«У вас вся спина белая»

Первого апреля бывает не каждый день. И даже не каждый месяц. Это тем более странно, что известны по крайней мере еще 364 дня в году, когда можно смеяться, хохотать и даже хихикать. А все-таки для шуток, розыгрышей и обманов используется именно этот день. Вопреки всякой логике как раз в День смеха обвести человека вокруг пальца почему-то легче всего. И вчера, первого апреля, многие наши газеты усиленно отправляли в отставку известных политиков, женили и разводили эстрадных звезд и совершали парадоксальные открытия в науке и технике…

Нечто подобное пресса делала и раньше. Например, в 1698 году одна лондонская газета сообщила, что завтра, 1 апреля, в 12 часов дня в Тауэре будут мылом мыть львов. Наутро толпа горожан уже занимала места, чтобы увидеть необычайное зрелище. Ровно через двести лет та же газета повторила сообщение о мойке львов. И снова жители Лондона возжелали это увидеть.

Американская газета (штат Невада, 1862 год) написала о находке окаменевшего человека в горном массиве. И объявила, что скоро тело отделят от скалы и с соблюдением всех ритуалов захоронят. Сотни писем пришло в редакцию с настоятельным требованием оставить усопшего там, где его нашли.

1 апреля 1981 года в швейцарской газете появилось сообщение об удаче известных генетиков, которые скрестили курицу и шимпанзе, фотографию «курпанзе» обещали опубликовать в ближайших номерах газеты. Доверчивые читатели несколько месяцев усердно отыскивали в газете уникальное фото. Надо ли добавлять, что тираж существенно вырос.

Ведущая гонконгская газета сообщила 1 апреля 2000 года, что проблема нехватки питьевой воды в городе будет запросто решена с помощью антенны, установленной на горе для добычи влаги из облаков. Но если и это не поможет, писалось в газете, то пресную воду будут завозить из Китая в таблетках, причем одна такая таблетка будет эквивалентна четырем литрам воды. Народ поверил, и редакцию завалили письмами: «Где же обещанная вода?», «Почему КНР так и не поставляет позарез необходимые таблетки?»

Примеры газетных розыгрышей можно продолжать и продолжать. Я же хочу рассказать о блистательном юмористе и мастере мистификаций, знаменитые розыгрыши которого гремели по всей стране не только в День смеха. Это композитор Никита Богословский. Вот, к примеру, один из сотни его розыгрышей. Однажды на квартиру Сергея Михалкова позвонил Богословский и представился заместителем министра морского флота, адмиралом таким-то. Сказал, что командование решило один из линкоров назвать именем Михалкова. Заикаясь, Михалков долго благодарил за высокую честь. На следующий день — звонок, извините, мол, но решено назвать вашим именем не линкор, а крейсер. Снова слова признательности. Новый день, и новый звонок — не крейсер уже, а эсминец. Опять Сергей Владимирович сердечно поблагодарил командование ВМФ. Звонок очередного дня принес очередную весть — не эсминец, а сторожевой катер. Вновь слова благодарности. Новый звонок: не сторожевой катер, а ботик на четыре гребца будет теперь носить вашу фамилию, товарищ Михалков. И только тогда Михалков понял, что это розыгрыш.

Летом 1976 года я лично был свидетелем очередной мистификации Никиты Богословского. В то время в Крыму проходили творческие вечера под общим названием «Композиторы — рабочему классу» (я же, как журналист, должен был осветить эти выступления в «Советской культуре»).

На вечерах выступали два композитора — Никита Богословский и Эдуард Колмановский. Программа концерта строилась так, что в одном отделении выступал Никита Владимирович, а в другом — Эдуард Савельевич. Богословский пел свои известные песни «Синий платочек», «Темная ночь», «Шаланды, полные кефали», рассказывал анекдоты, отвечал на записки из зала, читал эпиграммы — полная, так сказать, импровизация. Эдуард Савельевич к выступлениям отнесся весьма ответственно, импровизации боялся и постоянно за кулисами повторял наизусть текст, который написал еще в Москве.

Начинал Эдуард Савельевич так: «Здравствуйте! Я — Эдуард Колмановский. Вы, наверное, знаете мою песню «Хотят ли русские войны?». Написана она была так: сидим мы у меня на кухне — я, Женя Евтушенко и Марик Бернес, слушаем по радио «Последние известия». А надо сказать, что это был не простой для нашей страны 1961 год…» И, рассказав историю написания знаменитой песни, Эдуард Савельевич садился к роялю и вместе с залом пел ее… Так было на каждом концерте — в Симферополе, Джанкое и Севастополе.

Но в Керчи администратору, который организовал концерты, этого показалось мало, и он объявил выступления одновременно в двух домах культуры: Богословский начинает в зале Камыш-Бурунского комбината, Колмановский в это же время выступает на судоремонтном заводе, а в антракте их меняют местами. Для этого дежурили две машины, чтобы каждый композитор за считанные минуты мог попасть в другой зал.

Хотел бы заметить, что в этой поездке композиторов по Крыму постоянно присутствовал такой смешной момент: ни зрители, ни даже работники филармонии не знали, кто из них кто. Всякий раз приходилось напоминать: «Я — Богословский», «А я — Колмановский».

И вот начинается злополучный «двойной» концерт. Выходит на сцену Богословский и почему-то говорит: «Здравствуйте. Я — Эдуард Колмановский. Вы, наверное, знаете мою песню «Хотят ли русские войны?»… И так он проговорил, проиграл и пропел все, что обычно делает на концерте Колмановский. В антракте Никита Владимирович сел в машину и переехал в другой зал.

Здесь же, в этом зале, после антракта Колмановский вышел на сцену и начал: «Здравствуйте! Я — Эдуард Колмановский. Вы, наверное, знаете мою песню «Хотят ли русские войны?». Написана она…». Зал хохочет. «…я, Женя Евтушенко и Марик Бернес слушаем по радио «Последние известия»… Смех. «А надо сказать, что это был не простой для нашей страны…». Короче, окончить выступление ему не дали…

В результате гастроли были сорваны. Через много лет Никита Владимирович так прокомментировал дальнейшие события: «Разумеется, Колмановский ужасно обиделся и, вернувшись в Москву, подал на меня в Бауманский районный суд. Я перед ним тысячу раз извинялся, мои друзья ходили к нему с поклонами, но Эдуард Савельевич был неумолим. Когда же в суде я начал каяться, говорить, что меня просто бес попутал, и рассказал всю эту историю, когда судья, народные заседатели и зал стали хохотать, только тогда Эдуард тоже рассмеялся и забрал свой иск. Мы помирились и стали настоящими друзьями».