ТОМУ, КТО ОСТАЛСЯ…

Она так и осталась без имени — женщина, полюбившая «маленького Луи» больше жизни. Им предстояло расстаться. Он страдал и плакал, как ребенок. Она утешала и обещала ему писать. Тут и начинается повествование — история в письмах, которую поведал Виталий Губаренко в своей моноопере «Нежность». Первое письмо было отправлено на следующий день. Второе — через год. Еще одно — двенадцать лет спустя. Последнее напомнило о давней возлюбленной через двадцать лет после рокового разрыва. В каждом послании — слова любви. Время не лечит героиню, потому что она ушла из жизни раньше, чем было получено первое письмо. Круг замкнулся, как циферблат часов, лишенных стрелок.

Созданная по новелле А.Барбюса опера увидела свет рампы именно в Киеве на сцене Национальной оперы в 1972 году. На афише театра сейчас скромно значится «возобновление». Однако, конечно, это настоящая премьера, несмотря на то, что в новой постановке приняли участие ее первые киевские интерпретаторы — дирижер И.Гамкало, режиссер В.Бегма, художник А.Кириченко. Тогда, тридцать лет назад, они ставили «современный спектакль», сегодня — это классика украинской музыки. Многочисленные сценические версии в театрах Москвы, Перми, Одессы, Днепропетровска, Харькова с участием выдающихся музыкантов, сценографов, режиссеров многое уточнили в понимании сложной губаренковской концепции, апробировали различные ракурсы театрального прочтения этого парадоксального сюжета — от условно символического до предельно натуралистического.

В новом варианте «Нежности» на киевской сцене сохранилась первоначальная постановочная идея, основанная на световых и цветовых контрастах. Однако полумиражная атмосфера спектакля, призрачная и зыбкая, обретает в обновленной сценографии Аллы Кириченко иную смысловую ауру. Сцена видится как бы сквозь строки писем, вращающихся в световом круге. Героиня обретается в интерьере, который заполняют симметрично стоящие свечи и цветы, недвусмыслено намекающие на трагический исход. За окном, драпированным белой занавесью, угадывается (открывается) мир, светлый, праздничный, умытый утренней росой (на слайдах живопись конца ХIХ столетия). Это то поле иллюзии, где героине предстоит прожить все отпущенные ей судьбой двадцать лет. В ее сознании время протечет столь стремительно, что она за одну ночь успеет улыбнуться солнечному лучу, мелькнувшему на аллее, полюбоваться прекрасной, как сад, толпой радостных и счастивых людей… Лишь в финале она отчаянно сдернет белый покров, обнажая черный проем своего небытия.

Выразительные, предельно лаконичные мизансцены выявляют стремление режиссера Владимира Бегмы преодолеть иллюзорный план, открывая реальность: слезы вместо описываемой улыбки, острую боль вместо исцеления, горечь отчаяния, преображенную письмом в тур вальса. Меньше всего он хотел бы «морочить» зрителям голову с датами. Все четыре письма «прочитываются» Оксаной Терещенко в моноопере В.Губаренко как единый предсмертный монолог с потрясающим драматическим накалом. Молодой и одаренной певице, быть может, местами не хватило тонкости в проработке деталей, некоторой интимности в интонациях. Ужас перед лицом неизбежного словно бы поглощал все остальные ее эмоции.

Причудливые движения музыкальной мысли опытный дирижер Иван Гамкало пронизал единым пульсом, прокладывая героине ступень за ступенью путь к эшафоту. Светлые мгновения, будто «островки» полусна, мечты, забытья, втягивались в воронку вечности.

Как известно, в письме есть все: и то, о чем автор хочет сказать, и то, о чем умалчивает. В моноопере «Нежность» оркестр — полноправный участник действия — досказывает многое. Выделенные из оркестровой звучности партии солирующих инструментов благодаря мастерству исполнителей обретают свой характер и вполне справляются с ролью конфидентов героини. Словно Парка, прядет флейта соло (Владимир Антонов) тонкую нить судьбы — воспоминания, подернутого легкой дымкой печали. «Паясничает» солирующая скрипка (Сергей Ермоленко). «Исповедуется» в страстном порыве виолончель (Людмила Пшеничная). И, наконец, альтовая флейта (Василий Шипак) дарит звуковую плоть тому удивительному чувству, которое «больше огромной, безумной любви».

Письма о нежности в новой киевской постановке как бы попадают к зрителям еще до того, как их прочитает адресат. Слушатели оказываются в роли «посредника», которому еще предстоит выполнить последнюю волю героини — отправить признания тому, кто остался. А заодно и тем, кому, видимо, предстоит услышать в судный час слова упрека из Книги:

«Ты много переносил и имеешь терпение, и для имени Моего трудился не изнемогая.

Но имею против тебя то, что ты оставил первую любовь твою».