.

Из представленных вариаций версии отравления особое внимание токсикологов привлекла гипотеза о «самоотравлении ртутью». Согласно последней, Моцарт болел сифилисом, от которого либо сам лечил себя ртутью, либо ему помогал в лечении с помощью ртутных препаратов его друг и покровитель Фан Свитен. Однако, как изложено выше, клинические проявления его болезни, предшествующие смерти, не похожи на хроническое ртутное отравление.

В заключение отметим, что Сальери не только «инкриминировали» коварное отравление Моцарта, но при этом усматривали причину его зависти в том, что он был якобы «ремесленником от музыки». А это далеко от истины, ибо он был, несомненно, талантливым композитором, человеком большой трудоспособности, незаурядным педагогом. Ведь у него учились и Бетховен, и Шуберт. О таланте Сальери говорил не так давно на одном из концертов в Киеве известный музыкант Владимир Крайнев, представляя публике концертную программу из произведений Моцарта и Сальери. Как писали музыковеды об исполнении этой программы, в ней растворилась вся мрачная слава Сальери и явственно стал очевидным его композиторский дар.

«Именно эта программа, — писала в своем очерке «Совсем не грустная история» С.Щеткина, — несла в себе скрытый драматизм, большую смысловую нагрузку, затрагивающую не только музыкальную сферу». И далее она же отмечает, что вот так «Антонио Сальери спустя 140 лет, прошедших после написания известной трагедии Пушкина, был реабилитирован», и интерес к нему, надо полагать, будет привлекать в дальнейшем не столько мрачная слава гипотетического убийцы, сколько его музыка.

Хочется еще раз подчеркнуть, что версия о злонамеренном отравлении Моцарта укоренилась в сознании многих благодаря известной драме А.С.Пушкина. Эта мысль прозвучала и в книге «Я, Майя Плисецкая», выпущенной в свет издательством «Новости» в 1994 г. Автор книги — замечательная балерина и наша современница, поведавшая о великих радостях и муках истинного творчества, в главе «Хочу справедливости» высказалась с присущей прямотой и непримиримостью о нынешних сальеристах в музыке. Вот отрывок из этой главы: «...сама-то я не верю, что Сальери в реалии отравил Моцарта. Оговорили старикашку его же собственные сальеришки. Все по зависти, все по подлости, все по человеческой сути. Но Пушкин так исчерпывающе обнажил механизм зависти творца к творцу, что ни один адвокат мира не в силах обелить злодейскую репутацию подлинного Сальери». Сказано предельно четко и образно.

И все же на научной сессии Института моцартоведения в Зальцбурге, где был заслушан специальный доклад на тему «Легенда об отравлении Моцарта», ее участники пришли к заключению: версия о насильственной смерти Моцарта несостоятельна. Во многом такое заключение базировалось на доводах специалистов-токсикологов.