ЧТОБ МУЗЫКА ЗВУЧАЛА…

13 июня Виталию Губаренко исполнилось бы 68. Три года назад, когда он готовил свой, как оказалось, последний при жизни авторский концерт и не все получалось, как хотелось, коллеги советовали: «Дата не круглая, может, к юбилею подождать?». В ответ прозвучало: «Боюсь не успеть». И действительно, Виталий Губаренко многого не успел — не успел услышать свое последнее сочинение — хореографические сцены «Вий», не успел побывать на премьере своей Пятой камерной симфонии, не успел вернуться на столичную оперную сцену, на которой дебютировал в 60-х гг. как автор опер и балетов и которую считал своей родной… Дома на рояле остались эскизы незавершенных сочинений. Но главное в своей жизни он все же успел: практически все им созданное прозвучало.

Первым из масштабных музыкантов заинтересовался музыкой Виталия Губаренко легендарный дирижер Натан Рахлин. Это был своего рода уникум. Его импровизациям на саксофоне могли позавидовать джазовые виртуозы. Он был первоклассным тромбонистом, хотя никогда не учился играть на тромбоне. Говорят, во время Великой отечественной войны он, будучи в эвакуации в Пензе, играл партию первой скрипки в квартете, в состав которого входили профессора Московской консерватории А.Ямпольский (вторая скрипка), К.Мострас (альт), М.Ямпольский (виолончель). Музыкальный слух и память Рахлина были необыкновенные. Дирижер яркого спонтанно-взрывного темперамента, он во многом руководствовался своей феноменальной интуицией. Не раз растерянные музыканты, не успевшие на репетиции до конца разобрать произведение, слышали его легендарное «Вечером будет!» На концерте происходило чудо: дирижер буквально расцветал, вдохновение артиста подсказывало ему новые краски, иногда неожиданные не только для оркестрантов, но и для него самого. Первую симфонию двадцатипятилетнего Виталия Губаренко Рахлин исполнял с Госоркестром в Киеве, Ленинграде «особенно тепло, чисто и выпукло», давая почувствовать слушателям «серьезность, романтичность и свежесть высказывания о главном: человеческих судьбах, молодости, ее раздумьях о своих путях в жизни» («Ленинградская правда»). В письмах к молодому харьковчанину, которого маститый дирижер называл «дорогой мой, полюбившийся композитор», Рахлин обсуждал перспективы будущих премьер, ревниво оценивал иные интерпретации губаренковской симфонии, в частности ее трактовку в Москве на Всесоюзном конкурсе-смотре (1962) Игорем Блажковым.

Прямой противоположностью Рахлину был И.Гусман. Этот известный дирижер — инициатор первых фестивалей современной музыки в Горьком, начинал свою карьеру в послевоенном Харькове. Тогда энергичный молодой музыкант вызвал в городе настоящий филармонический бум. Долгое время после своего отъезда Гусман оставался для Харькова высшим и непререкаемым авторитетом. В одном из гастрольных выступлений в 1964 году Гусман исполнил симфоническую поэму Губаренко «Памяти Тараса Шевченко». Творческое общение с маститым дирижером имело большое, так сказать, воспитательное значение для начинающего автора, запомнившего на всю жизнь, как нужно готовить партии для оркестра. В отличие от Рахлина Гусман привык максимально эффективно использовать репетиционное время. Ни одной минуты нельзя потратить зря! От композитора он требовал идеально откорректированного нотного материала. Обнаружив описки в оркестровых партиях, он сделал Губаренко замечание в столь острой форме, что тот на всю жизнь запомнил: лучше самому переписать все ноты для каждого музыканта оркестра (титаническая работа!), чем потом исправлять многочисленные ошибки, допущенные переписчиками.

Особое место в творческой биографии Виталия Губаренко принадлежит Степану Турчаку. Они были почти ровесники. Дети войны, подростки сороковых, молодые люди шестидесятых. Оба ощущали свое творческое призвание как судьбу. С большим успехом Турчак исполнял с Госоркестром Украины Вторую симфонию Губаренко, и не только в Киеве, но и на гастролях в Москве, Ленинграде, других городах России, Грузии, Прибалтики. «Действительно новое», «Харьковчане выходят вперед», «Осуществленные надежды» — так реагировала пресса на музыку Губаренко, которая воспринималась как яркое свидетельство духовного пробуждения и обновления современной украинской музыки. Феноменальный успех этого сочинения во многом определялся тем, что композитору удалось запечатлеть сам дух времени, моделируя соответствующий ему тип мироощущения. Не все приняли трактовку Турчака. Некоторые отдавали предпочтение первому исполнителю Второй симфонии Геннадию Проваторову, который впоследствии получил известность своим возобновлением в Москве оперы «Катерина Измайлова» Дм. Шостаковича. Больше всего претензий вызывало прочтение Турчаком финала симфонии — фуги, мыслившейся как торжество высшей целесообразности, нравственного долга. «Здесь, — как отмечал один из слушателей, — его «пуповой эмоционализм» был ни к чему». Однако в своей интерпретации Турчаку удалось главное — интуитивно выявить как бы «между строчек» тот общий, понятный «шестидесятникам» подтекст, который, к сожалению, остался не раскрытым в современном истолковании Второй симфонии на конкурсе дирижеров имени С.Турчака в 1998 году. Тогда одному из участников конкурса так и не удалось найти необходимый «общий знаменатель» между универсальным смыслом губаренковской музыки и опытом нового времени.

Турчак поддержал и первые музыкально-театральные замыслы Губаренко. Обнадеженный перспективой постановки первой своей оперы «Гибель эскадры» на киевской сцене, композитор в рекордный срок подготовил партитуру, внес предложенные изменения. «Эта опера, — писал в письме к композитору С.Турчак, — должна быть на самом высоком уровне. Ты не имеешь права на написание посредственных сочинений, потому что ты хороший композитор и музыкант. От тебя все ожидают больше, может быть, даже больше, чем от кого-нибудь другого». Чтобы непосредственно принимать участие в создании киевского спектакля, Губаренко почти год живет в гостинице в Киеве, тесно общаясь с замечательной постановочной группой: дирижером С.Турчаком, режиссером Э.Пасынковым, художником Ф.Ниродом, хормейстером В.Колесником, солистами Г.Туфтиной, Д.Гнатюком, В.Третяком и многими другими.

Вслед за блестящим дебютом на киевской сцене создаются еще два новых спектакля по произведениям Губаренко с участием С.Турчака: опера «Мамаи» и балет «Каменный властелин». Эти сочинения вызвали энтузиазм критики. Волевая энергия и щедрая эмоциональность дирижера увлекали слушателей. На репетициях от него можно было услышать: «Характер, где характер?» Он молниеносно включался в новое состояние и требовал того же от актеров и оркестра. Особенно хорошо ему удавались «капризные моменты», внезапные смены настроения, неожиданные переходы, которыми так богата музыка Губаренко. Именно в те годы у композитора завязываются тесные дружеские контакты со многими талантливыми музыкантами, искусство которых подсказывало новые творческие идеи и замыслы.

Среди них был выдающийся исполнитель Олег Кудряшов, который сумел принципиально обновить отечественный стиль игры на флейте и первым достигнуть международного эталона звучания. В начале 60-х судьба привела его в «флейтовую Мекку» — Париж. Там он имел возможность овладеть всеми тонкостями новой французской манеры. Его сольные выступления после возвращения имели сенсационный успех. Слушателей восторгала его особенно теплая, трепетно вибрирующая кантилена. С Олегом Кудряшовым на советскую сцену пришла новая эстетика флейтового звука, феерическая техника. Именно художественная индивидуальность исполнителя вдохновила Губаренко на создание первого в украинской музыке Флейтового концерта (1965). Кудряшов неоднократно исполнял это сочинение с Киевским камерным оркестром под управлением Антона Шароева. Тот же коллектив совместно с великолепными Олегом Крысой и Романом Кофманом в 1973 году дал «путевку в жизнь» «Украинскому каприччио» В.Губаренко. Это оригинальное виртуозное сочинение заложило фундамент дальнейшего сотрудничества композитора с талантливыми исполнителями. Графическая выразительность, строгий лаконизм исполнительской манеры О.Крысы, его способность к воспроизведению разнообразных оттенков настроения особенно импонировали Губаренко в игре ученика прославленного Д.Ойстраха. Его трактовка Первой и Второй камерных симфоний до сих пор считается непревзойденной. В такой же мере убедительным стало исполнение в Киеве губаренковских опер «Альпийская баллада» и «Монологи Джульетты» под управлением Романа Кофмана, который умеет все, но делает только то, что соответствует его незаурядной личности. В свое время Кофман также работал со студенческим симфоническим оркестром над одной из самых загадочных партитур украинского репертуара — симфонией-балетом «Ассоль».

Не оставил равнодушным Губаренко и яркий талант Богодара Которовича, которого композитор отблагодарил за годы плодотворного общения посвящением Третьей камерной симфонии и Canto ricordo («Подарочной песней») для солирующей скрипки и хора. Исполнение последней оказалось прекрасным поводом для знакомства с замечательным хормейстером Ларисой Бухонской, которая вместе с Виктором Скоромным также принимала участие в подготовке к концертной премьере оперы-оратории Губаренко «Згадайте, братія моя…». Театральная же версия этой масштабной исторической фрески по произведениям Тараса Шевченко увидела свет на львовской сцене в начале 90-х благодаря инициативе Игоря Лацанича. Значение этого, безусловно, одного из крупнейших дирижеров украинского оперного театра еще предстоит оценить в полной мере. Его феноменальная эрудиция, способность постигнуть глубинный психологизм музыки Губаренко, присущее ей колористическое богатство позволили ранее вернуть к жизни оперу «Возрожденный май» в новом сокращенном варианте под названием «Помни меня», создать замечательную телеверсию «Писем любви».

Для Губаренко — автора двадцати крупных музыкально-театральных сочинений — взаимоотношения с оперными певцами и режиссерами — это целая история, которую можно было бы развернуть в захватывающий сериал с роковыми страстями, любовью, враждой, ревностью, досадной амнезией и пр. Только за исполнение его монооперы «Письма любви» («Нежность») брались около сотни «высоких женских голосов». Среди них — блистательная Евгения Мирошниченко, драматически импульсивная Галина Писаренко, трепетная Валентина Соколик. Героиню Губаренко выводили на сцену то как «женщину с полотен импрессионистов», то в стиле Шанель, то как воплощенную романтическую мечту. Так, в харьковском спектакле режиссер В.Лукашов разделил сцену на две части: одна изображала увядающий, со всеми красками осени сад, другая — черные, словно обожженные деревья, покрытые серебряными листочками, как на погребальных веночках. В Перми режиссер Л.Куколев нашел для парадоксального сюжета губаренковской монооперы емкую сценическую метафору — часы с циферблатом без стрелок. Поразительно, что такие же часы без стрелок каждый мог увидеть на башне находившегося на реконструкции здания пригородных касс Киевского железнодорожного вокзала год назад в день дебюта Оксаны Терещенко в «Нежности» на сцене Национальной оперы. В самой последней версии «Писем любви» режиссер Ирина Нестеренко разрушает фатальное одиночество героини, предлагая ей партнера — драматического актера, читающего в своеобразном прологе свои ответные письма к уже давно несуществующему адресату.

Дирижерские интерпретации этого, пожалуй, самого известного сочинения В.Губаренко отличались не менее широким спектром реализованных смыслов. Борис Афанасьев, которому также обязана своим существованием прекрасная одесская постановка оперы-балета Губаренко «Вий», использовал для исполнения монооперы «крупный штрих», стремясь максимально обобщить действие, выявить в музыкальном развитии черты большого симфонического цикла. Владимир Кожухарь в московском спектакле режиссера Льва Михайлова с Галиной Писаренко, напротив, стремился подчеркнуть неустойчивость внутреннего мира героини, выявляя и рельефно подавая все моменты эмоциональных сломов. Игорь Палкин, чье прочтение с Александром Востряковым второй монооперы Губаренко «Одиночество» и по сей день остается единственным, в концертном исполнении «Писем любви» с солисткой Ириной Семененко продемонстрировал тонкую филигранную работу над деталями, выделив ирреально мистический план этого сочинения. Дирижер последнего филармонического спектакля Николай Дядюра обратил внимание в этой экспрессивной музыке на ее чарующую чувственность и оттенок щемящей элегичности.

В последние годы обнаружился растущий интерес нового поколения украинских музыкантов к творчеству Виталия Губаренко. Владимир Сивохип с львовским хором «Глория», флейтист Владимир Дмитриев, виолончелистка Татьяна Мясковская, фаготист Тарас Осадчий… Перечень имен тех, кому сегодня музыка Губаренко обязана своим воплощением, можно долго продолжать. Однако невозможно не вспомнить среди них наиболее яркую фигуру современного музыкального Олимпа в Украине — дирижера Владимира Сиренко. Своим демократизмом, щедрой одаренностью, стихийной эмоциональностью он напоминал композитору рано ушедшего из жизни С.Турчака, только был умнее, глубже, решительнее, техничнее, свободнее, то есть отличался настолько, насколько ограничивали художественную личность прежние времена. Губаренко восхищался талантом Сиренко, обижался, ссорился с ним, прощал и вновь доверял самое сокровенное — поэму «In modo romantico», последнюю симфонию «De profundis», симфонии-балеты «Liebestod» и «Зеленые святки», наконец, балетную версию «Вия», услышать которую композитору так и не удалось.

Один мудрец как-то заметил: от музыки, как и от истины, нельзя получить больше, чем вы в нее вложили. Нынешним, как и прежним музыкантам, пока есть что вкладывать в музыку Виталия Губаренко. Ее художественный потенциал далеко еще не исчерпан.