У РУИН ВАВИЛОНСКОЙ БАШНИ

Умберто Эко, профессор Болонского университета, почетный доктор университетов США, Дании и пр., более известен широкому читателю как автор мировых бестселлеров «Имя розы» и «Маятник Фуко», нежели оригинальных научных работ «Поэтика Джойса», «Бегство в гиперреальности» и других, свидетельствующих необходимость постоянной культурологической оценки современных реалий и традиций европейского менталитета. Новым плодом его усилий явились выросшие из заметок университетского курса 1990—93 гг., исполненные привычного интеллектуального блеска «Поиски совершенного языка в европейской культуре» (Umberto Eco. La recherche de La langue parfaite dans la culture europeene. Paris, 1994. — 442 p.).

Концептуальная основа книги, равно как и содержание отдельных частей, еще до выхода из печати стали широко известны из многочисленных интервью и публичных выступлений писателя. Под «совершенным языком» Эко понимает идеальную систему символов, способную отразить полноту реальности (мысленной и конкретной), представить и передать ее. Истоки рассматриваемых им лингвистических концепций восходят к библейскому рассказу о Вавилонской башне: «И сказал Господь: вот, один народ и один у всех язык... Сойдем же и смешаем там язык их, чтобы один не понимал речи другого. И рассеял их Господь оттуда по всей земле» (Быт. 11, 6—8). Следовательно, закономерен вопрос — на каком языке человечество говорило до этого катастрофического события? Поставленный еще в древности, он тесно переплетается с другой проблемой — на каком языке говорил Господь с Адамом, и к какому языку следует отнести имена, которые Адам дал «всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым» (Быт. 2, 20)? Ведь совершенное существо не может использовать несовершенное средство коммуникации, следовательно, первый язык должен был быть языком идеальным, т.е. таким, на котором все имело свое «настоящее», истинное название.

Умберто Эко задался целью проследить историю иллюзии, как он настойчиво подчеркивает, совершенного языка в истории европейской мысли. Слово «иллюзия» относится им как к вере в то, что такой язык существовал, но подвергся «порче», так и убеждению, что такой язык может быть создан — целиком либо посредством очищения какого-то естественного языка. В разное время — от средневековых интерпретационных усилий каббалистов, после изгнания евреев из Испании (XV век), распространивших «алхимию слова» по всей Европе, до самого возникновения сравнительного языкознания в XIX веке, на роль «праязыка» в силу своих особенностей претендовал древнееврейский, а затем еще и фламандский, венгерский, польский (все в XVI веке).

Наряду с воссозданием существовали попытки создания Идеального Языка. Эко подробно рассматривает проекты таких мыслителей, как Раймондо Люло (XIII—XIVвв.), Джон Уилкинс, Жорж Делгарно, Готфрид Лейбниц (XVII век) и французской плеяды философов эпохи Просвещения (XVIII век). Большинство систем этого рода опиралось на идеи создания идеальной классификации понятий как в ботанике либо зоологии, снабжение ее символами и создание таких правил оперирования ими, чтобы результаты всегда прямо вели к истинным утверждениям.

Продолжение ряда безумств и горений стали разработки «международных языков». Эко посвящает немного места рассмотрению важнейших из них, в частности эсперанто Заменгофа, не обходит вниманием и некоторые концепции самого последнего времени, связанные с компьютерно-алгоритмическим наследием попыток создания искусственного интеллекта.

Широта охвата, систематизм и ясность интерпретаций, в сочетании с вполне адекватной пластичностью изложения книги Эко, по-настоящему восхищают. Внимания автора не привлекли по-видимому лишь, казалось бы находящиеся в полном согласии с чрезвычайно обильно ветвящейся тематикой, проекты Маргарет Мид, обобщающие ее полинезийский опыт. Как известно, знаменитый антрополог утверждала возможность создания (и всего за пять лет) Рая на земле посредством трансформации основных лингвистических понятий и перемен в лексике.

Потенциальных читателей следует предостеречь — отмеченные выше «систематизм и ясность интерпретаций» не делают знакомство с более чем 400-страничным трудом занятием легким. Достаточно подчеркнуть, что изложению заключенного в книге материала в Болонском университете Эко отводилось четыре полных семестра, для усвоения его слушатели располагали в целом
120-ю часами аудиторных занятий, а многочисленные фундаментально подготовленные рецензенты его труда отмечают, что очевидным основанием предпринятого Эко исследования явились (к сожалению, неизвестные автору этих строк) шесть томов сочинения Арно Борста «Der Turmban von Babel» (Штутгарт, 1957—63).

И наконец — украинская рецепция книги в свойственном духу времени парадоксалистском игровом ключе могла бы быть соотнесена со взглядами основательно забытого Платона Лукашевича, соученика Гоголя по Нежинскому лицею, курьезно известного доказательством непосредственности происхождения украинского языка от греческого и латыни, а русского от ... китайского. Перу этого заметного украинского этнографа XIX века, лингвистическая пристрастность которого объяснима прежде всего его душевной болезнью, принадлежит и раритетный ныне «Корнеслов...» (Киев, 1862), по сути представляющий достаточно экзотическую попытку реконструкции некоего первичного лексического универсума. Приходится сожалеть лишь о тривиальном отсутствии книги Эко в государственных библиотеках.