С точки зрения рыб

Несомненно, реки являются благословением этого мира. Или скажем так: они могли бы стать его благословением, если бы мы обращались с миром значительно осторожнее. Подобно всем зодиакальным Рыбам, я даю загипнотизировать себя речной водой, особенно летом. Нет, у озер свои ощутимые преимущества, озера это тоже прекрасно. Однако сейчас я веду речь о течении, о его пластичности и эластичности, о возможности передвигаться за водой и с водой, не говоря еще об одной, столь же заманчивой возможности — преодолевания ее, речной воды, сопротивления. Извините, если последнее показалось вам метафорой.

Я пытаюсь воссоздать в памяти как можно больше своих рек, речек и ручьев. «Своих» — значит, таких, которые текут уже сквозь меня. То есть, однажды в них войдя, я уже не могу из них выйти. Меня точно так же влекут водоразделы, эти сухопутные границы между морями, проходящие по хребтам и возвышенностям за тысячи километров от самих побережий. Львов возведен на одном из таких водоразделов, в нем скрыты одновременно два моря — Черное (с аргонавтами, Одессой, Крымом, Стамбулом) и Балтийское (с янтарем, корабельными соснами, Таллином, Ригой, Стокгольмом).

Так и в окрестностях Моргетена в швейцарском Зиментале я мог видеть одновременно моря Средиземное и Северное, стоя на границе между ними. Реки переворачивают все наши представления о пространстве, о том, как оно организовано и что в нем к чему относится. Реки — это не только границы, но и возможность преодоления границ. Мне достаточно выйти из дому и ехать к югу всего какой-то час, чтобы оказаться на берегу Прута, притока Дуная, то есть в одном бассейне с Веной, Будапештом и Братиславой. Наверное, именно это имелось в виду прошлой осенью в Регенсбурге.

В тот раз мои знакомые художники — он и она — публично вылили в Дунай смесь водки со свежей кровью. Помню надрезы у него на спине и как она по капле собирала из надрезов его кровь, как бесцветная жидкость в бутылке начинала окрашиваться розовым. А потом все это было вылито в Дунай с какого-то еще древнеримского моста. Идея заключалась в том, что, став пищей для рыбы, эта кроваво-водочная смесь поплывет дунайскими водами вниз, возможно, к самому Черному морю. И там эту рыбу, например, выловят какие-то черноморские рыбаки, а потом съедят. И таким образом Европа объединится в рыбе.

Изо всех рек мира Дунай представляется мне самой длинной, потому что он прикасается даже к нам в Украине. Дунай — это еще одна версия иных границ Европы. «Страна, из которой я прибыл, — объяснял украинский поэт Перфецкий не совсем осведомленной европейской элите в начале 90-х годов в Венеции, — обозначена с востока на запад четырьмя большими реками — Доном, Днепром, Днестром и Дунаем. В каждом из этих названий отзывается эхом санскритский корень дана, то есть вода». К его наблюдению могу добавить еще такое: все Четыре Реки образуют почти совершенную географическую симметрию.

То есть самая восточная из них — Дон — течет с востока на запад, обе серединные — Днепр и Днестр — с севера на юг, а самая западная — Дунай — с запада на восток. Из всего этого проистекают по крайней мере две поучительные вещи. Первая — что географические карты, согласно идее Высочайшего Картографа, должны быть и являются произведением искусства с только им присущей метафорикой и метафизикой. Вторая — что и мы в Атлантике. В Украине нет ни капли воды, которая не относилась бы к Атлантическому бассейну. Это значит, что Украина всеми артериями и капиллярами пришита именно к Европе.

Россия в этом смысле куда более амбивалентна, и если бы в свое время царь Петр не отогнал шведов от южного балтийского побережья, то могло бы сложиться и так, что у России вообще не было бы и капли атлантической воды, кроме как в истоках Днепра. Конечно, на юге у нее есть тот же Дон, а потом еще и Кубань, но это уже несколько сомнительная Россия — казацкая. А наибольшая из рек «европейской» России, Волга, впадает уже в Каспий, то есть вообще ни к какому океаническому бассейну не относится. Чем не метафора отдельной и ни к чему не относящейся (неевропейской, неазиатской) цивилизации?

Возвращаясь к Украине: если реки это и в самом деле границы, то среди украинских рек такой границей является Днепр, самая центральная и наибольшая река. Это прежде всего граница ландшафтов — холмы с лесами, так называемые горы на западе, то есть на правом берегу, и равнина, степь и лесостепь на востоке (левый берег). При этом Правобережье является скорее «культурно исконным», традиционно-аграрно-оседлым, а Левобережье, особенно в южной его части — колонизированно-номадическим, пролетарским, бывшим (да и настоящим) Диким Полем. Проявления этого раздвоения, в том числе и конфликтные, составляют сущность украинской неопределенности.

То есть по наивысшему счету Левобережье не позволяет Украине окончательно повернуться в европейскую сторону, а Правобережье — в азиатскую. При этом оба антипода настолько тесно срослись в повседневно-житейском измерении, что о взаимно ожидаемом разводе с превращением Днепра еще в одну границу — государственную — не может быть и речи. Остается терпеть друг друга и постепенно срастаться во всех более глубинных измерениях. То, что такое срастание на самом деле происходит, не вызывает у меня никаких сомнений. Но то, как оно происходит, довольно часто вызывает отчаяние.

Все написанное мною выше было очередной попыткой во второй раз войти в ту же реку, хотя в этом случае не в одну. Несомненно, реки являются благословением нашего мира, хоть иногда бывают и проклятием. И все же я сейчас о благословении. Хорошо, что реки есть, что они отделяют — берег от берега, ландшафт от ландшафта, культуру от культуры. Реки — залог разнообразия. Но столь же хорошо и то, что реки объединяют — ты бросаешься стремглав в зеленоватую прозрачность где-то у самих истоков и, неутомимо рассекая сопротивление воды, превращенными в плавники ладонями, однажды все-таки достигаешь устья, дельты, залива, Океана.