Почему люди бывают счастливы

Мы не знали бы, что такое «Архипелаг ГУЛАГ», не будь на свете гинеколога Николая Зубова.

В Крыму вышла трогательная книга «Отношения сердец» (Симферополь, «Таврия-Плюс», 2003 г., составитель и автор предисловия С.Пушкарев), в которой собрана переписка супругов Зубовых, Николая Ивановича и Елены Александровны. Она дополнена отрывками из произведений Александра Солженицына, где речь идет об этой чете.

Солженицын в своем эссе «Бодался теленок с дубом» нежно называет их «старыми зэками и благословенными моими друзьями» и аттестует так: «Помощь Николая Ивановича в самые одинокие минуты моей разгромленной погиблой жизни и сочувствие приехавшей осенью Елены Александровны — были поток тепла и света, заменивший мне всё остальное человечество, от которого я таился».

Облик супругов Зубовых оказался для нобелианта столь впечатляющим на всю жизнь, что Александр Исаевич обращается к ним и в «Архипелаге ГУЛАГ», и в «Раковом корпусе» — выводя их, однако, под вымышленными фамилиями. Там они — лишь прототипы персонажей, хотя и весьма узнаваемые благодаря массе биографических подробностей. Ну а в эссе «Бодался теленок с дубом» Зубовы уже выведены под собственными именами, причем в первой же главе.

Писатель и его персонаж познакомились в поселке Кок-Терек, в казахстанской ссылке, когда Николаю Зубову было 58 лет (он успел побывать на фронте еще в Первую мировую), а Солженицыну — 35. Будущий нобелевский лауреат успел к моменту встречи написать многое. Но читателей у него практически не было — Зубов стал всего лишь девятым (!) человеком на земле, услышавшим от Солженицына страстные инвективы «архипелагу ГУЛАГ» и коммунистическому режиму, причем это было чтение наизусть.

Николая Зубова, пишет Солженицын, изумило, «как я изнуряю мозг, нося это в себе годами. А я не допускал другого хранилища, кроме своей памяти». И Николай Иванович предлагает альтернативу: фанерный ящичек с двойным дном, тайник в ножке стола и другие подобные «прятанки». То есть он поистине, как Колумб, открывает писателю территории, свободные от цензуры и диктата СССР. Гинеколог Зубов знал, как и куда надежно можно спрятать рукопись, чтобы потом вытащить ее на свет Божий, словно новорожденного.

Для Солженицына новооткрытая «нычка» показалась равносильной обретению воли. «Я пришел в восторг: момент освобождения не меньший, чем выйти за лагерные ворота!» — читаем в «Теленке…»

Позже ссыльные Солженицын и Зубов увлеклись в Кок-Тереке диковинным тогда, недешевым фотографированием. И, вероятно, они первые положили начало одной из популярных технологий самиздата: фотографированию текстов. А потом с негативов книгу можно было уже размножать в любом количестве, переправлять на Запад, распространять среди надежных людей.

Жена Зубова стала третьим соучастником тайного сопротивления властям — она слушала солженицынские чтения, а также одобрила всю эту конспирологию, изготовление и припрятывание самиздата.

…Помню, как в конце 80-х ведомственная газета Юго-Западной железной дороги «Рабочее слово» поместила «тамиздатский» манифест Александра Солженицына «Жить не по лжи». Многотиражка передавалась из рук в руки, зачитывалась до дыр — а ведь это была всего лишь перепечатка уже опубликованного за рубежом!

Из переписки, опубликованной симферопольской «Таврией-Плюс», мы можем получить внятное представление об этих людях — их мужестве, доброте, нежности. В одном из писем она рассказывает супругу, как в бараке пасхальное яйцо делили на 15 сестер. «На этих нарах я чувствую себя счастливой — тепло, светло и я читаю», — пишет также мужу Елена Александровна. Причем, оказывается, читает она не какую-нибудь сакральную книгу (кто позволил бы в лагере?), а «Сагу о Форсайтах» Голсуорси.

Ничего, казалось бы, особенного нет в посланиях супругов друг другу — кроме их изумительной человечности, проявляемой в нечеловеческих условиях. «Любимый! ...Я совсем другим человеком становлюсь, когда получаю твои письма — опять полна тобой, твоей любовью… Я лежу у себя на койке, в бараке почти темно, по бараку пасутся крысы — я их теперь не боюсь, я вся с тобой. Я рада, любименький, что ты много мечтаешь о будущем…»

И вот будущее: после десяти лет рабства в коммунистическом концлагере эти люди на ссыльном поселении в голом степном Казахстане чувствуют себя свободными и счастливыми. И такими же стремятся сделать многих окружающих — в частности, Солженицына.

«…Со лжою спорит Солженицын, /идет свистеж по заграницам, /а мы обугленно молчим», — писал в 70-е харьковчанин Борис Чичибабин, за что был исключен из Союза писателей. Но это обугленное молчание не было ни подлостью, ни трусостью. С «дубом» тоталитаризма ведь «бодался» не один Александр Исаевич, но и миллионы «телят» — честных и добрых, безоружных и наивных людей. В конце концов, их правота пересилила жестокость общественных условий.

Два тихих, милых, трудолюбивых человека, страдавших даже от собственных родственников, смогли, оказывается, внести заметную лепту в сокрушение тоталитарного монстра. Зло противоестественно, репрессии невечны, а доброта вознаграждается уже самим своим существованием. Как цветок или, скажем, солнце над бухтой. Вот мысли, которые приходят при чтении переписки супругов-зэков.

Не будь Зубова, не знали бы мы, вероятно, не только «Архипелага ГУЛАГ» и многих других вещей нобелианта-россиянина. Может, и самого господина писателя земли русской не было бы в живых — ведь это именно врач Зубов заподозрил у Солженицына раковую болезнь на ранней стадии, которую тому удалось-таки излечить.

После лагерей и последующей ссылки Зубовым удается под конец жизни вернуться на родину Елены Александровны — в Крым. Поселок Ак-Мечеть (Черноморское) на северо-западе полуострова показался им вообще раем земным. Муж с женой что ни вечер ходили в бухту, взявшись за руки — смотреть закаты.

«Совсем не уровень благополучия делает счастье людей, а — отношения сердец и наша точка зрения на нашу жизнь. И то и другое — всегда в нашей власти, а значит, человек всегда счастлив, если он хочет этого», — такой конфуцианский вывод делает Солженицын, основываясь на своем знакомстве с четой Зубовых.