Циничная норма против обычной патологии

Голливудские фильмы большинством критиков принято сбрасывать со счетов как техноспектакли, единственная ценность которых состоит в спецэффектах, в то время как социальные или политические вопросы остаются в них плоскими и неразвитыми. Но действительно ли это так? Неприятие голливудских блокбастеров как технокича выражает не столько качество и идейную подоплеку фильмов, сколько ограниченность самого критического взгляда: если критик не может увидеть в них нечто большее, нежели апофеоз спецэффектов, то это проблема не кинокартин, а самого критика. То же относится и к украинским (и не только) научным сотрудникам, которые огульно осуждают и отвергают постмодернизм, психоанализ или феминизм (точнее, то, что они понимают под этими понятиями), но так и не удосужились — из-за нежелания или отсутствия соответствующего интеллектуального уровня — прочитать работы представителей этих гетерогенных течений.

Обычно в голливудских фильмах вводится какой-нибудь персонаж или явление, которое тем или иным образом угрожает нам, то есть главным героям и зрителям, — от пришельцев, пауков-мутантов и динозавров до метеоритов и просто «плохих ребят», от которых «хорошие» так или иначе избавляются. Но новая стратегия состоит в том, что теперь эти персонажи или явления из различных кинопродуктов сводят между собой. Это означает, что мнимые герои и выдуманные феномены, как и действующие лица и явления современной политической сферы, соотносятся не с реальными людьми и проблемами, а только между собой: их связь с нашим миром осуществляется исключительно через шоу и телекоммуникации, поэтому реальные проблемы решать они не собираются. Самый свежий пример — фильм «Чужой против Хищника», рекламный слоган которого звучит так: «Кто бы из них ни выиграл, мы проиграем». Лучший анализ и резюме предвыборного соревнования между Бушем и Керри отыскать трудно. Ведь этот слоган означает то, что быть на стороне того или другого бессмысленно. По сюжету именно Воины-Хищники разводили породу Чужих, и люди, ставшие заложниками их поединка, хотя и выбирают Хищника, чтобы помочь ему уничтожить Чужого (по принципу «враг моего врага — мой друг»), но их надежды на «меньшее зло» оказываются просто иллюзией: после того как Хищник наконец якобы обезвредил Чужого, выясняется, что в нем самом сидит Чужой. То есть «меньшего зла» как такового не существует — это просто обратная сторона медали, на другой стороне которой находится то «большее зло», победить которое мы и хотели, поддерживая «меньшее зло». Они взаимозависимы, плодят друг друга, создавая перед нами иллюзию выбора, а иным образом мы в их планы не входим.

Этот фильм фактически демонстрирует ситуацию, когда существует — то есть обладает финансовыми и политическими возможностями — только ложное, поэтому истинное в таких условиях не играет решающей роли и не берется во внимание. Ложное — это не ошибка или путаница, это власть, отводящая истинному роль элемента, ничего не решающего и ни на что не влияющего. Эта дереализация мира, теряющего его критерии различения истинного и ложного, является вместе с тем его виртуализацией, что делает ложное реальнее самой реальности. Зло здесь олицетворяют, конечно, террористы, а добро — наполовину компьютеризированные, наполовину игрушечные солдаты из телекартинок и очаровательные куклы Барби. Словом, рекламный слоган фильма указывает на возможное поражение реального в борьбе с гиперреальным, истинного в борьбе с симулякрами. И разве не примечательно, что в наше время именно Голливуд с помощью своих, голливудских, средств может проявить больше трезвого аналитического ума, чем большинство политологов, комментаторов, телеинтеллектуалов и других «экспертов», взявших на себя диктаторские полномочия — расставлять точки над «і» относительно всего, что происходит в мире?

Речь идет не о том Голливуде, среди звезд которого модно быть пацифистами, выступать против войны в Ираке и традиционно поддерживать кандидата от демократов. Лицом другого Голливуда можно назвать не Майкла Мура, режиссера прославленных документальных блокбастеров «Боулинг для Колумбины» и «9/11 по Фаренгейту», а скорее, недавно умершего Кристофера Рива — актера, не просто сыгравшего «Супермена», но и ставшего им. Рив — ключевая фигура для понимания статуса современного героя: после несчастного случая он был парализован и остаток жизни в инвалидной коляске посвятил борьбе за то, чтобы такие, как он, могли ходить, в частности, выступал за легализацию клонирования, запрещенного в США администрацией Буша. Клонирование стволовых клеток, кстати, — единственная альтернатива чрезвычайно жестокой фетальной терапии, состоящей в том, что из специально абортированного на ранних стадиях развития зародыша еще вживую (иначе не имеет смысла) удаляют те или иные органы для получения соответствующих клеток. Вследствие своей социальной деятельности Рив стал символической фигурой для всех тех в мире, у кого были такие же или схожие проблемы, необходимым образом воплощая их стремления и борьбу. Смерть этого сначала кино-, а со временем политического супермена — больше, чем потеря примера того, как можно бороться, для всех физически не вполне дееспособных людей. На таком уровне, как Кристофер Рив, немногие из них могут отстаивать себя, ведь едва ли еще кто-то обладает такими необходимыми для этого финансовыми ресурсами, социальными рычагами и — самое главное — голливудской публичностью. В этом, собственно, и состоит геройство Рива: в своей катастрофической ситуации он смог направить символический капитал, которым обладал как голливудский актер, на жизненно необходимую социально-политическую борьбу.

Жаль, что своего «супермена», способного бороться на таком уровне, нет среди тех, кого коснулась одна из самых масштабных проблем современности — СПИД. Зато есть антиспидовские рекламы презервативов, широко распространившиеся в последнее время. Их лицемерие, особенно по отношению к больным СПИДом, состоит в том, что проблема переводится в иное русло, ведь понятно, что «остановить СПИД, пока он не остановил нас», могут не презервативы, а фармацевтические корпорации — когда наконец согласятся продавать соответствующие лекарства по невысоким ценам, сделав, таким образом, их доступными для большинства людей, особенно в «третьем мире». В одной из таких реклам «модные» и «стильные» девушки единогласно говорят «нет» сексу без презерватива, а одна даже заявляет, что мужчина, желающий заниматься сексом без презерватива, — извращенец. (Странно, но почему-то не допускают, что заняться сексом без презерватива может захотеть и женщина.) Это показательно, поскольку свидетельствует о сдвиге в оппозиции «норма — отклонение»: когда-то этот раскол проходил по линии пола (гетеро- и гомосексуализм), а сейчас по «резинке». Раньше чувствовать свою вину должен был человек, испытывающий сексуальное влечение к лицам своего пола, а сейчас виноватым должен чувствовать себя обычный «нормал», который захотел заниматься любовью без презерватива. Но разве новая дискриминация не должна подлежать такому же осуждению, как и предыдущая?

Дело в том, что проблема здесь не только в СПИДе, но и в детях. Об этом ярко свидетельствует еще одна реклама презервативов, победившая в этом году на фестивале рекламы «Ночь пожирателей рекламы». В ней отец-пингвин не выдерживает в конце концов писка своих детей и сбрасывает одного из них в воду: дескать, вот что такое дети — сплошной писк и шум, поэтому надо было думать заранее и пользоваться презервативом. Ее авторы, очевидно, не понимают, что такая дискурсивная репрезентация в рекламе задействована не только на риторическом уровне, а отображает и социальную практику насилия по отношению к детям. Но о чем это я? Конечно, мы же больше всего ценим мобильность, мы молодые, привлекательные, образованные, модные и стильные, а такое бремя, как дети, нам не нужно: нам подавай только удобное, легкое, транспортабельное, то, что можно захватить с собой, но чтобы оно не создавало неудобств. Вот настоящий пример для подражания! В действительности все это очень напоминает капиталистическую логику идеологии яппи. Если вы хотите стать яппи — становитесь им. Вам же хуже.

Сдвиг оппозиционной пары «норма — патология» наблюдается и в кинопроизводстве «фабрики грез». Фильм Девида Линча «Простая история» начинается со слов: «Уолт Дисней представляет — фильм Девида Линча». Это очень хорошо иллюстрирует этический парадокс, характерный для современной культуры: пересечение нормы и трансгрессии. «Уолт Дисней», брэнд консервативных семейных ценностей, берет под свое заступничество Девида Линча, воплощающего трансгрессию, вынося на общее обозрение неприличный, преступный мир, скрывающийся за респектабельной поверхностью жизни. Это крайние координаты нынешнего этического опыта: искажение выглядит «нормальным», а «обычный» человек кажется «извращенцем».

На постсоветском пространстве эти крайности демонстрируют такие одиозные фигуры, как Поплавский и Жириновский. Все, что они говорят или делают — как на сцене, так и в политике, — это вполне серьезно, но все направлено на то, чтобы это воспринималось с улыбкой и не бралось во внимание как действительно существенное: аудитория реагирует на них преимущественно хохотом. Они занимают такую дискурсивную позицию, занять которую не могут позволить себе другие, ибо это позиция патологической, трансгрессивной нормы. Поплавский — это действительно постмодернистская фигура в современном украинском масс-медийном пространстве, ведь он единственный, кто сознательно использует кич как собственную стратегию. «Юный орел» с серьезным видом претендует на роль носителя «вечных ценностей», всего «изначально украинского» и ура-патриотического, но делает это столь кичево, в такой комической форме, что едва ли кто-то искренне верит в его «творческую потенцию», постоянно и навязчиво им подчеркиваемую. То же и с Жириновским: он может себе позволить абсолютно недопустимые для других политиков высказывания, причем в хамской форме (вроде того, что его охрана сразу бы открыла огонь по толпе, если бы в него бросили чем-нибудь наподобие яйца, или что Россия — самая свободная страна в мире, поскольку там нет цензуры), но никто, разумеется, не воспринимает его всерьез. Вот самое главное по отношению к Поплавскому и Жириновскому: что бы они ни делали или ни говорили, это фактически не поддается никакой критике, ведь все понимают, с какой позиции они выступают, и все сводится к констатациям: «А, это же Поплавский/Жириновский...» или «Что с него взять!» Но это ловушка, как раз и рассчитанная на такое отношение. Ведь для этого их позиция и создана: их бессмысленные высказывания и сами Поплавский и Жириновский (не говоря уже о Корчинском, Базилюке или Козаке) практически легализуют, то есть делают полнейшей нормой, жесткую риторику и опасные инициативы действительно влиятельных политиков (например, Путина и Януковича), ведь на их фоне эта риторика кажется «центристской» и прагматичной, а инициативы — общественно приемлемыми и необходимыми, что значительно облегчает их реализацию. Таким образом бессмысленная патология делает нормой патологию рациональную. И действительно: кто бы из них ни выиграл, мы проиграем. Ведь это Чужой легитимизирует Хищника.

В конце концов, что лучше может свидетельствовать о современных симптомах, нежели Голливуд и реклама? Ведь через них говорит нынешняя циничная идеология, которая, по словам Жижека, может себе позволить выложить свои карты, открыть тайну собственного функционирования — свой конститутивный идиотизм, но это отнюдь не влияет на ее эффективность. Критика идеологии состоит в том, чтобы разоблачить ее симптоматичное ядро, необходимое официальной идеологии для своего спокойного функционирования, но не признающее его. Голливудское производство технообразов фактически учит нас это делать в контексте новых технологий, ведь человек уже стал терминалом, конечной границей многих сетей. Хотя киборг и является последним бастионом определения человеческого, одновременно это и победа человеческого. Скажем, гибридные тела таких метафорических персонажей, как Робокоп или Терминатор, не столько представляют угрозу для человеческого, сколько являются вооружением человеческого. Нужно переосмыслить прогресс и технологию и признать, что технологическое и человеческое не так уж дихотомичны, как может показаться на первый взгляд. За неспособностью это сделать скрывается не столько стремление не быть утопистом любой ценой, сколько недостаток социально-политической свободы. Это проигрышная позиция, ведь здесь говорится о возможности новых политических стратегий. Кибермир не нужно воспринимать как угрозу — например, как в некоторых украинских городах, где ввели комендантский час для несовершеннолетних, чтобы они не засиживались в компьютерных клубах или интернет-кафе: непокорных вылавливают и штрафуют. (Остается только удивляться, почему такое неслыханное нарушение прав человека не вызывает ни у кого возмущения.) Наоборот: важно увидеть освободительный потенциал кибермира, эффективно социализировать его. Это необходимо для выработки нового политического способа мышления, неподконтрольного государству, нового типа общества, над которым оно не тяготеет, то есть для обретения альтернативных форм общественного сознания. Возможно, не в нашей воле завершить выполнение задачи, но мы и не можем не брать ее на себя.