ТАРТЮФ ИЛИ ЧТО ?

В каждом человеке живет Тартюф. Жан-Батист Мольер в своей знаменитой комедии «Тартюф» литературно это зафиксировал. Тогда это был конкретный протест против религии и власти священников. Шло время и тартюфы «обрастали» новыми чертами. И вот «Тартюф» образца начала XXI века. Национальный театр им.И.Франко обратился к мольеровской комедии в переводе В.Самийленко.

Для режиссерской манеры Валентина Козьменко-Делинде, постановщика спектакля (он же и сценограф), судя по предыдущим работам на франковской сцене, характерна яркая театральность, образность, модерный театральный язык. Этому режиссер остается верен и в своей новой работе «Тартюф, или...». Пьеса Мольера изобилует морализаторскими, нравоучительными мотивами, в ней пространные монологи, обстоятельные диалоги. Спектакль же все события словно ужимает, следуя законам сегодняшней мобильной жизни. Рассказ о Тартюфе, ставшем нарицательным определением обмана, лицемерия, ханжества, подобен мельканию калейдоскопа.

На сцене нет ничего из реквизита, никаких реалистических столов, стульев, диванов, жизнь героев проживается на бегу, в глухоте к проблемам других людей, в душевной слепоте. Чувства персонажей не то чтобы гипертрофированы, они вывернуты наизнанку. Сценографический образ спектакля — круглая конструкция, задрапированная легкими французскими шторами, перемещающаяся по диагонали сцены. Она напоминает одновременно альков и исповедальню. Происходящие события — нарочитая насмешка над традициями предельной откровенности людей в этих местах. Такими же нарядными французскими шторами затянут весь периметр сцены, некие французские напоминания присутствуют в костюмах персонажей, вот и все, пожалуй, от отечества автора. Впрочем, режиссер и не намеревался делать ничего французского, это скорее украинская тартюфиада, причем современная. Как в капле отражается общее, так в недоразумениях семейства Оргона режиссер пытается отразить проблемы жизни в широком масштабе. Тон неискренности с первых минут спектакля задает г-жа Пернель (Л.Кадырова), восхищающаяся достоинствами Тартюфа (А.Богданович). Вслед за ней прославления подхватывает Оргон (Б.Бенюк). И потом «все смешалось в доме...» Оргона. Предложенный стремительный темп спектакля позволяет лишь с напряжением удерживать нить действия. Его захлестывает экспансивная манера представленческого театра. Говорить об актерском ансамбле не приходится. Каждая актерская работа — собственный маленький спектакль. У всех персонажей присутствуют замечательные изобретательные находки. Шарж, гротеск, ирония, озорство, выраженные в пластике, становятся определяющими моментами образов Марьяны (Л.Руснак), Дамиса (А.Гнатюк), Лорана (Л.Смородина), Дорины (Л.Кубюк), Эльмиры (П.Лазова). И все же излишняя характерность приводит к тому, что пропадает необходимый здесь флер легкости, воздушности, подобной изяществу тех же французских штор. Отношения персонажей напоминают ладно скроенный театральный капустник, в котором любой из участников думает лишь о том, чтобы удачно провести свою роль. Из разряда таких капустных номеров и пародирование голосов действующих политиков, и манипулирование интимными предметами женского туалета, и явные намеки на реалии сегодняшнего дня. Приметы времени властно врываются в ткань спектакля, природа их понятна, желание постановщика сделать акцент на уродливых проявлениях современной действительности похвально. Однако неубедительна кардинальная режиссерская линия, которая ставит под сомнение смысл происходящего.

Кульминационная точка спектакля — финал, одна из лучших сцен. Сгрудившиеся вокруг прозревшего Оргона домочадцы обдают презрением стоящего напротив торжествующего Тартюфа. И вдруг постепенно, один за другим, словно крысы с тонущего корабля, они перебегают на сторону Тартюфа, при этом каждый норовит стать поближе к нему. И потом происходит то, что способно особенно напугать нас после недавних событий. На сцену врываются люди в черных масках, камуфляжных костюмах, с оружием. Они заламывают руки Тартюфу, угрожают всем остальным. Ради такой концовки, которую помогло написать само время, очевидно, и задумывался спектакль. У Мольера высшей силой была власть короля. В.Козьменко-Делинде высшей делает силу вообще. Обман побеждает добро и доверие, но и над силой хитрости, наглости, лицемерия верх берет грубая сила. Так тесно сплетаются действительность и искусство. И тогда по-особенному ощущается, насколько лучше быть в плену у искусства, чем в плену у... Ну, в общем, Тартюф, или-или.