Режиссер Николай Рашеев: «Своего Бумбараша я встретил в храме…»

Украинский кинорежиссер Николай Рашеев, постановщик легендарного «Бумбараша» (а также картин «Короли и капуста», «Рассмешите клоуна» и др.) отметил 75-летие. Впрочем, «отметил» — громко сказано. На свой юбилей Николай Георгиевич, давно отошедший от большого кино, уехал из Киева в Москву — к дочери. И там, за семейным ужином, очевидно, вспоминал яркие сюжеты из своей жизни…

В эксклюзивном интервью «ЗН» Николай Рашеев рассказал, как нашел актеров для своего главного фильма; почему его сценарий «Вертикаль» впоследствии снимал Говорухин; и почему так и не состоялся совместный проект с Василием Аксеновым.

— Николай Георгиевич, помните, как нашли Золотухина на роль в «Бумбараше»?

— Как раз Пасха подходила... А Золотухин на всенощной в храме пел. И было в этом нечто пронзительное.

— Золотухин пел в те времена в храме?!

— Тогда это, мягко говоря, не поощрялось. Был у нас один начальник, он говорил: «Снимайте что хотите! Только без «релуги»!» Даже не мог произнести слово «религия»!

Ближе познакомился с Золотухиным я уже на Таганке. Он очень хотел сниматься (поэтому, очевидно, и пригласил меня в храм — на себя посмотреть…)

Кстати, «на Золотухина» у меня второй раз щелкнуло, когда увидел его с гармоникой в руках. Я попросил: «Спой что-нибудь!». Валера, не пытаясь скрыть досаду проигравшего, затянул частушки под гармошку. Золотухин — парень не очень обаятельный… А тут еще гримаса… В этот момент мне и показалось: оно!

Вообще странно все получилось... На главную роль к тому времени пробовался Миша Кононов. Он был бы «народным» пареньком. Но я нисколько не жалею, что взял Золотухина. Он дал отклонение, от которого рождается этот образ, потому что норма не рождает ничего кроме нормы.

Таганка, где работал Золотухин, в те годы была не просто театром. Это был островок свободы, нонконформизма. «Бумбараш» снимали в 1971-м, а это — пик гонений на диссидентов: аресты, высылки, психушки, история с Солженицыным. И в Украине шла борьба с инакомыслящими. А Таганка позволяла себе «жить».

Не скажу, что Таганка «помогла» мне сделать эту картину, но возникла цепь совпадений. Главный герой — с Таганки. Гаврила — Юрий Смирнов оттуда же. Саша Филиппенко впервые засветился у меня в кино в качестве живого донесения. На Таганке он был тогда не самым востребованным эпизодическим актером. Долго искал композитора. Сначала обратился к известному русскому композитору Андрею Волконскому, который позже эмигрировал к своим родственникам во Францию. Сейчас он живет на Лазурном берегу, в Антибе. Тогда и он, и его музыка показались мне довольно странными.

Потом пытался уговорить Гладкова. Он ответил: «Я работаю с Захаровым и настолько занят, что, скорее всего, не смогу. Есть хороший парень — Владимир Дашкевич… Пошел к Дашкевичу. Он уже работал с Таганкой. Послушал фонограммы и сразу сказал: «Годится!». Такое впечатление, будто на все была высшая воля.

— В «Бумбараше» роль атаманши блестяще играет Екатерина Васильева. Как вы угадали с этой кандидатурой?

— Ее я знал еще с тех времен, когда учился на режиссерских курсах. В атаманше Соньке видел только Васильеву. Но мне навязывали другую актрису. Директор объединения Владимир Сосюра предлагал на эту роль свою жену, которой по типажу только колхозниц играть. Васильева приехала, как всегда с похмелья. Пробежала глазами текст, спросила: «Она что, с приветом?» Я ответил: «В общем-то да». И тогда она так здорово похмельно-истерично прочла монолог «Выступаем на рассвете»!

Жаль, что я не мог эти пробы поставить в картину — они произошли без декораций. А с Сосюрой поступил честно: дал его жене прочесть те же отрывки, что и Кате. Потом склеил: кусок Люды, кусок Кати. Показал и спросил: «Ну что, Володя, выносить это на худсовет?» Он хмыкнул: «Не надо».

— Сын Аркадия Гайдара во время съемок проявлял интерес к картине? Все-таки в основе — проза его отца…

— Тимур вмешался потом. И надо признаться, помог. Нет, в этом кино явно есть какая-то мистика! Решив снимать под Каневом, я вовсе не имел в виду Аркадия Гайдара. Мне просто была нужна пустая разоренная деревушка. А потом выяснилось, что как раз там, где едет паровозик и Золотухин поет: «Наплевать, наплевать, надоело воевать!», был убит… Гайдар. Об этом позже мне рассказал Тимур.

Кстати, где на самом деле покоится тело Гайдара, один Бог ведает! Я, как и многие другие, полагал, что на Каневской круче, поскольку это официальная могила. А сейчас уже и место наших съемок не найдешь. Оно где-то на дне огромного Каневского водохранилища.

— Ваш отец пострадал как «враг народа». Не было ли у ваших недоброжелателей идеи и вас обвинить: мол, «Бумбараш» — глумление над революционными идеалами?

— Тогда было принято действовать по «канонам». Если гражданская война, то «как Чапаев». А если не «как Чапаев», то это глумление. Но глумления не было, пародийность была. Сюжет «Бумбараша» не вызвал претензий. Претензии были к подаче материала.

На тот момент украинское кино во многом состоялось благодаря Москве. За исключением Параджанова… Хотя и Москву не нужно идеализировать. Объединение «Экран» тоже выполняло идеологическую функцию, но там были, по крайней мере, собственные мозги. Главный редактор — Стелла Ивановна Жданова, директор — Тамара Огородникова, а она, между прочим, была директором фильма «Андрей Рублев» у Тарковского, а в его «Зеркале» даже сыграла.

Это были люди определенного творческого уровня в сравнении с украинским начальством. Недаром Назым Хикмет сказал: «Если в Москве предлагают постричь ногти, то на Украине на всякий случай рубят пальцы». Известно же, что балаяновские «Полеты…» хотели закрыть. Но за ним уже стояла прекрасная картина «Каштанка». Мой «Бумбараш» и появился на свет в более-менее первозданном виде благодаря Тимуру Гайдару и руководству объединения «Экран».

— А как получилось, что ваш сценарий «Вертикаль» попал к режиссеру Станиславу Говорухину?

— Говорухин хорошо снял эту историю. Правильно сделал, что пригласил Высоцкого. За сценарий тогда заплатили хорошие потиражные, благодаря чему я стал хозяином двухкомнатной квартиры, в которой до сих пор живу.

— Но это же ваша история, вы ведь в прошлом были альпинистом?

— Я всегда буду благодарен матери за тот период моей жизни. Она была женщиной самоотверженной и мудрой. Отпустила домашнего четырнадцатилетнего мальчишку в спортивный альпинистский лагерь. Позже я стал инструктором. Альпинизм спас меня от комплексов. Ведь я был мальчиком, к которому время от времени приставали с требованием отказаться от собственного отца. Горы научили быть самостоятельным, жить по своим законам.

— В одной книге о Высоцком написали, будто вас отстранили от «Вертикали», потому что вы решили снимать «фарс» на Красной площади, даже якобы собирались штурмовать Спасскую башню Кремля. Более того, ваш фильм якобы должен был называться «Мы — идиоты». Это правда?

— Правда в том, что один мой коллега и соавтор — Эрнест Мартиросян был болтун, где надо и где не надо рассказывал, что мы собираемся снимать на Красной площади… Но в сценарии этого не было. Про Спасскую башню — не помню, даже от него не слышал. А название такое запросто могло быть — ерническое рабочее название, из переиначенных слов в песенке: «Умный в гору не пойдет, в гору ходит идиот».

— Вы были вхожи в семью Исаака Бабеля… Не интересовались случайно, как семья этого выдающегося писателя сохранила слишком откровенные дневники Бабеля в сталинские годы?

— В те времена, если брали человека такой значимости, то семейство его в лучшем случае отправляли в ссылку. Жене Бабеля, Антонине Николаевне, разрешили проводить его до Лубянки, это был исключительный случай. Она запомнила сцену прощания. Машина остановилась у внутренних ворот. Бабеля повели. Антонина сквозь слезы крикнула ему вслед: «Исаак, я буду писать тебе письма». Он, обернувшись, спокойно произнес: «Но ты не будешь получать ответы». Так и было. Но ее не тронули.

Жена Бабеля работала на стратегическом, по советским меркам, объекте — в Метрострое. Эта организация строила туннели, в том числе секретные, для правительства (известно, что существуют ходы, соединяющие Кремль с надежными подземными убежищами). Во время войны они эвакуировались в Абхазию. Пытались строить туннели в горах. Вернулись и, как мне кажется, внешне жили благополучно.

Теперь дневники Бабеля переизданы и в России. Сначала их опубликовали в Америке. Его дочь от первого брака давно живет в Штатах. Потом и вторая дочь Лида (от третьего брака) с сыном уехала в Вашингтон.

Это особое, трепетное ощущение, когда ты видишь оригиналы. Толстая тетрадь с оборванной обложкой раскисла от дождей, от конского пота — Бабель держал свои дневники в седельной сумке. В них было много неприятного. Бабель потому и погиб, что Буденный не мог простить ему некоторые нелицеприятные вещи, зафиксированные в дневниках. Ведь многое он использовал в «Конармии».

— Хотелось бы спросить вас и о Караченцове, которого снимали в картине «Короли и капуста». Сегодня этот актер в тяжелейшем состоянии…

— Мне тяжко говорить об этом, потому что я знал его в период работы над картиной «Короли и капуста». Потом мы общались в Москве. Это был человек, пышущий здоровьем, оптимизмом. Жену его я не знал… А то, что сейчас происходит с Колей… Я не хотел бы оказаться на его месте. Не в смысле травмы. Люди запомнили его как прекрасного актера и как полноценного человека. Пусть бы так оно и было.

— Почему вы отказались отмечать свой юбилей в Киеве? Почему решили спрятаться от всех?

— Я не спрятался от всех. Я спрятался от времени. Я из другого времени. Мое время закончилось. Десять лет назад я сделал попытку собрать коллег. Пригласил всех вплоть до механиков и костюмеров. Собралось в конференц-зале Дома кино огромное количество людей. Большинство из них я совершенно не знал. Теплее от этого мне не стало. Когда мне исполнилось семьдесят, я позвонил ближайшим своим сотрудникам Вячику Криштофовичу, Олегу Гойде, оператору Виталию Зимовцу, редактору Юре Морозову и художнику Роме Адамовичу. Пригласил их к себе домой. Думал, часа два посидим… Просидели часов шесть. Очевидно, еще была потребность что-то теплое вспомнить в это жесткое время. Не думаю, что они собрались бы нынче. Кроме того, у меня в Москве живет старшая дочь. Пять внуков, две правнучки. Там мой клан.

— «Бумбараш» довольно задорный фильм, а ваш последний фильм «Оберег» — об одиночестве…

— Эта картина о метаморфозах, которые происходят с человеком. В ней речь о том, что люди стали превращаться в волков. В финале показан ночной город. Начинают зажигаться огни, и… вселенский вой. Он несется из всех домов, и луна падает и давит город…

Сегодня хочу одного: дожить век в согласии с собой. Для этого я и должен быть подальше от «здешнего». У людей отняли надежду. Я в этом участвовать не хочу.

На продюсерской фирме меня однажды попросили читать синопсисы, сценарии, смотреть отснятый материал, давать рекомендации. Но, как известно, разница между самоубийцей и донором только в количестве сданной крови. Большей частью приходилось иметь дело с опусами, в которых, мягко говоря, не хватало крови.

А потом я поймал себя на мысли: мне неприятно смотреть кино вообще! Все-таки многое видел, что-то знаю. Мне повезло: общался с интересными людьми своего времени. Когда же вижу всю эту продукцию «на потребу», то меня просто воротит.

— Но хоть какие-то современные фильмы привлекли ваше внимание?

— Мне не понравился «Тарас Бульба». Говорю это, несмотря на то, что с Владимиром Бортко в хороших отношениях. Я считаю его профессиональным режиссером. Ценю «Собачье сердце». Но «Бульба» сделан «на потребу». Я не страдаю ура-патриотизмом. Когда время от времени приходится слышать заявления наших патриотов, чувствую недоверие, которое не могу преодолеть.

Не верю и в обещания обеспечить сладкую жизнь для всех… Эти заявления напоминают мой фильм «Короли и капуста», когда герой Караченцова стал президентом Анчурии и обещал жителям, которые ходили в основном босиком, что «каждый будет иметь свой собственный граммофон». Правда, текст ему подсказывал из-за загородки первый министр. Впрочем, как и сейчас, когда кое-кто кое-кому что-то подсказывает.

— А куда исчез ваш сценарий «Все на лыжах, кроме собаки», который вы писали вместе с Василием Аксеновым?

— Надо отдать должное Василию Павловичу, царство ему небесное… Возникло общество друзей «Бумбараша», куда входили Ролан Быков, Володя Мотыль, Василий Аксенов, которому понравился мой «Заячий заповедник». Он взялся вместе со мной писать эту историю. В ней было много забавных вещей. В то время была популярна его повесть «Бочкотара», написанная в ерническом духе. На студии имени Горького она была в планах. Мы вместе должны были ее снимать. Но Вася угодил в знаменитую историю с «Метрополем» и попал в черные списки. Вскоре эмигрировал. В те времена, в
70-е, запуститься в такой ситуации не представлялось возможным. Кроме того, в Украине заявили, что меня не могут отпустить, якобы я нужен стране, хотя после «Заячьего заповедника» был дисквалифицирован. Сейчас эта тема уже неактуальна.

Мое время закончилось. Хотя я еще пытаюсь барахтаться. Думаю: сколько же замечательных актеров, режиссеров и писателей ушло за последние годы! Иногда мне кажется — совсем не из-за возраста или болезней, а просто потому, что их время закончилось.

Титры судьбы

Николай Рашеев родился в 1935 году. Сын болгарского политэмигранта, арестованного в 1937-м. Окончил Киевский политехнический институт (1957), сценарный факультет ВГИКа (1964). Из ВГИКа его исключали во времена запрета «Доктора Живаго». Тогда, воспользовавшись инженерным образованием, он подрядился наладчиком на Север. Объездил его от Тувы, Южного Сахалина до Чукотки. Работал на телестудиях Киева и Кишинева. С 1971-го — режиссер Киевской киностудии имени А.Довженко. В Украине снял картины «Оберег», «Любовь к ближнему», «Рассмешите клоуна», «Яблоко на ладони», «Короли и капуста», «Театр неизвестного актера», «Заячий заповедник», «Бумбараш». Заслуженный деятель искусств Украины.