Расширение критического сознания

Кинофестиваль рекламирует пиво Stella Artois, «партнером» конкурса пианистов выступает McDonald’s, рок-группа «Ария» вместе с «альтернативной» музыкой продвигает мотоциклы от американского автомобильного гиганта, празднование годовщины освобождения Киева от нацистов устраивает для ветеранов группа компаний «Фокстрот», спонсорами кинопоказов на украинских телеканалах являются почему-то исключительно водочные напитки... Это только несколько примеров, бросающихся в глаза в последнее время. Кажется, к таким кентаврическим соединениям брэндинга все уже давно привыкли. А как насчет ситуаций, когда тот или иной культурный продукт, созданный, естественно, благодаря определенному капиталу, не обеспечивает такой поддержки, а, наоборот, является критическим? Например, каким образом такие разоблачительные фильмы, как «JFK» Оливера Стоуна или «9/11 по Фаренгейту» Майкла Мура, могли появиться в Голливуде и стать мейнстримными? Ведь в «JFK» опровергается официальная версия убийства Джона Кеннеди и разоблачается заговор тех, кто за этим стоит, а Мур показывает, как администрация Буша использовала трагедию 11 сентября в своих корпоративных интересах. Почему этим фильмам позволили состояться и раскрутиться, если они на самом деле столь опасны для правительства США, ибо ставят под сомнение его действия? Разве их не должны были бы приглушить еще в начале съемок? Или, может быть, просто не хватило финансовых рычагов и механизмов влияния?

Конечно, нет. Тот, кто усматривает в этих кинолентах опасность для американского руководства, не замечает их терапевтического эффекта. В фильме Стоуна осуждению подлежат заговорщики, теневое правительство, «ястребы», стремящиеся к войне для увеличения военного бюджета (их даже называют фашистами), в то же время праведным героем является Кеннеди, который не отступает от своих взглядов и потому гибнет. То же самое и у Мура, только здесь плетет заговор официальное правительство, а альтернативный герой представлен не прямо, а только подразумевается: это, конечно же, Джон Керри. Следовательно, как Стоун, так и Мур осуждают одну часть — республиканское крыло — американского политикума, предлагая как альтернативу демократов, но отнюдь не ставят под сомнение всю институциональную систему, куда входят и первые, и вторые. Что ж, мир помнит, что это за альтернатива, Клинтон прекрасно продемонстрировал ее в Косово.

Похожим образом действует идеология нового фильма Трэя Паркера «Команда Америка: полиция мира», все роли в котором отданы кукольным актерам. В центре сюжета — группа супергероев, разыскивающих по миру террористов. Хотя фильм и пародийного жанра, его авторы убеждают, что «команда Америка», несмотря на свои корпоративные интересы и методы борьбы (например, чтобы обезвредить террористов в Париже, «мировые полицейские» взрывают Эйфелеву башню и Лувр), это лучшая альтернатива, чем Ким Чен Ир с оружием массового уничтожения. То есть нас уже в который раз пытаются подвести к ошибочному выбору, классическому как для ХХ, так и для ХХІ в.: Буш — бин Ладен/Хусейн, Клинтон — Милошевич и т.д.

Кроме того, современное общество уже настолько привыкло к разнообразным «обличениям», что слабо на них реагирует. Изобличение — это мощный медийный механизм: от телеоткровений до публичных обвинений в супружеских изменах наподобие ситуации Клинтона и Моники. Сегодня медиа заняты обличениями в виде либо вуайеризма и отслеживания всех возможных приватных тайн звезд, либо скандалов с участием политических лиц. Цепочка здесь ясная: изобличение — это сенсация, сенсация — это успех, успех — это доходы. Такое положение дел, в сущности, закрывает большую часть исследований и политических практик, сужая горизонт того, что относится к сфере политики.

К сожалению, широкий спектр возможных способов интеллектуально-политической деятельности существенно сужается не только из-за медиальной, но и из-за научной идеологии, главным полицейским проводником которой в Украине является ВАК. Нигде в мире, за исключением стран бывшего СССР, нет административного командования наукой: докторские диссертации (кандидатских на Западе нет) защищаются в присутствии нескольких специалистов. Отмены этого давно требует большинство украинских ученых, но вместе с тем они боятся и ликвидации ВАКа, ибо это будет означать девальвацию ученых степеней, ведь тогда Коломыя или Гадяч будут плодить кандидатов и докторов наравне с Киевом. Но разве эта девальвация не происходит уже сейчас? Докторами и академиками становятся государственные деятели в перерывах между фракционными или партийными заседаниями (наиболее одиозный пример — «проффесор» Янукович), не говоря уже об откровенных невеждах и профанах. Это сегодня наибольшая проблема — противостоять профанации в самой науке. Как говорил Кант, тупой и ограниченный ум может достичь и учености.

А как вяжется со свободой слова «черный список» научных изданий, которые ВАК «не признает»? И для чего нужны те «специализированные» издания, которые никто не читает? Только для того, чтобы их «признавал» ВАК? Научные работники боятся полного обесценивания ученых степеней. Но разве в ситуации, когда они уже практически обесценились, это не будет к лучшему? Ведь тогда придется вырабатывать иные критерии для оценки научных работников и преподавателей действительно по профессиональным и интеллектуальным качествам. Ученые степени имеют смысл только в том случае, если они отражают эти качества, иначе они являются просто бюрократическими вывертами для тех, кто хочет сделать университетскую (и не только) карьеру и иметь академический статус.

Интеллектуалы, отказывающиеся обслуживать эту бюрократически-академическую машину, оказываются в проблематичном положении. Куда им деваться? Они либо эмигрируют за границу или в какую-нибудь «внутреннюю эмиграцию», либо становятся обслуживающим персоналом финансового капитала и владельцев медиа. Но крайне редко — независимыми публичными интеллектуалами. Многие научные работники борются за гранты, регалии, символические места, за поездку за границу. И при этом зачастую неплохо устраиваются: заполнение грантовых аппликационных форм для многих уже превратилось в постоянное занятие, едва ли не профессию. Сегодня университеты стали и питомниками интеллектуалов для СМИ — всех этих вполне адаптированных политологов, комментаторов и «экспертов», которые в огромном количестве тиражируют свои поверхностные суждения, отражаясь друг в друге, словно в зеркалах. Они фактически находятся во властной позиции, ведь именно с их стороны существует диктат. Конечно, интеллектуалу обязательно нужно идти в медиа, но для того, чтобы их разнообразить, вносить коррективы в их редакционную политику, демонстрировать, что у них может быть и другое «население».

Хуже всего то, что количество небюрократических и неакадемических интеллектуалов постоянно уменьшается. Эта сфера приходит в упадок — независимые интеллектуалы проигрывают битву корпоративным научным работникам. Сегодня интеллектуалу нельзя не иметь научной степени или Рh.D. — без них его будущее закрыто. Бюрократизация университетов привела к тому, что все меньше остается условий для постановки общечеловеческих вопросов, волнующих и научную публику, и широкие массы. Такая ситуация многих выбрасывает из интеллектуальной жизни, и эти, зачастую достойные, люди оказываются в подвешенном состоянии, без почвы под ногами — они вынуждены бесконечно маневрировать, ведь их не устраивает ни бюрократическая академическая карьера, ни, тем более, прекращение интеллектуальной деятельности.

В конце концов, это и один из правовых признаков современных обществ — бесконечное откладывание в разных вариациях рассмотрения дела. Если сегодня закон и проявляет себя нерешительно, то именно потому, что мир вступает в этот модус юридической жизни. Наиболее показательными являются судебные процессы над Милошевичем, Пиночетом и Хусейном. Свершением правосудия их трудно назвать — это, скорее, судебные шоу: дело Милошевича постоянно откладывается по его просьбе якобы в связи с состоянием его здоровья, причем, судя по всему, чувствует он себя при таких обстоятельствах весьма комфортно; никак не могут решить, судить или нет старого маразматика Пиночета, который вообще в почете, о нем заботятся и возят в шикарных автомобилях; почему-то не могут, наконец, осудить Хусейна. Здесь либеральная идеология выворачивается наизнанку, демонстрируя себя во всей абсурдности, ведь весьма показательно сравнить эту ситуацию с судопроизводством в Украине, где каждый третий осужденный не признает своей вины, а некоторые юристы вообще считают, что около половины осужденных — осуждены неправомерно. В конце концов, Международный трибунал, объявивший Милошевича, Пиночета и Хусейна военными преступниками, должен был бы выдвинуть такие же обвинения в адрес Клинтона, Блэра, Буша, Олбрайт, генерала Кларка, Рамсфелда и всех тех, кто так же нарушал международные нормы. Ведь на фоне того, что Буш сделал с Афганистаном и Ираком, Милошевич кажется дилетантом.

Понятно, при нынешних обстоятельствах такие чаяния напрасны. Вместо этого мы еще четыре года будем иметь возможность слышать «бушизмы». Их феномен на самом деле весьма симптоматичен для современного мира, но заключается он не в том, что это, как обычно говорят, какие-то полуанекдотические высказывания или проявление ограниченных интеллектуальных способностей Буша. Дело тут как раз в совершенно противоположном: своими «бушизмами» американский президент демонстрирует, что занимает такое привилегированное место, которое позволяет ему даже проявлять публичное разгильдяйство, что он может позволить себе то, чего не могут позволить себе президенты других стран. Когда Буш утверждает, к примеру, что «в Бразилии живут негры», это означает, что он говорит из метрополии об одной из далеких провинций, количество которых столь велико, что интересоваться какой-то них без весомой причины (такой, как нефть) для него нет смысла.

Амбициозный ЕС, в свою очередь, старается не отставать и руководствуется той же логикой — недаром один из европарламентариев назвал Европу «привилегированным пространством человеческой надежды». Фактически это означает признание того, что все прочее — «непривилегированное» — пространство за пределами Западной метрополии отдали на растерзание безнадеге, поэтому к нему и относятся соответственно. Об этом многое могут рассказать известные украинские моряки Сощенко и Мазуренко, отсидевшие в американской тюрьме в Ираке якобы за контрабанду нефти: о том, как их подвешивали за руки и не давали есть по несколько суток, как в камеры пускали газ и еще много чего об отношении «привилегированных» к «непривилегированным». Не нужно также забывать, что именно страны «третьего мира», а не демократии Старого и Нового Света, выступали инициаторами принятия в 1945 году Всеобщей Декларации прав человека.

Более того, пространством (хотя и непривилегированным) человеческой надежды, особенно для белорусов и россиян, ныне является Украина благодаря поистине народной оранжевой революции. Об этом четко свидетельствуют солидарность и массовость, которые в таких масштабах оказались для всех неожиданными, а также карнавальный, «низовой» характер, о чем свидетельствует беспрецедентный взрыв современного народного творчества — от политической графики и раскрашивания одежды до барабанщиков на металлических бочках и ди-джейской обработки известного выступления жены Януковича о «наколотых апельсинах». А главное то, что оранжевая революция стала обязательным фоном, контекстом, поэтому в дальнейшем говорить или писать — особенно для интеллектуалов — так, будто ее не было, делать вид, что ничего не произошло, просто недопустимо.

Одна из одиннадцати киноновелл, из которых состоит фильм «11 сентября», снятый иранским режиссером Самирой Махмальбаф, повествует об афганских беженцах в Иране, которые пытаются соорудить хоть какое-нибудь убежище от американских бомбардировок. Учительница сгоняет детей, которые месят глину и носят камни, на урок в пещеру, служащую школьным классом (вместо парт — кучки кирпича), и спрашивает их, что важного произошло для всего мира. Один отвечает, что двое людей упали в колодец, другой говорит, что их родственницу в Афганистане закопали по шею в землю и забросали камнями... Когда учительница объясняет, что для мира самое важное то, что в Америке самолеты протаранили башни-близнецы, что люди звонили с мобильных телефонов и умоляли помочь, дети никак не реагируют: они даже представить себе не могут эти башни или что такое мобильные телефоны. Возможно, именно в этом и заключается одна из истин современного мира: катастрофически ужасная социально-экономическая поляризация и, как следствие, принципиальная невозможность универсализации даже масштабного человеческого горя являются неприличной оборотной стороной блестящей и успешной на вид глобализации. И не рекламные слоганы сигарет «L&M» объединят мир, сколько бы они об этом ни заявляли. Как учит оранжевая революция, единственная наша надежда при таких условиях — это мы сами. Ведь когда «разом нас багато — нас не подолати».