Вернуться домой

Когда эта статья появится в печати, любая агитация в Украине, согласно закону о выборах, будет запрещена. Поэтому писать о выборах, а тем более агитировать за какого-либо определенного кандидата я не собираюсь. Это будет моим добровольным вкладом в процесс собственной частичной деполитизации, которая будет заключаться в том, что в моем личном мире снова воцарится литература и все, что с нею связано. Я наконец-то смогу дочитать заброшенные в сентябре книги, море талантливых и замечательных книг, на которые все эти бурные месяцы не хватало ни времени, ни сил. Я перестану по сто раз в день перечитывать «Украинскую правду» и «Корреспондент» с «Главредом». И не потому, что они неинтересны или необъективны, — просто займусь чем-то более существенным, например, чтением романов Ремона Кено и поэзии Анри Мишо, о чем сейчас только мечтаю. Я наконец-то прочту первую книгу Тани Малярчук, о творчестве которой слышал так много хорошего, и новые переводы финской литературы от «Кальварії» и «Літопису». Не говоря уже о новом романе Издрика, дремлющего где-то одиноко в виде файла .doc в моем ноутбуке. (Прости, Юрко, обязательно прочту, обещаю.)

Я попробую забыть, кто такие Нестор Гавриш и Лариса-Анна Герман-Скорик — они должны выветриться из моего информационного поля так же легко, как вошли в него. Я найду на них мощный антивирус — Kaspersky, а еще лучше Norton. Западное, оно, ясное дело, надежнее. А на вопрос, кто такие Охендовский, Погребинский и Павловский, я буду непременно отвечать, что это какие-то очень известные польские шляхтичи конца ХVI века. А Тарас Чорновил — это просто однофамилец Вячеслава, и не более. А Пиховшек — это герой какого-то словацкого мультика. А Витренко — это украинское название какого-нибудь муссона или пассата. А гордое слово «писсуар» у меня будет устойчиво ассоциироваться только со своим исконным значением.

Одним словом, я снова вернусь домой, в мой уютный интеллектуальный мир обычной оранжевой крысы или козла (это уже как кому нравится), к своим отложенным делам: наконец-то допишу книгу малой прозы, закончу перевод «Антологии современной польской поэзии» и «Красивых двадцатилетних» Марка Гласко. Пожалуй, я перестану таки писать статьи об отравлении Ющенко и фальсификациях во втором туре для немецких газет и начну писать туда же, но уже о вещах значительно более близких мне. К примеру, об украинских перспективах на соискание Нобелевской премии по литературе или просто о новинках украинской литературы, ее новых шедеврах, ее сногсшибательных успехах.

Я перестану вздрагивать, видя по телевизору, как крестятся и молятся за меня украинские политики, получившие благословение афонских старцев в Иерусалиме. Я не просил их за меня молиться. Я не верю их ежедневным апелляциям к Богу и высшим силам. Ибо точно знаю, что Бог — не фраер и не пахан, с которым можно быть на короткой ноге, а Отец Небесный. И тот, кто поминает его всуе, используя в политтехнологиях как своего политического союзника, нарушает Третью заповедь. А еще я знаю, что Афон — в Греции, а Иерусалим — в Палестине, и вместе им не сойтись. Я забуду как страшный сон концертное выступление кандидатки на звание первой леди на митинге в Донецке. И рука моя потянется за еще одной кисло-сладкой предновогодней апельсинкой, то есть помаранчем (это уж как кому нравится). И я сложу в кладовке свои фирменные американские валенки — до следующей революции как минимум. Ну и полечу, конечно, свой менингит — «Вот такой!»

Я напишу ответы всем знакомым и друзьям на все их электронные письма. Там также уже не будет ни слова о фальсификациях и отравлении, там не будет глупых шуток об эмиграции, а будут слова о приезде, к примеру, в Германию или Голландию на следующее Рождество. И никаких тебе виз и троекратных визитов в консульство, где должен объяснять, что ты писатель, а не рецидивист.

А еще мне придется что-то изменить в собственной одежде. Дело в том, что я годами лелею текстильный «оранжизм». Поэтому, пожалуй, стоит творчески переосмыслить свою любовь к оранжевому цвету, который ты любил, казалось бы, всю свою жизнь и который за несколько месяцев стал любимым цветом миллионов твоих земляков. Хотя существует ли в принципе лучший цвет?