ПОВТОРЯЯ В ПОЛДЕНЬ

Вышел в свет поэтический сборник молдавского поэта Бориса Мариана «Тюремная тетрадь»*, собравший «под свою крышу» стихи, по большей части написанные автором более тридцати лет назад в Дубравлагере, что в Мордовии, где он отбывал срок заключения за так называемую «антисоветскую пропаганду». Обратим внимание, что произошло это не в приснопамятные «сталинско-ежовско-бериевские» 30-е, но в «хрущевскую оттепель» с ее «Венгрией-56», когда десятки тысяч доверчиво-откровенных из нового набора политзеков заняли опустевшие ненадолго лагерные нары.

Борису Мариану, по собственному признанию, повезло, поскольку из лжи, лицемерия и духовной несвободы, окружавших его «на воле», он попал в «зону свободы воли», в которой официозная, идеологически нашпигованная литература попросту существовать не могла и приоритетами выступало слово истинное и непреходящее, что пронизывало запрещенную по [э]«ту сторону добра и зла» поэзию Н.Гумилева, А.Ходасевича, В.Хлебникова, М.Цветаевой и других изгоев соцреализма. И это стало для молодого начинающего поэта значительно более полноценной и духовно наполненной школой постижения универсальности бытия, нежели учеба в тогдашнем Киевском государственном университете, откуда он был этапирован на пять лет (судья, похоже, обладал немалой долей юмора, определив студенту мерой пресечения срок, равный пяти академическим годам) в мордовские лагеря.

Видимо, здесь необходимо дать возможность читателю познакомиться с образцом тогдашнего криминала - стихами «Истмат Республики», посвященными крестьянскому восстанию лета 1919 года против большевиков: «Копыто о камень /о камень копыта!/ В последней атаке /клинок не испытан. /Ночь - дьявола крылья - /черна, вездесуща,/ и город притихший в колодец опущен. /Тирасполь, Тирасполь/ на белой волне, /Котовский взлетает/ на белом коне. /Дубинки - на сабли, /на пушки - мушкет…/ Клокочет набат /за мужицкий Совет/. «Советы крестьянам, долой большевик. Засел за кустами /упрямый мужик/. Но кованы кони /и звезды на лбу -/ мужик бородатый, /старинку забудь!/ Ах кожанка черная - кожа тонка, /и темные ночи - /Владенья ЧК./ Наган твой устал, горбоносый брюнет,/ строптивый мужик /не увидит рассвет… /Шло новое время/ и новая жизнь - /не стал у цыганок /народ ворожить: /открытые карты/ в ладонях ЦК. /И путь обозначен/ на гранях штыка.»

Время написания: 1956, Киев.

…И началось для Бориса Мариана время постижения Бытия в реальности, которая была для него много реальней, нежели жизнь, отлученная от него до истечения срока заключения. И жизнь эта была ровно столько же жестокой, убогой и страшной, сколько и прекрасной, возвышенной и нежной. И он постигал новую для себя жизнь и ее нравственные основания смиренно и с любознательностью своей очарованной души. И не было в его суждениях от виденного от лагерной жизни ни обиды, ни озлобленности, ни отчаяния затворника, ни осуждения, но только страсть постигнуть ее законы. Понять. А значит, и простить, и возлюбить. Вспомним, к слову, спинозовский императив: «Не плакать, не смеяться, но понимать», которому он интуитивно следовал.

Я слышал, как плачет гитара,

я слышал рыдание струн

и видел в тумане угарном

рождение лагерных рун…

…я видел, как молча рыдали

обнявшись, священник и вор.

Я видел, как плакал убийца -

играй же гитара, играй! -

и песня, заблудшая птица,

искала потерянный рай.

(«Пел цыган»)

Стихи эти были посвящены солагернику - профессиональному вору. А по [э]ту сторону - музыканту и певцу Алеше Вишнякову.

Сочинитель лагерных рун Борис Мариан, оказавшись лицом к лицу со сложным переплетением людских взаимоотношений и необходимостью их постигнуть, чтобы выжить, определяет для себя точную границу между добром и злом, делая свой выбор в пользу доброты и верховной справедливости.

Извечный и всегда актуальный вопрос, возникающий при всяком суждении о поэзии: в чем состоит ее сущность? Можно попытаться сформулировать ответ: поэзия - это столкновение смыслов, слов и звуков, создающее особое состояние, в котором угадывается мерцающий отсвет Сущего.

Допустим. Но не менее справедливо и то, что поэзия - это судьба, вызывающая из дремлющего сознания читателя своего пристрастного собеседника.

А для Бориса Мариана поэзия - это еще и обет верности своему прошлому, которое он никогда не покидает. Это верность образам людей, яркими сполохами озарявших его душу.