ПРОДОЛЖЕНИЕ ПОЛЕТА

Двадцать один год назад умер Владимир Высоцкий. Ему было сорок два: на пять лет удалось обставить ту самую роковую цифру — «тридцать семь». Действительно: «Срок жизни увеличился, и, может быть, концы Поэтов отодвинулись на время»...

Двадцать один — тоже непростая цифра. И карточное «очко», и традиционное совершеннолетие. Уже стало взрослым поколение, родившееся после Высоцкого. Из категории «безвременно ушедших современников» он медленно, но верно перемещается в историю. И... постепенно забывается? Это утверждение столь же не соответствует истине, как и претенциозный штамп «навеки остается в нашей памяти».

Бессмысленно было бы доказывать, что «бум Высоцкого», начавшийся при его жизни и посмертно расцветший в начале 80-х, продолжается до сих пор. Однако и не замечать постоянно переиздающиеся кассеты и компакт-диски его песен, которые имеются на каждой раскладке, тоже было бы странно. Интерес к творчеству этого человека («артиста», «поэта» или «барда» — слишком узкое определение) не угас, но и не «остался неугасимым», — скорее трансформировался, что вполне естественно.

Не будем все упрощать.

Где-то лет в шесть, понятия не имея, кто такой Владимир Высоцкий, не представляя даже, как он выглядит, — я неизменно плакала, когда слышала песню «Он не вернулся из боя». Потрясало осознание непоправимости: «Друг, оставь закурить! — а в ответ тишина...» Вспоминаю об этом, когда слышу, что феномен Высоцкого — исключительно в гражданском звучании его песен, и возможным он оказался только в контексте застойных времен.

В большинстве публикаций о Высоцком делается упор именно на этот аспект. Противостояние поэта и системы, преследования со стороны последней, постоянные палки в колеса, запреты сниматься, фильмы на полке, песни под ножом цензуры... Однако система проиграла в самом начале, позволив Владимиру Высоцкому стать всенародным любимцем. Популярнейшему театральному и киноактеру, барду, который «в скрученном состоянии» — как он сам выразился в одном из телевизионных интервью, — находился в каждом доме, а на концертах собирал переполненные залы, эта самая система могла разве что делать мелкие пакости. Разумеется, она их делала, и с успехом, но отнюдь не диссидентский венец создал Высоцкого.

Скажем, Александр Галич, песни которого действительно несли заряд протеста против действительности, ограниченной временными политическими рамками, никогда не был настолько популярен. То же можно отнести и к поэтам-шестидесятникам. Да, в свое время и они собирали полные залы, но это все же была публика определенного сорта: интеллигенция, студенты, прочая вольнодумно настроенная молодежь. Высоцкого же слушали все. От тех же продвинутых интеллигентов до простых рабочих и даже вплоть до люмпенизированных элементов, которым на политический строй в стране всегда было наплевать.

Одной из главных подножек системы Владимиру Высоцкому считают то, что его так и не приняли в творческие союзы: ни писателей, ни композиторов. Однако назвать его композитором язык как-то не поворачивается, несмотря на то, что пресловутые «три аккорда» — явная легенда. Аккордов в гармониях Высоцкого гораздо больше, не говоря уже о том, что существуют достаточно мощные оркестровки его песен. И все-таки: «Мелодии мои попроще гамм», — он сам прекрасно знал это. У Высоцкого мелодия безоговорочно подчиняется тексту, стихам.

А как поэт... «Составляя книгу и перечитывая стихи Владимира Высоцкого, я все время слышал его голос, — писал Роберт Рождественский в предисловии к сборнику «Нерв». — ... И даже тогда, когда мне встречались абсолютно незнакомые стихи, все равно где-то далеко в глубине возникала и звучала мелодия...»

И я в таких случаях испытываю сходное чувство. Не могу заставить себя читать тексты Высоцкого просто как стихи — это песни, и никак иначе! Несмотря на несомненное поэтическое мастерство, в этом качестве они не самодостаточны. А с другой стороны, Высоцкий срывал аплодисменты и на заграничных концертах, где публика вообще не понимала слов. В чем тут секрет — в мастерстве драматического актера? Или в том, что сейчас называют харизмой?

Формально то, что пел Владимир Высоцкий, точно подходит под параметры явления, известного как авторская («бардовская») песня. Бард — поэт-музыкант-исполнитель в одном лице, что в синтезе воздействует на зрителей-слушателей совершенно иначе, нежели просто поэзия или музыка. Однако даже с классиками жанра — Юрием Визбором, Михаилом Анчаровым, Булатом Окуджавой, Александром Городницким и другими — Высоцкого трудно сопоставить. Классическая авторская песня всегда представляла из себя что-то камерное, интимное, — это ощущение дружеского круга у костра оставалось даже в концертных залах. Нынешние же тенденции в авторской песне — все возрастающая усложненность текстов, музыки и вокального мастерства, — сделали ее вообще элитарным жанром для ограниченного круга его поклонников. Отношение нынешних бардов к Высоцкому с его «тремя аккордами» — слегка снисходительное. Творить в его стиле считается дурным тоном, да никто особенно и не пытается (исключение — Никита Джигурда, сделавший себе имя на откровенном подражании Высоцкому).

Однако дело вовсе не в количестве аккордов. Владимир Высоцкий никогда не был бардом в том же смысле, что Окуджава, Визбор или какой-либо из сегодняшних «мэтров». Его творчество, наряду с абсолютной искренностью, в принципе не может быть воспринято как «внутреннее», камерное. Высоцкий — не просто человек с гитарой, которому есть что сказать. Он — герой, которому есть что прокричать в полный голос.

Высоцкого мифологизировали еще при жизни. «Я», звучащее в большинстве песен, позволяло примерять на него всевозможнейшие костюмы.

И вот герой умер.

Когда вышла книга Марины Влади «Владимир, или Прерванный полет», реакция на нее в нашей стране была более чем бурной. С одной стороны, за книгой охотились, спрашивали у знакомых, брали на сутки под залог в продвинутых библиотеках. А затем на смену жгучему любопытству приходил праведный гнев. В те времена интимные откровения звезд еще не стали обыденной прозой жизни — нашей, я имею в виду, — во Франции книга Марины Влади вряд ли кого-то сильно удивила. Но у нас исповедь актрисы восприняли как недопустимую спекуляцию на имени великого человека. Герой не имел права быть таким — слабым, непрезентабельным, порой даже жалким, — каким описала его вдова-иностранка. На то он и герой.

А вообще-то в первые годы после смерти Владимира Высоцкого на его имени спекулировали многие. «...Витийствуют в табачном дыму застолий новоявленные «близкие друзья» и «закадычные приятели», — писал Роберт Рождественский, — «вспоминают»: «Шли мы как-то с Владимиром Высоцким по Басманной...», или: «Забегаю это я однажды к Высоцкому, а он мне и говорит...», или — еще хлеще: «А с Володькой мы были — водой не разольешь»!..»

Теперь, двадцать один год спустя, псевдодрузья успокоились — моде на Высоцкого пришел закономерный конец. Его песни не доносятся из каждого открытого окна, и даже в дружеских компаниях у костра их нечасто поют под гитару. О Владимире Семеновиче вспоминают в годовщины его смерти, реже — рождения. Снимают телепередачи. Исполняют его песни, лишний раз доказывая, что по-настоящему они звучат лишь в авторском исполнении. (На нашумевшем эстрадном концерте памяти Высоцкого было, пожалуй, только две удачи: «Беда» Азизы и «Который не стрелял» Николая Караченцева.)

Казалось бы, время Высоцкого уходит... Если уже не ушло. Но в таком случае должна бы соответственно измениться оставшаяся у него не слишком многочисленная аудитория. То есть, состоя из прежних верных ему поклонников, существенно повзрослеть и даже — все-таки двадцать один год! — постареть. Но...

Высоцкого слушают молодые! На эту тему вряд ли проводились социологические исследования, однако я лично знаю многих парней и девушек, в разговорах которых естественно проскальзывают цитаты из его песен. В принципе, именно на них, молодых, работает индустрия, постоянно выпускающая новые аудиокассеты и компакт-диски Высоцкого. Еще одно наблюдение: эти кассеты и диски, как правило, соседствуют затем в фонотеках не с авторской песней, — у нее, как уже говорилось, очень узкая аудитория, — а с популярной среди молодежи классикой русского рока.

Рок как музыкальное направление ассоциируется с вызовом, порывом к свободе. О Высоцком пишут, что его вызов был направлен исключительно против той, травившей его системы. Очевидно, это не так. Его отчаянное свободолюбие живо и актуально всегда, независимо от политических реалий. Как остается живым, пока звучит его голос, общее магическое воздействие этих песен, — и разложить его по полочкам в поисках секрета не представляется возможным.

...Пару лет назад меня по наивности угораздило купить кассету поддельного Высоцкого. Некто, извлекая из гитары три аккорда, хриплым голосом напевал довольно редко встречающиеся в записях песни — последнее и подвигло меня на покупку. Некто честно старался воспроизводить интонации Владимира Семеновича. Кое-где ему это даже удавалось, однако стоило, похоже, неимоверных усилий. Не допев последней песни, «подвысоцкий» закашлялся, ударил по струнам и бросил: «Ну его на фиг, не могу больше»...

Если Высоцкого даже подделывают — значит, это кому-нибудь нужно?